Железо, ржавое железо

Дэн с Реджем вышли на улицу, они видели, как грабители сели на мотоцикл и, победно размахивая саквояжем, укатили. Полицейский, покупавший в молочной лавке напротив бутылку пайкового молока к чаю, дружелюбно посмотрел им вслед.

– Хорошо хоть это удалось припрятать, – сказал Редж, вынимая из кармана брюк две фунтовые бумажки. – И не смей говорить мне про воровство после всего, что мы видели.

– Ты их из сумки стибрил, а я не заметил?

– Нет, не из сумки, из кассы. Бакшиш. Можем теперь пропустить по кружечке «У ангела». Обратный автобус только через два часа.

– Ну и вороватая у тебя натура. Ты у отца и последний вздох бы украл, если б только мог.

– He смей говорить мне таких вещей.

В баре «У ангела» уже знали про ограбление банка. Что ж, теперь нелегко вернуться к нормальной жизни. Научили молодежь убийству и мародерству. Дай бог ребятам ноги унести, а банк не оскудеет, застрахован. Редж с Дэном поспели вовремя: пиво заканчивалось, следующий завоз только в среду. Правда, Гвен за стойкой предложил им медовухи, простой или со специями, и объяснил, что в старину этот полезный национальный напиток назывался meddyglyn: llyn – напиток, meddyg – целитель.

– Действительно лечит?

– Что уж он там лечит, одному богу известно. А вот захмелеть от него трудно – не крепче столового вина.

Дэна вдруг прорвало:

– Вот паразиты! Земля героев! Моря полны рыбой, земля – углем, а печки у всех простыли. В рыбных лавках – шаром покати!

Редж был восхищен этим редким приступом красноречия.

– Скажи спасибо лейбористскому правительству, за которое ты голосовал, – сказал один из посетителей, отрываясь от игры в дартс.

– Мы с ним, – ответил Дэн, качнув головой в сторону Реджа, – ни за какое правительство не голосовали. Мы, мать вашу, в это время воевали, не то что некоторые.

– Ты что же, черт возьми, думаешь, что я симулировал и в тылу отсиживался?

– Пожалуйста, без политики и сквернословия, – вмешался хозяин бара. – Сейчас всем тяжело, но вести себя следует прилично.

Дэн и Редж выпили еще по стакану медовухи со специями и перешли на русский. Игрок в дартс внимательно прислушивался к их разговору, время от времени встряхивая головой.

– Не похоже на валлийскую речь. Не нравится мне, когда люди говорят на непонятном языке в моем присутствии. Кто его знает, о чем они толкуют, – недовольно заметил хозяин бара.

– Это наше личное дело, – ответил Редж. – Ну и заведеньице у вас на политику и крепкие словечки запрет, пива нет, да еще, оказывается, и по-русски говорить возбраняется.

– Так вы, стало быть, русские? – прошамкал какой-то старик без единого верхнего зуба. – У нас тут много русских. Одна русская держит трактир тут неподалеку. Красивая женщина была. Жаль, расплылась.

– Попридержите язык, – пригрозил Редж. – Вы говорите о женщине, которую мы оба любим.

– Так она, стало быть, ваша мать. Ну, тогда понятно. Все говорят, что за Россией будущее.

– Будущее, в котором правят тираны и убийцы, – с горечью произнес Редж.

– Зато порядок, – возразил человек, с кислой миной потягивавший лимонад. – А лес рубят, щепки летят. Нам порядка ох как не хватает. На законы всем плевать.

– У Гитлера порядка было выше крыши, – рассвирепел Редж. – Он вознамерился целый народ стереть с лица земли. Народ, предки которого заложили основы нашей религии.

– Пожалуйста, оставьте политические и религиозные разногласия при себе, – снова напомнил хозяин, ковыряя спичкой во рту, и выругался, вероятно, задев больной зуб.

– Очень уж они хитрожопые, эти евреи, – не отступала кислая морда. – Мы за них воевали, а они теперь в роскоши купаются – вы только поглядите на их дома. Хотя лично я против евреев ничего не имею.

– Попробуй только, – с угрозой бросил Редж.

– А чего это вы взбеленились? Каждый имеет право думать, что пожелает.

– Я ведь и убить могу, ей-богу, – оскалился Редж.

Дэн вырвал у него из рук стакан, опасаясь, что брат превратит его сейчас в осколки.

– Больной, как есть больной, – бросил он по-русски. – Ни хрена тебя не вылечили. Идем отсюда.

– Война, – сочувственно прошамкал старик. – Нам ее расхлебывать и расхлебывать.

– Нам бы ее конца дождаться, – заорал Редж.

– Уведи его отсюда, – попросил Дэна хозяин. – Пиво, знать, в голову ударило. Возьми ему напротив чашку кофе, хотя теперь у них не кофе, а бурда.

Из того, что говорил брат по дороге в Гилверн, Дэн понял немногое.

– Легко этому колбаснику-психиатру рассуждать, что жизнь прекрасна: птички поют, нарциссы цветут. Забудь прошлое, думай только о будущем. Выходит, все, что пришлось пережить, годится теперь только для великого американского романа, который строчит этот придурок, крыса тыловая. Кто прошлое помянет – тому глаз вон, поэтому наше проклятое правительство молится на красный флаг и орет «Да здравствует Сталин!». Это они называют большой политикой. Что же нам-то делать, нам что прикажете делать?

В Уэльсе общественный транспорт останавливался по требованию. Увидев подходивший автобус, Дэн проголосовал. Братья уселись рядом с женщиной, которая везла попугая в клетке. Птица скрипела клювом и подозрительно косилась на Дэна.

– Я рыбную лавку открою, как только найду, где рыбу брать, – сказал Дэн. – Надо смотреть правде в глаза: отец скоро помрет и наверняка что-нибудь нам оставит. А тебе лучше в учителя пойти.

– Ха-ха-ха-ха-ха, – прохрипел попугай.

– Тише, Полли, – успокоила его хозяйка.

– Я возьму на себя трактир, – мрачно сказал Редж – Мы с Ципой ребенка заведем – пусть в деревне растет, на свежем воздухе. Если получится, конечно. Пока у нас с этим что-то не ладится. К доктору надо сходить.

– Не понимаю, – сказал Дэн, – почему люди хотят иметь детей. Лично я не желаю. Не вижу в этом смысла. И жениться не вижу смысла.

– У тебя, наверно, половое влечение слабое. Странно отчего, бы. От рыбы сексуальность усиливается. И Церковь учит: плодитесь и размножайтесь. Иисуса Христа иногда изображают в виде рыбы.