Жемчужина в короне

Но глупо было бы предположить, что вся эта современщина отражает какие-то знаменательные сдвиги, или торопиться с выводом, будто явное предпочтение, которое немногие члены клуба — англичане отдают этой комнате, само по себе доказывает их подсознательную решимость отождествить себя с чем-то прогрессивным, а значит — достойным уважения. Этот бар, выходящий на веранду, с которой можно смотреть теннис, всегда был излюбленным прибежищем майапурских дам, а сейчас единственные дамы в клубе, если не считать леди Чаттерджи, — англичанки. Если индийские дамы и поныне предпочитают проводить время у себя дома, стало быть, они же и виноваты в том, что этот бар словно бы предназначен только для европейцев.

Ну хорошо, но почему индийцев-мужчин здесь тоже не видно? И почему вон те англичане не сидят в баре со своими женщинами, а выпивают стоя, в соседней комнате, разговаривая с индийцами? И почему (даже издали, если мельком увидеть их через коридор в открытую настежь дверь старой курительной) от них веет чуть ли не стародевской чопорностью, физической щепетильностью, не свойственной мужчинам в мужском обществе? Почему, когда один из них, выпив, пересекает коридор и возвращается в бар к своей даме, он вскоре разражается слишком громким смехом, а она чуть заметно улыбается? Почему теперь он демонстрирует те агрессивные, чисто мужские черты, которых словно стыдился в курительной?

Появление в баре седого, с бледно-коричневой кожей мужчины лет шестидесяти лишь ненадолго прерывает эти недоуменные вопросы. Мистер Шринивасан среднего роста, худой, с безупречными манерами. Кожа у него чистая до блеска. Одет безукоризненно. Легкий костюм, воротничок и галстук — вот, кстати, еще одно любопытное различие. Наследники приходят сюда прилично одетые, а вот англичане словно щеголяют толстыми голыми шеями и мясистыми плечами. Мистер Шринивасан в старомодно учтивых выражениях просит прощения за опоздание, за то, что не прибыл первым и не встретил своих гостей. Он не забывает отпустить шутку (когда-то ходячую среди англичан) относительно майапурского времени, которое, как многие до сих пор считают, отстает на полчаса от индийского стандартного. Приезжий встает, чтобы пожать ему руку, и встречает кроткий, но настороженный взгляд, выражающий готовность дать отпор любому, даже замаскированному оскорблению, буде его обнаружит вскормленная долгим опытом чувствительность. Леди Чаттерджи называет его Васси и говорит: «С женой Терри Григсона вы, конечно, знакомы?» И Шринивасан отвешивает поклон в сторону англичанки, а та, прочно забаррикадировавшись за увлекательными страницами «Санди таймс», словно выходит на минуту из-за прикрытия, чуть подняв голову (это был бы взгляд на мистера Шринивасана, если б одновременно не опустились веки) и пошевелив губами (это могло бы означать «Добрый вечер», если б губы раскрылись чуть пошире). Приятельница, с которой его тоже знакомят, кивает и, по молодости лет, возможно, не столь безнадежно скованная традиционными запретами, готова, кажется, принять участие в общем разговоре, но тут миссис Григсон весьма своевременно пододвигает к ней «Санди таймс» и обращает ее внимание на какую-то интересную деталь собора в Ковентри, так что обе углубляются в иллюстрации к статье о современном англосаксонском искусстве; и посторонний не без цинизма напоминает себе, что для англичан искусство всегда имело и злободневную, практическую ценность.

Наблюдатель мог бы заметить и то, что мистер Шринивасан чувствует себя не в своей тарелке и что, если б ему удалось закончить свои дела не по майапурскому времени, а по индийскому стандартному, он уже ждал бы у подъезда, когда его машина (не самая новая, а вторая, «амбассадор») подкатит к клубу, а тогда сразу провел бы своих гостей в курительную, а не оставил на милость веселого Терри Григсона, чья жена не видит ничего смешного в том, что мистер Шринивасан и его гости из вежливости вынуждены общаться с ней хотя бы до того времени, когда Терри вернется из душевой.

А вот он и возвращается, сияющий, с докрасна растертым лицом, в мятой спортивной рубашке и мятых серых штанах, но мистер Шринивасан уже успел подозвать официанта движением худого, почти туберкулезного пальца, опросить присутствующих, кто что будет пить, и послать официанта за заказом, предварительно выслушав от миссис Григсон и следующей ее примеру приятельницы: «Мне ничего, благодарю вас». Терри появляется между уходом официанта с сокращенным заказом и его возвращением с подносом, на котором одиноко поблескивают три джина с тоником, но мистер Шринивасан уже успел спросить Терри, что тот будет пить, услышал в ответ: «Спасибо, не откажусь от пивка» — и теперь добавляет: «И пива для мистера Григсона». Миссис Григсон пододвигает к мужу свой бокал, со словами: «Закажи и для меня, пожалуйста», и он заказывает молча, только сделав официанту короткий знак. Вторая англичанка, не обладая, как миссис Григсон, талантом откровенно оскорблять людей, осталась бы ни с чем, если б Терри, пока мистер Шринивасан говорил что-то леди Чаттерджи, не спросил: «А вы, Бетти?», что дает ей возможность пожать плечами, скорчить гримасу и уронить: «Ну что ж, давайте». Поскольку на столике еще не видно ни денег, ни счетов на подпись, наблюдатель подумывает, кто же будет за всех платить, но надеется — вид у Терри почти вызывающе надежный, — что позже тот проследит, чтоб счет мистера Шринивасана не осквернила некая сумма, ведь его жена и ее приятельница просто зачахли бы с горя, узнай они, что эти деньги заплатил индиец.

Но вот, соблюдая, быть может, еще одно неписаное правило, а может быть, и повинуясь тайному знаку, толстенькая англичаночка, сидящая неподалеку, перегнувшись через стол, обращается к миссис Григсон с каким-то вопросом, и та, чуть накренившись вбок своим угловатым телом, отчего ее стул чуть заметно повернулся, сумела решительно отмежеваться от своих соседей по столику. Что именно вызвало ее интерес — расслышать трудно, потому что Лили Чаттерджи, мистер Шринивасан и Григсон (к его чести будь сказано) тоже оживленно беседуют, и приезжему остается только наблюдать и делать выводы — возможно, ошибочные; возможно, но едва ли. Ведь ничего не может быть откровеннее, чем светская колкость, колкость, в данном случае адресованная и приезжему, поскольку он явился сюда в обществе индианки и по приглашению индийца.

И в тот короткий перерыв, когда непонятно, кто что говорит, можно приглядеться к не вполне удавшемуся лицу Терри Григсона и прочесть на нем давно знакомое выражение напряженности, глубоко въевшейся скрытности, которое обесценивает улыбку и подчеркивает дипломатический расчет: расчет, который может и не устоять против упорства его надутой жены-расистки. А это достойно сожаления, если вспомнить бесконечные разговоры, которые ведутся дома о важной роли внешней торговли и о необходимости производить хорошее впечатление за границей.

— Да нет, знаете ли, — говорит Терри Григсон в ответ на вопрос мистера Шринивасана, заданный явно для проформы, не согласятся ли он и его жена пообедать в клубе с их трио — Шринивасаном, Лили Чаттерджи и ее гостем. — Вы очень любезны, но мы приглашены на проводы Роджера, надо еще заехать домой переодеться.

Означенный Роджер — это, как можно догадаться, только что ушедший в отставку директор-распорядитель Британско-индийского электрозавода. Чуть ли не каждый месяц кто-нибудь из нынешнего кочевого европейского населения снимается с места, удаляется на покой, возвращается в Англию или переезжает в другой город. Однако каждые проводы компенсируются новосельем или вечеринкой в честь прибытия чьей-то жены к мужу в тот пункт, где ему предстоит ближайший год или два зарабатывать себе на жизнь. И где бы ни протекала эта жизнь — на Британско-индийском электрозаводе, или на каком-нибудь еще промышленном предприятии, или на какой-нибудь мудреной кафедре Майапурского технического колледжа, — заработок этот достанется человеку, якобы способному лучше других руководить, управлять, организовывать или обучать. Он будет представителем нового племени сахибов. Будет, в той или иной области. Экспертом.

— Касательно нынешнего статуса английских экспертов в Индии рассказывают одну очень любопытную, но, несомненно, апокрифическую историю, — произносит мистер Шринивасан своим высоким, хорошо поставленным адвокатским голосом, после того как компания в баре распалась: Терри Григсон поспешно допил свое пиво, а его дамы — джин с тоником, и все трое отбыли переодеваться, чтобы в надлежащем виде пожелать Роджеру счастливого пути. Едва они удалились, как мистер Шринивасан провел леди Чаттерджи и приезжего через коридор в открытые двери уютной старой курительной, где стоят клубные кресла и пальмы в горшках и висят засиженные мухами картины с изображением охоты на тигра и куда медленно крутящиеся под потолком вентиляторы доносят из ресторана пряные запахи карри — и все это вместе вызывает представление о подогретой подливе и холодной баранине. Здесь теперь остался всего один англичанин. Бросив взгляд на мистера Шринивасана и его спутников, он, однако, не назвал себя, не сбросил маску сдержанной отчужденности, словно надетую для защиты от кучки окруживших его молодых, очевидно несведущих индийцев, которые расспрашивают его и высказывают свои мнения. И в связи с тем, что в ответ на вопрос, кто этот европеец, мистер Шринивасан сказал, что не знает, но думает, что он — «гастролирующий эксперт», он и рассказал ту любопытную, но, скорее всего, апокрифическую историю.

— Был тут один англичанин, — говорит мистер Шринивасан, — которому пришло время возвращаться домой, в Англию. Самый обыкновенный турист. Однажды он разговорился с индийским бизнесменом, который уже несколько месяцев тщетно добивался от правительства ссуды на расширение своего завода. Какой-то знакомый просветил его: «Не получите вы никакой ссуды, пока у вас в штате не числится ни одного технического консультанта-англичанина». И бизнесмен задумался: «Где же мне добыть такого консультанта и во что это мне обойдется, ведь он потребует контракт минимум на два-три года». Тут он и повстречался с этим английским туристом, а тот успел истратиться до последней рупии. Индиец и сказал ему: «Сэр, вы, вероятно, не прочь заработать пять тысяч рупий?» Английский турист горячо подтвердил это. «Тогда, — продолжал индиец, — я попрошу вас об одном. Отложите на две недели ваш отъезд, пока я спишусь кое с кем в Дели». И послал в правительство такую телеграмму: «Как насчет ссуды? Я уже трачу деньги на технического консультанта из Англии, а вы все молчите». Ответная телеграмма пришла немедленно — в такой-то день на завод прибудут для инспекции представители правительства. Тогда он пошел к английскому туристу, вручил ему пять тысяч рупий и сказал: «Прошу вас, приезжайте ко мне на завод в понедельник, и, кстати, понимаете ли вы что-нибудь в радиооборудовании?» На что англичанин ответил: «К сожалению, нет. Вот в древних памятниках я кое-что смыслю». «Неважно, — сказал индиец. — В понедельник, всякий раз как я толкну вас под локоть, вы только говорите: „В Бирмингеме это делается именно так“». И вот в понедельник в кабинете директора завода состоялась торжественно обставленная встреча между индийским бизнесменом, который решительно все понимал в радиооборудовании, английским туристом, который не понимал в нем ничего, и правительственными чиновниками, которые тоже ничего в этом не понимали. Перед тем как угостить завтраком, их провели по цехам, и время от времени кто-нибудь из них спрашивал англичанина: «А здесь что происходит?» И тогда хозяин толкал англичанина под локоть, и тот, будучи человеком честным, привыкшим всегда держать слово, говорил: «У нас в Бирмингеме это делается точно так же». После обильного завтрака правительственные чиновники улетели обратно в Дели, английский турист купил билет в Лондон в первом классе самолета БОАК [14] , а через неделю индийский бизнесмен получил солидную правительственную ссуду и дружеское письмо от самого премьер-министра Неру.

14

Британская заморская авиатранспортная компания.

И по этому поводу позволительно заметить, что новая сатирическая волна докатилась и до индийских берегов и растеклась ручейками в глубь страны, вплоть до далекого Майапура.

* * *

Мистер Шринивасан — старший из всех, кто сидит сейчас в курительной.

— Да, конечно, — говорит он о молодых индийцах, — это все бизнесмены. В наши дни ни один разумный молодой человек не станет служить в гражданском учреждении или заниматься политикой. Эти все как один — будущие администраторы.