Жемчуга
Шрифт:
Все замерло в немой сцене. Ушибленный Айратик сжался комком на полу. Высокий одноклассник стоял над ним – нелепый и побелевший.
– Ты че, а? – он был сам не свой. – Ты зачем, а? Ты вообще, что ли… Да Айрат, блин! Да ты че?!
Сцену эту я не досмотрела – выскочила в коридор, хлопнула дверью, не пошла на физику и весь урок просидела в подвальной раздевалке.
Про этот случай не узнал никто из учителей. Подростки умеют хранить свои нехорошие звериные секреты.
А между тем приближался Новый год. У нас должно было состояться чаепитие и танцы. А еще каждый должен
Я сидела за письменным столом и смотрела на рыбок в аквариуме. Они плавали, не ведая проблем, и было в их жизни одно незатейливое счастье – время кормления. Я хотела сделать открытку Айратику, и не одну, а несколько – разными почерками. Очень хотелось, чтобы он обрадовался. Но это было тяжело, потому что Айратик совершенно мне не нравился и даже был неприятен.
Нужно сделать хоть что-нибудь, ну хоть что-то… пусть только он не прыгает больше в окно! И вот на столе лежала кучка порванных, испорченных открыток, купленных за три и пять копеек – сани летят в вихре снега, румяно улыбается Дед Мороз, вокруг елки суетятся счастливые зайчатки-медвежатки… Все не то. Каждый раз, когда я начинала писать, что-то зажималось в голове, мозг бунтовал и напрочь отказывал в креативности, и я писала одну и ту же фразу в разных ее вариантах.
«Айратик, ты очень хороший…»
«Айратик, ты на самом деле очень хороший…»
«Ты хороший, Айратик, поздравляю…»
Мне казалось – я безнадежно тупая.
Поздно вечером я собрала все рваные кусочки и выкинула в мусорное ведро. И на вечеринку не пошла – не было настроения.
Так до сих пор и не знаю – получил ли Айратик хоть одну открытку. И получила ли открытки я.
Эпизод 11
Аскорбинка
Я проснулась от дикой боли, сползла с кровати на пол, прижала ноги к животу и завыла. Внутри все полыхало, голова кружилась, перед глазами плыли желтые круги.
– Ы-ы-ы-ы!
Мама и папа ворвались в комнату и включили свет. По глазам неприятно резануло. В своей кровати вскочил перепуганный брат.
– Что случилось?!
– Ы-ы-у-у-у! Умираю!
– Как? Что? Где болит?
– Дайте таз! – проорала я хриплым голосом.
Мама соображала быстро. Она тут же притащила трехлитровую банку теплой воды с солью и марганцовкой и так промыла желудок, что я лежала без сил, как выжатая губка. Потом меня тщательно осмотрели и пришли в ужас. По всему телу расцвела мелкая сыпь. Под глазами отложились мешки и синяки. Белки помутнели и приобрели желтоватый оттенок.
Семья решала – как быть? По всем статьям полагалось вызвать скорую, но у нас не было телефона, ближайший работающий автомат был неизвестно где, а будить соседей в три ночи не позволяло воспитание. К тому же мне вроде полегчало. Да и случалось такое довольно часто и в разных вариациях. Я частенько съедала что-то не то, легко травилась, а потом устраивала всей семье полуночные бдения с воем, тошнотой и поеданием пачек активированного угля.
Я валялась на кровати под тремя одеялами, дико мерзла и поглаживала выжатый живот.
– Что ты ела? Вспомни!
– Не помню… как все…
– В столовой что давали?
– Не помню… кашу. Я кашу не ем.
На следующий день я не пошла в школу. Наблюдать
за мной позвали бабушку. Первым делом я отправилась к зеркалу любоваться на сыпь. Ее стало значительно меньше – это радовало. Да и отеки под глазами втянулись обратно. Все было бы хорошо, просто замечательно, если бы не чувство тревоги и неизвестности. А вдруг моя подруга лежит при смерти или уже… того?Бабушка вязала и рассказывала всякие истории. Я забилась в уголок и пускала слезу в подушку.
Какие мы дураки! Никогда больше! Большеникогда-большеникогда!!!
А как хорошо все начиналось! В кои-то веки нас назначили дежурить на вахте. Не в столовой – разносить макарошки с подливкой и обливаться чаем с подноса; не по этажам – уныло торчать по углам в повязках и огребать щелбаны от старшаков. На вахте. Сидеть за партой, как белые люди, заниматься всякой ерундой и только иногда милостиво провожать заблудившихся родителей до пункта назначения. Но и это было не главное. Нас назначили на понедельник. Боже, на понедельник. Впервые в жизни.
Утром к нам подошла медсестра с двумя склянками коричневого стекла. В одной были желтые драже, в другой – мелкие белые таблетки. Драже назывались «ревит» – кислота аскорбиновая в растворимой оболочке, предназначение – профилактика ОРВИ и поддержка иммунитета в зимний период. Мелкие белые таблеточки – «антиструмин». Как нам объясняли – чтобы йода хватало и голова работала. Препараты требовалось разнести во все классы – строго по одной штуке в каждый рот. И мы разносили – с важным видом спасителей человечества неторопливо перемещались по проходам, не обращая внимания на всякое «Эй, дай две», «Дай сам возьму» и «Я другу занесу, он болеет». Щелк по рукам. Куда лезешь? Все как доктор прописал.
Классы мы обошли быстро, потому что на улице был мороз, а в школе свирепствовал грипп – не так уж много было народу. В коричневых банках осталось немало ценного лекарственного сырья. Мы заслужили свой приз и съели аж по четыре штуки каждого сорта. Подождали пятнадцать минут. Ничего не случилось. Съели еще по две.
Потом была перемена, и к нам подошел Фарид.
– Везуха вам.
– Везуха.
– Дай штуки три.
– Да иди-ка ты.
– Да ладно!
– Вот тебе две. Вали.
Фарид не обиделся.
– А чего сами не едите?
– Вредно много.
– Ниче не вредно. Я маленький две банки сожрал, и хоть бы что.
– Не ври-ка.
– Слово пацана. Фигня все это. Не помер же.
Мы посмотрели на Фарида. Высокий, смуглый, похожий на безумного цыгана, он и впрямь мог выкинуть такое. Хотя чего ему будет? Такой всю аптечку съест и не икнет. Фарид убежал наверх. Мы остались со своими банками. В наши души закрались сомнения. Мы съели еще по штуке антиструмина и ревита.
– Это не антибиотик, – сказала подружка.
– И что?
– Антибиотики могут убить. Остальное – нет.
– Яд – тоже не антибиотик.
– Это же не яд.
Умозаключение звучало логично. Мы съели еще по две. Потом почитали геометрию, заскучали и съели еще несколько. Ничего не случилось. Медсестра не торопилась за своими склянками.
– Фарид говорит – съел две банки.
– Врет, поди.
– Вообще-то он никогда не врет. Сколько в одной?
– Сто штук.
– Значит – двести. И не умер.