Железом и кровью
Шрифт:
От увиденной горы мешков, я аж присвистнул. Тут их столько, что к обеду не управимся. Но отказываться было уже поздно.
Я скинул свой мешок и огляделся.
— Не боись! — хохотнул Копыл. — За твоим скарбом я пригляжу. Кстати, тебя как зовут-то?
— Бор.
— Откуда.
— С Ингоса.
Копыл потёр макушку, пытаясь представить, где это, но видно не смог.
— Ясно, — проговорил он. — Иди вон к тому бородатому. Это Савва. Будешь с ним в паре.
Я оставил свои пожитки Мухову и принялся за работу. Загрузив с Саввой мешки, мы сели на телегу и поехали на мельницу.
— Первый
Я понял, что выдаю себя тем, что слишком внимательно и пристально оглядываюсь по сторонам. Но скрывать это не стоило:
— Да. Слушай, друг, а где здесь можно на ночлег остановиться?
— Вон слева за той избой трактир видишь?
То было добротное крепкое здание, подле которого виднелась куча прохожих людей. Я внимательно его осмотрел. Глазу было любо глядеть: шатровая крыша, на самой верхней маковке которой виднелась прапорица в виде петушка; резные наличники красных окон с богатым цветным растительным орнаментом; карнизы в виде гребешков. Да много ещё всего!
Из трубы шел дым, и пахло сдобой. Я втянул этот запах и вдруг понял, что страшно изголодался.
Из толпы вышел разодетый человек. Он лениво поглядывал на людей, что-то покрикивая.
— Глашатай, — пояснил грузчик. — Кстати, можешь у него чего хочешь о Новограде спросить. Бесплатно, между прочим. Таких глашатаев Городской Приказ по всей столице наставил…
И далее пока мы ехали Савва, охочий до разговора, поведал кучу всякого. Я уже знал, что он трудился на лесопилке где-то у Восточной вырубки. Но не так давно там работники стали болеть от того, что часто кусают какие-то лесные клещи.
«Лежат, аки мертвые, — видно процитировал кого-то Савва. — А двое даже умерли».
Потому он, чтобы как-то обеспечить семью (а у него три дочки, да двое сыновей), пошёл грузчиком в порт.
— А Копыл человек порядочный. Слово держит. Его артель — первая в порту.
Мы миновали ряд крестьянских изб с солидными огородами, уходящих до самого леса, баню и вот, наконец, показались стены столицы.
Новоград строился и, причём, очень усердно. У самой дороги лежали гигантские бревна, а рядом не менее большие каменные плиты. И слева и справа всё было в лесах. Вокруг сновали рабочие: плотники, каменщики, стропальщики, столяры… да Тенсес его знает кто ещё! Мастера важно прохаживались вдоль стен и о чем-то периодически спорили. Гомон стоял такой, что Савве уже приходилось кричать, чтобы я его услышал.
Строили добротно. И главное — неспешно. Не было той безумной спешки, никто никого не подгонял.
Мы свернули мимо бани влево, и телега покатилась к виднеющейся чуть осторонь высокой мельнице.
— Сюда давай! — выскочил из ворот какой-то мужичок и рьяно замахал руками.
— Во, бешеный! — усмехнулся Савва. — Здорово, Услав! Ты что же думаешь, я не знаю куда ехать-то?
— О, ты Савва. А я гляжу на ентого вот, — тут мельник кивнул на меня, — та думаю…
Я уже не слушал его, слазя с телеги и, начиная носить мешки. Внутри мельницы было на удивление чисто. На дальнем, стоящему у небольшого окошка, столе пыхтел начищенный до блеска самовар. В белоснежной вазе лежала вязка бубликов, а рядом на тканой льняной скатерти огромный медовый пряник.
— Тпру, ты, нихазова сила! — потянул за поводья Савва. Он легко спрыгнул и стал
мне помогать.— Сколько-но вас сегодня трудится? — пытал мельник, подпрыгивая рядом с нами.
Видно было, что он только присел попить ароматного чая, а тут появились мы.
— Ещё шестеро. Да вон, видишь, Иван уже едет следом… Ладно, Услав, давай.
Мы запрыгнули в телегу и поехали назад в порт.
— Жарко, — проворчал Савва, обтираясь платком. — Кваску бы сейчас, да холодненького. А?
— Не плохо бы, — согласился я.
— Давай в трактир к Зае заедем.
— Зачем? — не понял я.
— Выпьем по кружечке. У неё ягодный квас такой, что аж… ух! — тут Савва изобразил некий жест, словно из проруби выскочил.
— Ладно, давай.
Согласился я от того, что хотел выяснить насчет свободной комнатки.
Привязав кобылу к фонарному столбу, мы пошли по добротным деревянным ступеням в горницу.
На удивление эта огромная комната поразила чистотой и домашним порядком. И если бы не стоящие вокруг дубовые столы, укутанные в расшитые цветными нитками скатерти, в жизни не сказал бы, что нахожусь в трактире.
Кое-где завтракали постояльцы. Мы с Саввой присели у лестницы, ведущей в подклет, откуда доносился все тот же приятный запах сдобы.
— Эй, девицы! — прикрикнул Савва каким-то молодым девчонкам. — Квасу нам. Да чтоб холодного!
Одна из них в красной рубахе озорно улыбнулась и бросилась вниз в подклет, сверкая голыми пятками. Я не успел оглядеться, а тут к нам подоспела раскрасневшаяся от печи хозяйка — Зая Корчакова. Савва уже успел мне поведать, что её муж сгинул у берегов Святой Земли, около года назад.
— Сама теперь пытается управляться. Трудно, конечно.
— Доброе утро! — улыбнулась она очень милой улыбкой.
Глаза её светились чистым светом, какой встречается у простых добрых людей. А я помимо своей воли также улыбнулся, чувствуя себя каким-то мальчишкой.
«Понравилась? — озорно подмигнул этот мальчишка. — И мне тоже!»
Моя голова завертел следом за идущей Заей. Со стороны я, верно, был похож на сову: лупатые глаза, лохматая башка, вертящаяся, словно у деревянной куклы во все стороны.
— Доброе и вам, — проговорил я ей, откашлявшись. — Послушайте, мне тут комнатку подыскать надо, небольшую. Денька на два-три. Не найдётся ли?
— Отчего же, — голос у Заи был низковатым, грудным, но приятным. — Как раз одна такая освободилась. В тереме наверху.
— Придержите до вечера? — я полез в кошель за деньгами, но Зая жестом показала не торопиться.
— Придержу, конечно.
— Надеюсь, у вас тут и кормят неплохо, — я снова втянул теплый воздух, идущий снизу.
Тут прискакала девчушка с двумя кружками ягодного кваса.
Хозяйка на мой вопрос снова улыбнулась и кивнула.
Настроение приподнялось. Я чувствовал, что не могу сдержать какой-то непонятной радости.
Мы с Саввой одним махом осушили свои кружки, рассчитались и отправились вниз к телеге.
Я не стерпел и напоследок обернулся: Зая что-то говорила своим помощницам, но поймав мой взгляд, краснея заулыбалась.
Возились мы с зерном до вечера. Копыл собрал всю артель, включая и меня, и поблагодарил добрым словом. Потом каждому раздал причитающееся, и, глядя на меня, вдруг сказал: