Желудь

— Ты же сказываешь, что сродство удивительно сильное. Может дело в силе голоса? Сам подумай. Ежели Перун крикнет и Див — кто громче окажется?

— Ну, не знаю, — покачал он головой.

— А как узнать?

— Сам должен почувствовать.

— Неужели у вас нет способа выяснить это? А ну, человек обманывает и никакой не ведун.

— Кому такое в голову взбредет? — серьезно спросил Вернидуб. — За такое после строго накажут.

— И все же.

— Хочешь, я тебе погадаю?

— А это даст ответ?

— Нет, — ответил седой, улыбнувшись. — Гадание всегда сопряжено с загадкой. Да и чем тебе не нравится такое сродство? Радоваться надо! Представь, что за твоей спиной стоят сразу оба Близнеца — один по правое плечо, второй по левое. И ежели надобно — подсказывают да помогают.

— В жертву такого, как я, тоже вдвое интереснее принести. Не так ли?

— У всего своя цена, — развел руками Вернидуб.

Парень же нахохлился, не прекращая работы. Как и седой.

Помолчали.

Тишина стала давящей. Вон, даже Мухтар на них стал поглядывать. Обычно много болтают, а тут затихли.

— Ты тяготишься этого? — наконец нарушил тишину Вернидуб.

— Нет. Меня гнетет неопределенность. — покачал головой парень. — Кто я? Зачем я тут? Что мне нужно делать?

— О как! — крякнул ведун. — Не ожидал.

— Старые как мир вопросы, — вяло улыбнулся Неждан.

— Только они не стоят и выеденного яйца. Ты человек, которому надобно просто жить достойно. Как и всем прочим. Вот и все.

— Кому много дано, с того и много спросится, — покачал головой парень. — Так что, нет. Ты сам говоришь — редчайшая ситуация. Мыслишь, оба бога просто так озоруют? Неужто им заняться больше нечем, как только за мною бегать?

— Твоя правда, — нехотя кивнул Вернидуб. — А сам-то что думаешь? Чувствуешь?

— Будто я пришел, чтобы медведей в кулак собирать. Оттого и просыпается во мне злоба на Гостяту. Ты знаешь, я не злой. И драки с теми дурными хотел избежать до конца. Но…

— Тяжкое дело, — перебил его седой.

— Объединять всех медведей?

— Да. И дело не в том, что они не хотят. Нет. Просто ежели мы тем займемся, мыслишь, роксоланы спокойно смотреть будут?

— Я говорил — если у меня десяток-другой молодых, смелых ребят, я и сотню остановлю.

— А три? А пять?

— Думаешь, они столько выставят?

— Они много с кого дань берут. Если нам спустят и остальные туда же ринутся на нас глядючи. Так что, мыслю, ежели мы дернемся — нас придут карать со всей решимостью. И если в первое лето отобьется, то на следующее — уже нет.

— Крепость нам нужно ставить. Крепость. С оградой крепкой. Где-то в глубине земель. Чтобы, придя туда, они оказывали в лесах среди врагов.

— Крепость он ставить хочет… — тихо произнес Вернидуб. — Эко на что замахнулся!

— У нас просто нету иного пути. Крепость ставить, дружину собирать да раса[2] выбирать.

— Не будет единства, — покачал головой седой. — Не выберут. Нет среди нас такого, кто всех старейшин медведей устроит.

— И не получиться их уговорить?

— Гостяту ты видел. Он неплохой человек. И хотя прислуживает роксоланам, все же заботится о своем роде. Как может. Но если начнутся уговоры, он только себя расом увидеть захочет. Мыслишь, что каждый иной старейшина пожелает иного?

— И что делать?

— Рас — это слишком сильно. Нужно князя[3] кликать.

— А делали так?

— В былые годы. Старики рассказывали о том, что им говорили их старики, будто давным-давно у нас и князья имелись, и рас свой.

— У медведей?

— И у медведей, и у волков, и у прочих. Но то — дела старинные. Нам бы сейчас хотя бы одного князя кликнуть да дружину собрать.

Неждан молча кивнул.

В принципе — разумно. Осталось понять, кто этим князем будет. И получится ли с ним нормально сотрудничать.

Но главное — иное.

Главное — Вернидуб хоть и с тревогой, но благостно идею воспринял. Да и прочие ведуны, как позже пояснил, поддержат, если все по уму делать. Ну и старейшины особо бухтеть не должны, ведь князь в эти годы просто военный вождь. И власти вне кампании не имел.

Неждан сидел — работал и думал.

Спокойно.

Прикидывая расклады.

А седой ведун внимательно, исподволь наблюдал за ним. За каждым его движением или ужимкой. Ради чего даже замедлился в работе.

— Ты словно считаешь что-то, — тихо произнес он, после вновь затянувшейся паузы.

— Да. Верно. Пытаюсь понять, сколько железо и трудов надобно сделать, чтобы дружину добро снарядить. Та же броня кольчатая многие дни и недели труда сожжет. Отчего даже десяток ратников в нее не одеть за год. Если же князь соберет пять десятков… я своими силами и за десять лет их в броню не облачу. А там ведь копья, дротики, топоры боевые, ножи… столько всего делать.

— Добро, — кивнул с каким-то хитрым прищуром Вернидуб. — Мыслишь себя уже помощником тому князю?

— Странные вопросы ты задаешь, — буркнул Неждан. — Слышал я, у эллинов были в ходу брони из лена клееные. Делают быстро. Ежели высадить больше льна, то за один-два сезона и сотню оснастить можно. А ежели костяными пластинами их обшить — много крепче окажутся. Но тут надобно коровьи кости большие искать да иных крупных животных. И щиты еще надобно выделывать клееные. Как у ромеев. И шлемы… ох… шлемы самая беда…

Вернидуб широко улыбнулся.

— Но и их из кости можно сделать. Увязывая. Если быстро. Кость ту большую колоть на куски. И пластинки вырезать с них. Много мороки, но не в пример быстрее и проще, чем из железа. А его лучше поначалу на оружие, а то совсем без него кисло будет.

— А кто за все это платить будет? — вкрадчиво спросил седой.

— Да какая разница? В таком деле о шкурных делах думать — пустое. Проиграем — конец. Победим — князь, мыслю, найдет способ отблагодарить, ежели он не хворый на голову окажется.

— И то верно, — хмыкнул Вернидуб, продолжая с каким-то странным прищуром смотреть на парня. Пристально и задумчиво…

[1] Баба здесь не низкая форма, а просто архаичная, в значении «женщина». Откуда выражение «обабиться» изначально означалось «стать женственной», являясь феминитивом «возмужать».