Желтый тайфун(Повесть и рассказы)

Капитан, делая вид, что он не замечает вошедших, склонился над каким-то чертежом. Поэтому накэ могли видеть лишь его макушку, уже намыленную сединой и начинающую лысеть. Но, когда капитан поднял голову, они увидели лицо европейца, огрубевшее и кирпично-красное от загара. Какая-то неопределенность, расплывчатость всех черт лица и почти полное отсутствие подбородка говорили о безволии, бесхарактерности этого человека. А низкий лоб и глубоко ушедшие под него глаза не сулили добра. У таких людей, когда ими верховодят низменные страсти, нередко безволие переходит в тупое, животное упрямство.

— Здравствуйте, мои друзья, — деланно мягко процедил капитан, откидываясь на спинку.

— Пусть боги благословят тебя, справедливый господин. И пусть дни твои будут так же бесконечны, как дни слона, — ответил за всех на приветствие старик.

Капитан соединил брови над переносьем:

— Что вам нужно от меня? Как вы посмели оторвать меня от дела? Вы знаете, что за такую дерзкую настойчивость вас следовало бы отдубасить по пяткам бамбуковыми палками?

Старик чуть выдвинулся вперед и, перебирая оловянное ожерелье на голой груди, заговорил по-французски, подолгу подбирая слова, с певучими интонациями своего племени:

— Мы это знаем, господин. Не даром, — невесело улыбнулся он, — наша пословица говорит: «Везде, где есть накэ, боги вырастили бамбук». Но пусть господин не сердится на своих рабов.

Мы отрываем господина от дела. Но у нас нет больше сил терпеть.

Капитан, приподняв одну ногу, пропустил руку под колено и, выражая всей своей позой безразличие и небрежность, бросил лениво вопрос:

— Да в чем же дело? Оставьте свои церемонии. Яснее и короче!

— Зачем ты спрашиваешь, господин? Ведь ты уже знаешь, в чем дело. Каждое лето твои солдаты разоряют нас. Они крадут для своих лошадей рис с наших полей. При выездах на учебную стрельбу солдаты из озорства везут пушки прямо по посевам мака. Это несчастное соседство с вашим полигоном скоро сделает нас совсем нищими. Ведь каждое лето — убытки, пусть господин сам подумает.

Капитан нагнул вперед голову, как петух, нацелившийся на червяка:

— Ну, а чего же вы хотите от меня?

— Мы надоели господину своими просьбами, но мы опять и опять, в сотый раз будем просить одного и того же — возмещения убытков. И господин должен согласиться, что это не дерзость со стороны бедных накэ, а только законная просьба.

Гренобль покрутил задумчиво в воздухе карандашом. И вдруг стянутые напряженно губы его распустились в улыбке:

— Хорошо, я согласен!

Глаза крестьян блеснули скрытой радостью.

— Да, я согласен. Идите в канцелярию, там каждому из вас уплатят по франку.

Старик растерянно зажевал губами и, наконец собравшись с духом, прохрипел:

— Но, господин…

— Что такое? Вы недовольны? — удивился Гренобль.

Юноша шагнул вперед, отстранив старика:

— Погоди, отец, я буду говорить. Ты, господин, издеваешься над нами! Разве мы едим не тот же рис, что и ты? Разве мы не хотим есть, как и ты? Почему же мы должны умирать с голоду? Твои воины перепортили и разворовали у нашей деревни рису на тысячу золотых франков, а ты нам предлагаешь четыре несчастных франка. Разве мы нищие? Мало того, на прошлой неделе в наш общественный загон упала бомба и разорвала в клочья семьдесят свиней да столько же переранила. Это тоже четыре франка, господин?

Гренобль насмешливо пожал плечами:

— Простая случайность, которая происходит не каждый день!.. Это не наша вина!

Тонкие ноздри юноши задрожали:

— А чья же, господин? Фу-ланг-саи [14] стреляют так хорошо, что, метясь в мишени, попадают в свиной загон. Может, виноваты в этом наши свиньи?

Гренобль побагровел. Схватив громадный кольт, лежавший вместо пресса на кипе бумаг, он грохнул им по столу!

— Молчать, грязная скотина! Как ты смеешь оскорблять французскую армию!

14

Французы.

Смуглые щеки юноши тоже гневно запунцовели. Он рванулся к капитану, но один из пожилых мужчин, поймав его на лету за плечо, бесцеремонно отбросил назад.

— Погоди, Чанг, ты испортишь нам все дело! Справедливый господин, — обратился он уже к капитану: — я тоже служил в войсках Фо-Ранга [15] .

Я участвовал в великих сражениях на Сомме и Уазе. Я помню светлые весенние ночи твоей родины, когда, готовясь к смерти, мы шили себе саваны, чтобы быть похороненными по обычаям наших предков. За что мы умирали, о, господи?

15

Франции.

— К делу ближе! Я спешу! — крикнул уже не совсем твердо Гренобль.

— Я все сказал, господин, — спокойно ответил накэ: — и ты меня понимаешь. Как старый солдат, я требую справедливости. Мы были в Банметхюоте, в штабе дивизии, нам сказали там, что в возмещение наших убытков отпущено 2000 франков. А ты нам предлагаешь четыре, господин!

Краснота, откуда-то сверху, словно от корней волос, сползла на лоб капитана, а затем залила все его лицо. Тихо, но чуть дрогнувшим голосом, он спросил:

— Так, значит, по вашим словам, я утаил эти деньги? Значит, я вор?..

Юноша одним прыжком выбросился вперед, к самому столу капитана, и крикнул звонко, прямо ему в лицо:

— Да, ты вор, вор! Как все вы, мандарины с нашивками!

Прыгающая от ярости рука с зажатым в ней кольтом рванулась кверху. Мушка револьвера уставилась прямо в лоб юноши.

— Вон! Все вон! — хрипло выплюнул Гренобль, словно чьи-то пальцы уже сдавили ему горло. — Убью!

Старик и двое пожилых накэ опасливо попятились назад и скрылись за дверью. Но юноша остался. Зрачки его глаз, казалось, сцепились с зрачками европейца. И этот взгляд взгляд хищной птицы, ясный, блестящий и острый, был налит такой тяжелой ненавистью, что Гренобль испытал чувство, близкое к физическому гнету.

— Уйди! — шевельнул он внезапно побелевшими губами. — Я даже прошу тебя, уйди! А не то я буду стрелять в тебя до тех пор, пока в тебе не будет столько же дыр, сколько в перечнице.

Юноша вздрогнул. На его торсе и ляжках выступили и напряглись мускулы. Рука инстинктивно легла на ручку кривого кинжала, заткнутого за сампо.

— Стреляй! — ответил он. — Я запомню, что ты вместо франков расплачиваешься пулями. Прощай, господин!

Юноша повернулся и вышел из кабинета гибкой и быстрой походкой, спокойно опустив за собой занавес.

Гренобль расслабленным жестом бросил на стол кольт. Сгорбился в кресле и зарыл лицо в ладонях.

II

Гонг пробил смену часовых. Гренобль очнулся, словно после тяжелой драмы. Встал, подошел к окну и, подняв плетеные жалюзи, выглянул наружу. Глазами пустыми, невидящими окинул дали, курящиеся в горячем, дрожащем мареве. За частоколом форта увидел четыре темные, медленно удаляющиеся фигуры. Вспомнил взгляд тяжелых глаз юноши, нервно вздрогнул, словно от неожиданного укола булавкой. Неудержимо затопило желание вернуть их, отдать деньги. Повернулся уже к выходу. И остановился. Другая мысль, поднявшаяся откуда-то со дна сознания, заставила его оцепенеть у окна: «А как же поручик Галь? А карточный долг ему в две тысячи двести франков? Не отдавать? Но ведь честное слово офицера не шутка. Ведь придется уйти из полка и… навсегда проститься с Жанной. Э, черт с ней, с Жанной! Анемичная кукла! А вот приданое ее — это важнее. Тогда можно будет бросить и службу, а, главное, уехать во Францию, простившись навсегда с этой гнусной дырой!»