Жена без срока годности
Шрифт:
Глава 25. Пять минут
Утро началось предельно предсказуемо: с пяти минут. Лишних.
— Еще пять минут, — услышала я спиной из-за ушей, по-прежнему закрытых подушкой, как и глаза — одеялом.
Холод оставался и в душе, и в воздухе съемной квартиры.
— Это вопрос, предложение или констатация факта? — пробормотали мои сухие губы. — Ты о ком вообще сейчас?
— Я ждал, когда ты проснешься.
— И как понял, что проснулась?
— Это вопрос? — передразнил Андрей мои интонации.
Я обернулась,
— Будешь ко мне приставать?
— Это вопрос? — снова улыбался он одними губами, глаза не сонные, но и не веселые. — Если нет, то вообще не вопрос…
Теперь я улыбнулась — краешком губ, про глаза ничего не могла сказать, но сна в них не было, как и во мне — холодные воздушные ванны давали о себе знать.
— Здесь есть обогреватель? — спросила я человека, который понятия не имел, что это за квартира.
— Есть.
Его рука вползла мне под волосы, точно удав, и я не сомневалась, что сейчас меня малость придушат, перекроют кислород, еще и губами проверят, насколько хорошо я вчера умыла глаза. Я убрала с лица его руки, но он снова вернул их и еще настойчивее принялся выбивать из меня ответный поцелуй. Удержать его руками не получалось, а попытаться вставить слово — это дать его языку еще больший простор для запретных действий.
— Марина, расслабься…
Губы далеко, глаза слишком близко, пальцы массируют шею: вверх-вниз и снова к ушам. Я выгнула шею, чтобы пальцы надавили на позвоночник, но Андрей пустил в дело язык — тронул кончиком ямочку, затем снова подбородок, чтобы поймать ставшие наконец влажными губы. Я нашла его шею, спустилась к лопаткам, прижала к груди всего его, чтобы теперь не только слышать, но и чувствовать силу, с которой бьется под горячей кожей сердце Андрея.
— Я пытаюсь… — выдохнула ему в волосы.
Только непонятно, расслабиться или наоборот напрячься, чтобы утро перестало быть сонным и, быстро пройдя стадию томности, подарило бодрячок. Утренний секс в семейной жизни обычно переплевывает накал вечернего на раз-два, ну а если досчитать до трех и при этом не просчитаться… И не пытаться говорить, выяснять отношения и думать о последствиях…
— Ты обычно предохраняешься? — все же не совсем отпустила я погулять голову, ощутив наконец желанное тепло не только внизу живота, но и в кончиках пальцев.
— Только не пью, не ем сладкое и соленое… Марина, расслабься…
— Я уже когда-то слышала это… От тебя…
— Не пользоваться резинкой и потом сохранить ребенка было нашим общим решением… Мы понимали риски и последствия…
— Так с какими бабами ты проводишь досуг? — перебила я, чтобы снова не начать переливать из пустого в порожнее историю бывших поражений.
— С редкими… Стервами… Поверь, в мире достаточно баб, которым нужен секс, просто секс, а не проблемы со здоровьем…
— У тебя постоянная любовница?
— Мы мою личную жизнь сейчас обсуждать будем? — заскрежетал он зубами, и мне безумно захотелось впиться ему в
спину ногтями.— Нет, блин, мое здоровье! Твои шлюхи волнуют меня в последнюю очередь!
— Значит, все же волнуют? Я могу с резинкой, если тебе будет спокойнее. Я вообще не помню, как без нее обходиться…
— А я — как с ней. То есть ты уверен, что не наградишь меня ничем?
— Блин! В девятнадцать ты не задавала такие вопросы! — и непонятно, смеялся он или… Плакать было рано, да и не о чем все-таки…
— Дура была, не отрицаю. И в девятнадцать кажется, что будешь жить вечно и все болезни тебя минуют…
— Одна точно не миновала — с головой у тебя явные проблемы. Можно было обсудить секс не во время, а перед тем, как пустить меня в постель?
Он отпустил меня — вот просто бросил. Откатился на край кровати и потом вообще сел — спиной ко мне.
— Марина, иди в душ и одевайся, — сказал, не обернувшись. — Мне нужно заехать домой переодеться. Завтрак купим по дороге. И не трать час на макияж. У тебя будет все время, пока я бреюсь…
Бреешься? А я и не заметила, что щетина колется.
— Извини, — сказала, вытянув ноги, точно труп.
— Я сам все это начал, — не обернулся Андрей. — Надо было догадаться, что делать этого не надо.
— Так будет лучше… Без секса, — говорила я тихо, втянув живот к самому позвоночнику. — Секс он не всегда сближает, а у меня серьезно закончились силы ругаться. С тобой.
— А с ним будешь?
— А ты ревнуешь?
Прежде чем ответить, Андрей обернулся. Вжал ладонь в матрас.
— Нет. Ревновать женщину, которая никого не любит, глупо. Мне обидно. Обидно, что ты снова ставишь работу выше меня. Выше вообще любых отношений. Выберешь того, кто поедет с тобой в Штаты?
Я молчала.
— Мы в таком возрасте, — говорил он. — Когда начинать новую жизнь поздно, а заканчивать старую — рано. У меня никого, кроме отца, который мне нахрен не нужен. Тебе мать тоже не нужна. Грубо говоря, вокруг нас пустота.
— У меня есть дети…
— У них своя жизнь, — перебил Андрей грубо. — И ты это знаешь. То есть снова тот же выбор — работа или я. И я знаю, что ты выберешь.
— А что ты думал? — теперь вызов в моих словах зазвучал ярче. — Поманил, и я побегу?
— Я ничего не думал. Я надеялся.
— На что?
Задав вопрос довольно резким тоном, я рывков вскочила с кровати — дожидаться ответа бессмысленно: Андрей просто не знает, чего ему хочется… Нет, конечно, знает — дожить свою жизнь! И чтобы ничего при этом не делать. Вот не случись у него приступа лени двадцать лет тому назад, мы вели бы такие же бессмысленные пространные разговоры по утру: только не о ревности, а о бесцельно прожитых годах. Ну о чем еще говорить после детей? О карьере? Работа сидит в печенках, стихи не читаются, фильмы не смотрятся — это кризис, обыкновенный кризис. Наверное, специально паспорта меняют именно в этот момент. Мы странно встретились и не быстро разошлись… По своим делам. А сейчас дела закончились, деньги заработаны, и нам просто стало скучно: скучно порознь и скучно вместе. Со всеми. С Сунилом ведь все то же самое происходило и происходит.