Железный Грааль
Шрифт:
Все звуки замерли. Коней прогнали вперед. За ними волочились изломанные тотемы Страны Призраков. Темные резные поленья свалили грудой. На поверженные святыни Мертвых мягко опустили ладью – вызов врагу. Урта мягко снял с «тела» разрубленную лунулу. Под поленья подсунули факелы. Занялось быстро, и пламя взметнулось высоко. Когда загорелась ладья и огненные языки лизнули травяные снопы, снова зазвучали рога и барабаны.
Урта стоял перед костром. Он был в боевом снаряжении. Огонь блестел на шлеме и нагруднике, на узком наконечнике тяжелого осинового копья, зажатого в правой руке. Он неподвижно смотрел в огонь, а мне чудилось – сквозь
Он закричал: крик перешел в напев, но слова терялись в вое рогов, и я расслышал только повторявшийся призыв к Таурану. Правитель взывал к великому Донну.
Я ждал, что бык появится из леса, оставшегося у нас за спиной, пройдет неспешно по равнине, и несколько раз я оглядывался туда, любопытствуя, каким явится он в земном мире. Но он поднялся прямо из холма. Следовало ожидать, памятуя имя крепости.
Земля под ногами содрогнулась, и груда горящих бревен рассыпалась в искрящемся вихре, взметнувшемся в ночное небо. Сама луна загорелась, казалось, ярче, и облака над крепостью свились в грозовую тучу.
В голосе Урты нарастали мощь и угроза. Я теперь разобрал слова и вздрогнул, узнав наречие, много старше напевного говора этих гипербореев. Это были слова языка моего времени, роковые и жизненосные, несущие чары и заклятия, напев, восславляющий, смиряющий, зовущий первую жизнь на земле.
«Ка-скарагат, раа-дауроч, Куум Каулауд, Нуат-Райдунфрай, Одонн Тауран…»
Рыскающий в ночи Волк, зеленоликий Охотник дикого леса, старейшая из Сов, среброногий Олень с бархатными рогами, буро-пегий, одетый солнцем Бык…
И Тауран ответил на зов.
Над крепостью вставало солнце. Два широких изогнутых рога поднимались из-за самых высоких башен. Солнце сияло меж ними. Смрадное дыхание наполнило воздух. Ворота распахнулись, и воинство Царства Теней Героев вырвалось в страхе и смятении из-за стен, захваченных ими коварством и удерживаемых доселе доблестью. Они промчались в ворота и растеклись по равнине в обе стороны – более сотни воинов. И снова дрогнула земля: Великий Бык над ними ударил копытами, его широкая темная морда вытянулась над равниной, солнечный диск между рогами кружился огненным вихрем.
Войско Мертвых и Нерожденных склонило копья, обнажило мечи, строясь против нас. Урта вскочил в высокое седло рванувшегося к нему жеребца, перенял у Манандуна поводья. Катабах, еще кто-то скакали к костру, огонь блестел на клинках, лица горели предвкушением битвы. Кимон, в доспехах и шлеме, был с ними.
Но нас было слишком мало!
Тут земля отозвалась новым рокотом. Я успел, обернувшись, увидеть, как конное войско вырывается из леса на равнину, в грохоте копыт и кличах вооруженных всадников с непокрытыми головами. Они смыкали кольцо вокруг подножия холма. Золотая колесница Конана подкатила ко мне.
– Прыгай! Хватай копье! – прокричал возничий. Пот стекал по его лицу. – Живее!
Я повиновался. Дротики рассекали воздух, мечи врубились в плетеные борта колесницы и застряли там. Конан гнал коней прямо в схватку. Копье вырвали у меня из руки и метнули в меня же, но я в прыжке уклонился от удара и снова поймал древко.
– Хорошо сделано! – восторженно выкрикнул возничий. – Скоро братцу придется искать себе другого копьеносца. Мне нравится, как ты прыгаешь!
– Откуда эти всадники?
– Из рукава Урты, – был единственный ответ, какого я дождался. Разве что он
добавил еще: – Коритани! Мы встретились на обратном пути!Кони вскачь вынесли нас из боя. Конан развернул колесницу и, завывая, подобно фурии, промчал по краю схватки. Манандун с Уртой пустили коней вслед, за ними Катабах, за ним Уланна со своим пополнением. Мы сужали круги, забирая влево, перелетая через тела павших людей и коней. Всадники из леса вливались в сутолоку рукопашной, кое-кто спрыгивал с коней, чтобы драться пешим. Конан орал, хохотал, подстегивал коней, отпустив поводья. Длинные золотые волосы летели за ним по ветру. Выпуклые мускулы блестели от пота. Одержимый!
Я ждал, что наш маленький отряд, выбрав время, вернется в бой, но Конан вдруг рывком свернул к Бычьим воротам. Правитель со своими людьми скакали рядом, сговорившись заранее, и короткая скачка по вьющейся между стенами частокола дороге перенесла нас в ворота прямо к сердцу Тауровинды.
Победный клич, крики радости приветствовали возвратившегося домой Урту. И вдруг наступила тишина.
У дальней дороги стены крепости высилась сияющая туша Быка Таурана. Ноги широко расставлены, солнечный диск померк, вращаясь между рогами, как блестящее звездным светом колесо. Дыхание застывало паром у его ноздрей в остывшем вдруг воздухе. Его огромные глаза были обращены к нам, но с места бык не сходил. Прямо между его передними ногами, опираясь на сияющий овальный щит, стоял и смотрел на нас высокий человек с желтыми волосами и желтой бородой.
Кони в колеснице Конана пугливо попятились, но испуганы были не они – возничий.
Отчаянный веселый юнец вдруг стал пепельно-белым и застыл в ужасе.
– Мерлин, – тихо сказал он, – слезай.
Я помедлил, и он ладонью столкнул меня с колесницы, не сводя глаз со спокойного золотого человека на дальнем краю крепости.
До меня еще доносились вопли людей и коней, звон железа. Урта победно кричал. Новые всадники, окровавленные, взмыленные, въезжали в крепостные ворота, спешивались и взбегали на стены, чтобы сорвать знамена павших царей Страны Призраков. Кто-то крикнул, что призраки бегут по болотам к реке.
В ворота въехал Гвирион. Мунда, сидевшая у него за спиной, держалась за его локоть. И его конь вздыбился при виде Быка и его златовласого хозяина. Девочка не удержалась в седле, Гвирион соскочил и, рассыпавшись в извинениях, помог ей подняться.
Среди этого гомона и сутолоки Катабах и мудрый Манандун молча смотрели на нас, чувствуя, что молодые кимбры попали в беду.
Конан, чуть не плача, обернулся ко мне.
– Ну, Мерлин, – сказал он, – путь был долгий, и мы славно повеселились. Жаль, не было времени познакомиться получше.
– Что происходит? – спросил я его.
Но он только улыбнулся и пожал плечами:
– Кажется, пора.
Воин перед грудью Быка поднял копье и взмахнул им, подзывая к себе парней. Я начал понимать то, что должен был понять с первого взгляда.
– Мы украли его колесницу, – безнадежно сказал Конан. – Помнишь? Золотые украшения ковал тот греческий бог Гефест, и он вплел в борта железо, так что они стали крепче каменной стены. Он очень гордился своей колесницей. И страшно рассердился, когда мы ее украли, хотя он и сам ее тоже украл прежде. Жаль, но мы разбили ее в гонке. Они победили нечестно, приделали мечи к ступицам колес, ублюдки! Боюсь, эта меднобокая плетенка его не годится, даже с золотыми колесами.