Желтый дом. Том 1

Поэтов я имею в виду, само собой, не лауреатов и прочих членов. И даже не тех, которые печатают свою бездарную мразь в наших газетах и журналах. А тех, которые не печатают свои стихи, если даже пишут их, а еще лучше — если вообще их лишь ощущают в себе, но не пишут. Ибо настоящий стих немедленно пропадает, стоит его записать. Ибо настоящий поэт есть некая молчаливая предрасположенность к некоему возвышенному состоянию, а не рифмование житейских банальностей и газетных передовиц. В таком состоянии настоящий поэт способен на многое, на что обычный смертный не способен. Например? Ну, например, пересечь Лубянку у самого главного здания СГУ, подойти к Железному Феликсу и сделать попытку дать ему по его бронзовой морде. Зарубите себе на носу: если вы в себе не ощущаете такой способности, вы не поэт; если вы такую способность ощущаете, вы — поэт; если же вы эту способность проявляете, вы — настоящий поэт; а если ваша попытка в какой-то мере удается, прежде чем вас схватят переодетые агенты СГУ и милиционеры, вы — великий поэт. Именно такого настоящего и почти великого (его схватили на полдороге) поэта посчастливилось мне встретить на своем жизненном пути. Кстати, вы не можете мне объяснить, почему агенты упомянутого СГУ ходят вечно переодетыми? И как они выглядят, когда ходят непереодетыми?

Когда-то на Лубянке, напротив самого главного здания СГУ (как выйдешь из метро, направо), была закусочная, в которой продавали пиво и вино в разлив. Сохранилась ли она сейчас? Впрочем, глупый вопрос. У нас всякое хорошее начинание недолговечно. Я, как обычно, заглянул в эту самую закусочную, взял кружку пива, протиснулся на свободное (!) место к столику и втиснул свою кружку на свободное (!) место среди таких же кружек. Глубоко вздохнул (это рекомендуют делать йоги перед началом каждого запоя) и оглядел соседей, прежде чем сосредоточиться. И увидел Его прямо перед собою. Он добрыми глазами глядел мне прямо в душу и безмятежно улыбался. Сейчас попросит двадцать копеек, нервно подумал я. И твердо решил не давать, ибо сам на эти двадцать копеек имел определенный расчет. А Он вместо этого (вот чем отличается настоящий поэт от липового!) сказал, что сию минуту сочинил экспромт, и если я не возражаю... Я так обрадовался, что сохранил двугривенный, а в глубине души я уже с ним расстался, что немедленно согласился. Валяй, сказал я. Только короче. А то мне уже давно пора сосредоточиться. Короче я не могу, сказал Он. А хочешь, я вот этому типу по морде дам? Не хочу, сказал я. Ну пиво вылью за шиворот вон тому пижону, сказал Он. Не хочу, сказал я. Жаль, сказал Он. Нет у тебя поэтического воображения. Ну а двугривенный у тебя найдется?

Потом мы почему-то оказались около самого главного здания СГУ. А стихи я действительно иногда сочиняю, сказал Он, бросив странный взгляд на бронзового Железного Феликса посредине площади. Хочешь экспромт?

Не памятник, а крест себе я воздвигаю, Когда слова обычные в тревожный стих слагаю. Едва замыслю новое творенье, Уж жду... не славу, нет! а вечное забвенье.

А хочешь, я этому типу по морде дам? Я не успел сообразить, кого Он имеет в виду, как Он ринулся через площадь прямо к Железному Феликсу. За ним сразу же ринулись четыре переодетых (!) агента СГУ и три милиционера. Движение сразу замерло. Прохожие заорали что-то насчет самосожженцев. Нас (меня как сообщника) отвели в какое-то помещение на Малой Лубянке и продержали там шесть часов, — выясняли личности и намерения. Под вечер нас выпустили, сказав, что мы дешево отделались: оказывается, где-то в это время заседала какая-то комиссия, на которой нас (то есть СССР) в чем-то обвиняли, а мы (то есть СССР) отвергали это как клевету. Идти на работу уже не имело смысла, и мы вернулись в закусочную. Уходя, Поэт попросил у переодетого агента трешку в долг. Тот от изумления разинул рот и застыл в таком виде, пока мы не скрылись в закусочной. Когда мы входили в нее, мы помахали ему рукой, — он еще стоял на той стороне площади с разинутым ртом.

Когда мы покидали закусочную (вернее, когда нас выгоняли из нее), Поэт мне сказал, что, когда я подохну, Он сочинит мне эпитафию. Например, такую:

Прожил он жизнь, как будто вовсе не был. Ну что сказать вам, люди, посему? Не надо памяти! И вместо неба Будь вечное забвение ему!

Или вот такую... Довольно, сказал я. Меня вполне устраивает первая.

К Нему и к Поэту у меня отношение различное. Его я уважаю, а Поэта люблю. Он приходит ко мне без приглашения. Поэта же обычно разыскиваю я сам. От Него нет спасения. Поймать Поэта — целая проблема. Если Он появился, от Него трудно избавиться. Поэт же имеет тенденцию исчезать при всяком удобном случае.

Она

Сравнительно молодой мужчина в моем положении обычно имеет одновременно с десяток существ, к каждому из которых применимо понятие «Она». Множество таких существ со временем изменяется по составу. Каждое из существ этого множества входит одновременно в аналогичные множества других существ, каждое из которых может быть обозначено для нее словом «Он». Многие ученые и философы склонны в этом усматривать новую форму брачных отношений, одни — особую форму группового брака, другие — особую форму промискуитета. Думаю, что они ошибаются. Никаких брачных отношений тут вообще нет. Это — особая форма социального (подчеркиваю) общения. И главным в ней является не физиологический, а духовный элемент. Это у тебя духовный элемент — главное, говорит Он. А возьми ты, например, Барабанова из сектора диамата. О какой духовности тут может идти речь?! Дурак, дурак феноменальный... Стоп, говорю я. Я говорю о духовном, а не об интеллектуальном элементе. А это далеко не одно и то же. Барабанов дурак, но и в нем есть некая доля духовности. Сдаюсь, говорит Он. Ты, конечно, прав. Безусловно, сексуальные общения у нас становятся носителем чего-то другого. Возможно, это — некая форма духовности. Это надо обдумать не спеша. Кто знает, может быть, тут ты сделаешь серьезное открытие. Ну, где мне открытия делать, смущаюсь я. Но все же любопытная штука получается. Представляешь, огромная часть населения образует сетку таких сексуальных групп! По ней с молниеносной быстротой распространяется информация. В ней формируются мнения, оценки... Это же сила! А что, если... Не увлекайся, говорит Он. Эта сеть очень непрочна. В ней не удержится даже мелкая рыбешка.

Он, как всегда, ухитряется остаться правым. Вот, например, попал я на Новый год в одну компанию. Меня заинтересовала одна молодая женщина. И я ее тоже. Болтали обо всем. Чуточку потанцевали. Она сказала, что хотела бы увидеть меня без бороды. Я сказал, что без бороды я зауряден. Вот без штанов... Она обозвала меня за это хвастуном, но потом изъявила желание проверить, насколько мое хвастовство соответствует действительности. Я сказал, что я лишь для красного словца... В общем, мы потом поехали ко мне. Некоторое время мы встречались. Познав друг друга вполне, спокойно и незаметно разошлись. Потом мы несколько раз сталкивались с нею, но с таким видом и состоянием, как будто между нами ничего не было. И в наших душах абсолютно никакого следа от нашей связи не осталось. И так со всеми. В этом есть известный плюс: гарантия от тоски в семье с ее неоправданными хлопотами. У одной из моих знакомых, входящих в множество «Она», сын кончает школу. И она заранее уже вся извелась от мысли о его будущем. Парень без особых способностей. И эгоист порядочный, как почти все единственные дети в семье. Перед ним альтернатива: либо любой ценой в институт, либо армия. В первом случае есть шансы удержаться в том слое общества, к которому принадлежит она сама, во втором — опуститься рангом ниже. Она, естественно, пойдет на все, чтобы осуществился первый вариант. Но это превращает ее жизнь в кошмар. Я не буду жениться и тем более заводить детей хотя бы из-за того, чтобы не оказаться в таком же положении. К тому же я сам до сих пор ощущаю себя в некотором роде еще ребенком.

На женщин обращаю взор Я лишь до тех до самых пор, Пока потребность в теле чую. А позже я без них ночую.

Родители

Теперь все более обычной становится семья с одним ребенком. А то и совсем без детей. Правда, при этом остается спорным вопрос о том, считать такую пару семьей или нет. Я думаю, что это — вопрос определения. Если включить в понятие семьи продолжение рода, то эта пара не будет семьей. Но ведь продолжение рода есть лишь следствие сексуальных связей. Так что если считать достаточным для семьи устойчивую связь, в основе которой лежало (или лежит, или послужило толчком и т.п.) сексуальное влечение, то эта пара будет считаться семьей. Короче говоря, я был единственным ребенком в нашей семье. В семье без всяких сомнений. Хотя я сомневаюсь, что целью объединения моих родителей в брачную пару было производство на свет моей персоны. Если даже они такую цель имели, они потом в ней разочаровались. Не то чтобы у них не было любви ко мне и заботы обо мне. Этого было навалом. И до сих пор я в некотором смысле сижу у них на шее. Скорее, я не оправдал их тщеславных желаний. Иметь единственного сына, вложить в него столько сил, средств и чувств, а он даже не кандидат наук! Есть отчего прийти в отчаяние. Раньше, когда мы еще жили совместно, каждый раз, приходя домой, я видел в глазах своих родителей молчаливый упрек: ты все еще не кандидат?! И я не выдержал. И однажды сказал им следующее. Дорогие мои родители! Я вас очень люблю. И благодарен вам за все, что вы сделали для меня. Но кандидатом я не буду. Не хочу. И лауреатом не буду. И вообще, не буду. К тому же классики учат: от близких держись подальше! И потому предлагаю: давайте делиться. Родители сначала накинулись на меня. Потом остыли. Обдумали. И решили делиться. Вернее, я остался в своей комнате, а другую комнату они выменяли на однокомнатную квартиру. Разумеется, с доплатой. И с блатом. И теперь я постиг, что такое коммунальная квартира и соседи. И теперь я езжу к родителям только в гости. И в крайних случаях, когда переживаю финансовый кризис или когда возвращаться домой тошно. И отныне я мечтаю об одном — стать обладателем отдельной квартиры. Это огромная удача — иметь отдельную квартиру, не иметь семьи и семейных хлопот, иметь минимум зарплаты и не иметь никакого тщеславия и стремлений возвыситься. И как это прекрасно, быть одиноким! Не обольщайся, сказал по сему поводу Он. Человек не может быть один. Если он остается физически один, он в самом деле раздваивается, растраивается и т.д. А как же... заикнулся я. А ты почитай их воспоминания, сказал Он. Элементарно просто различить в них пласты двух, трех и более различных личностей. Это — психологический закон. Психологически личность есть по крайней мере диалог, но не монолог. Монолог есть лишь фрагмент полилога. Или замаскированный полилог. Ладно, сказал я. А при чем тут родители? А при том, сказал Он, что, пока они есть, проблема смерти не актуальна. Банально, сказал я. Все банально, сказал Он. Аминь!

Благодорение родителям

Благодарю, что породили Меня случайно вы на свет. И кашей манною кормили До тридцати почти что лет. Что на грошовую зарплату, Как сын министра, был обут. Что помогли попасть по блату В какой-то вшивый институт. И вот теперь я сам с усами. Чем жив, не стоит говорить. Но что вы пережили сами, Я не хотел бы повторить.

Теория

Особенность нашего общества, вещает главный коридорный теоретик института Добронравов, состоит не в том, что у нас есть недостатки (недостатков-то в нем как раз и нет), а в том, что они своевременно исправляются. Я с этим не могу согласиться, становится в позу болван Субботич. Согласно марксизму, человек выделился из животного мира не только благодаря тому, что стал ходить на двух ногах (курицы, как известно, тоже ходят на двух ногах), но и благодаря тому, что у него высвободились передние конечности, которые развились в современные руки, знаменующие собою… Руки, говорит пьяница Ширяев, освободились для того, чтобы держать бутылку, стаканы и штопор, разливать спиртное, отбиваться от милиции и добираться до дому. Позвольте вам напомнить азбучную истину марксизма, лепечет болван Субботич, высказанную, если мне не изменяет память...

Добронравов моргает мне левым глазом, что означает: «Пора смываться! Сбор у музея!» Я беру под руку качающегося Ширяева, и мы по черной лестнице спускаемся вниз, к выходу. На втором этаже нас догоняет Учитель. Мне пришла в голову забавная мысль, говорит он. После того как у человека освободились передние конечности, он получил возможность заниматься онанизмом, что имело следствием развитие самосознания, рефлексии. И в конце концов — осознание своего «я». Вы смеетесь, а между тем все великие продукты истории имели и имеют грязные источники.

Идеология

После крупных перепоев я довольно часто ночую у Учителя. И мы обычно разговариваем до рассвета на самые разнообразные темы. Он любит поговорить, а я люблю послушать, так что мы — идеальные собеседники.

Рассмотрим нашу официальную идеологию, говорит Учитель. Хочу обратить внимание на два ее аспекта. Первый касается способа мышления, воплощаемого в ней и продуцируемого ею. Второй касается формального механизма ее функционирования. Другими словами, первый касается поворота мозгов индивидов, второй — способа принуждения к такому повороту. Начнем со второго, ибо он проще.