Жена Кукловода

Продолжая злиться, оделась, закрыла кабинет, заглянула к Светочке, бросила ей: «Я в больницу».

Вскоре Людмила шла по темной аллее больничного парка, вдыхала горький запах палой листвы, намокшей коры тополей. Обида стала отступать, зашевелилось такое привычное чувство вины. Поступок Руслана был, как ни крути, проявлением заботы о ней. А она вела себя как капризная девчонка.

Минута в минуту она поднялась по обвалившимся местами ступенькам приемного отделения кардиологии Областной Клинической и открыла тяжелую, обитую черным потрепанным дермантином дверь.

Острый больничный запах окутал ее, усиливая тоску и беспокойство. Людмила очень не любила больницы, даже всегда шутила, что у нее аллергия на медицину благодаря мужу-врачу.

На звук ее шагов выглянула молоденькая медсестричка в коротком белом халатике.

– Вы жена доктора Сикорского? – спросила она и взмахнула накрашенными ресницами. Голубые, наивно распахнутые глаза, курносый носик, пухлые губы.

– Да.

«Точно куколка, - подумалось Людмиле.

– Бахилы одеваем и за мной, - скомандовала куколка. – Сначала на кардиограмму, потом томография, потом кровь…

Людмила поморщилась. Больше всего она не любила в больницах иголки и уколы.

– А где доктор? Он сказал, что будет сам меня ждать.

– Вызвали в отделение. У нас тут как всегда. Закончим, я отведу вас к нему в кабинет.

Но Руслан появился сам в кабинете кардиографии, когда пожилая полная сестра в голубом хирургическом костюме с чмокающими звуками отрывала присоски аппарата от груди Людмилы.

Мельком глянул на нее, сразу подошел к аппарату и стал просматривать выползающую из него бумажную ленту.

Людмиле впервые в жизни стало неловко раздетой перед собственным мужем. Она быстро оделась и присела на кушетку.

– Кровь уже взяли?
– спросил Руслан, обращаясь к «куколке».

– Нет пока, - ответила сестричка, - сейчас на томографию. Потом в лабораторию.

– Поспешите, а то уйдут, я специально просил Надюшу задержаться.

– Хорошо, Руслан Николаевич, - ответила куколка уважительно и тут же, сменив тон, скомандовала Людмиле – Быстренько, быстренько…

Людмила встала, одернула юбку. Обида всколыхнулась с новой силой. Руслан специально вел себя так, будто она ему чужая, обычный пациент. Прошла мимо, стараясь не смотреть на мужа.

– Мила, закончите, я жду тебя у себя в кабинете. Помнишь где он?

Обернулась.

– Помню. Хорошо, - она запнулась на секунду, - доктор.

Руслан усмехнулся. «Хочешь поиграть в игнор? – подумала она – Давай».

Уехала от Руслана она одна, на такси. Муж остался на ночное дежурство. Как показалось Людмиле – назло ей.

Еще неделю Людмила почти каждый день ездила после работы к мужу в клинику, проходя какие-то обследования, сдавая анализы. Наконец доктор Сикорский поставил ей диагноз – легкая дистрофия сердечной мышцы. Людмиле были прописаны общеукрепляющие средства, занятия в кардиозале и походы в бассейн. Причем за исполнением своих назначений доктор следил неотступно и упорно. Каждое утро Людмила находила на столе лекарства и если забывала их выпить – получала строгий выговор. Абонемент в кардиозал и бассейн также проверялся, и если находились пропущенные занятия, следовала нудная лекция на тему ее безответственного отношения к своему здоровью.

К разговору об играх они больше не возвращались. Собственно и разговоров у них больше не было. Дежурные «доброе утро», «добрый вечер», «как день?», «все в порядке» были не в счет. Отчуждение Руслана, нарочитое, показное, злило и обижало Людмилу не меньше чем навязчивая забота. Особенно угнетало молчание. Его так хотелось нарушить, колкие, обидные слова, так и вертелись на языке, но примерзали под его безразличным взглядом. Устраивать истерику было глупо, хотя Людмиле иногда хотелось, чтобы они поругались, накричали друг на друга, только бы прекратить эту мучительную игру в молчанку. Но Руслан упрямо продолжал наказывать ее безразличием и равнодушием. Это наказание было гораздо обиднее и тяжелее чем те, другие, в игровой-студии. Но первый шаг к примирению, как было всегда, она сделать не хотела. Только не сейчас. Иначе признает, что была не права.

Незаметно багряно-золотая сентябрьская карусель потускнела, перестала кружить опавшей листвой, октябрь тихо вступил в свои права – переменчивый, плаксивый, ветреный. До уныло-серого, депрессивного меланхолика ноября еще оставались считанные солнечные и тихие денечки.

Но вскоре погода испортилась окончательно, зарядили фирменные питерские дожди, нудные и монотонные.

В начале ноября Шталь уехал в Швейцарию, пока ненадолго и один, чтобы подобрать там жилье. Анну он оставил на попечение Сикорских, так же как и свой офис, квартиру и загородный дом, для которого Руслан пообещал найти сторожа на всю зиму.

А еще через неделю за ужином Руслан сообщил ей, все также безразлично:

– Мила, завтра я еду в Москву. На неделю. Международный конгресс по кардиохирургии. Отец устроил.

Людмила не нашлась даже что ответить. Нечастые поездки Руслана они всегда обсуждали заранее. А теперь он просто поставил ее перед фактом.

– Хорошо, что сказал, а не уехал молча, - сказала она с обидой.

Руслан посмотрел на нее осуждающе.

– Ты продолжаешь в том же духе? Ну-ну… Мой отъезд даже к лучшему. Отдохнем друг от друга.

– Мы и так почти не общаемся последнее время.

– Ну я же говорю. К лучшему.

Руслан встал, помыл за собой тарелку и ушел собираться.

Антошка насупился и тоскливо ковырял кашу.

– Доедай быстрее, - прикрикнула на него Людмила, - еще уроки доделывать!

Сын перестал ковыряться в каше, поднял голову, и от его взгляда ей стало стыдно.

– Спасибо, я сыт.

Дверь кухни хлопнула.

Людмила бессильно опустилась на табурет. Как она могла допустить, что ее жизнь превратилась в тоскливый кошмар? Горло сжалось, но подступившие слезы она загнала внутрь. «Не сдаваться, только не сдаваться, - скомандовала себе Людмила. – Он должен понять, что не прав. Должен».

На следующий день вечером позвонила Анна. Оказывается, Антошка попросил ее помочь с подготовкой ко второму туру творческого конкурса, и она хотела привезти какие-то книги по фотографии.

– Конечно, приезжай! Можешь даже остаться у нас. Руслан уехал в Москву, мне так тоскливо одной.

– Отлично! Мне тоже не по себе в огромной квартире.

Уже за полночь они сидели на кухне, Анна щебетала – о том, что Шталь обещал отпустить ее к родителям в Кингисепп, о новой задумке для фоторепортажа для журнала, об Антошкиных работах, и о том, что он талант и обязательно получит стипендию. Людмила молча кивала и почти не слушала.

– Не грусти, - вдруг сказала Анна, накрывая ладонь своей. – Он скоро вернется. Ты счастливая. Вы так любите друг друга!

Слова Анны были искренними, но прозвучали для Людмилы насмешкой. Ей захотелось поделиться с подругой своей болью и тревогой, своими сомнениями. Но стало страшно. Людмила никогда и ни с кем не обсуждала такое… если не считать «сеансов» доктора Шталя. Хотя сейчас к нему не пошла бы за советом ни за что.

Анна поняла ее молчание по-своему:

– Ты не думай, я не завидую. И не жалуюсь. У меня все хорошо. Даже лучше чем было.