Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

Каэ была не в состоянии остановить Корику. Но даже если бы она и попыталась, золовка все равно не послушала бы ее. Казалось, замолчи она сейчас, и силы навсегда покинут ее хрупкое иссохшее тельце. Вскоре Каэ почувствовала себя так, словно кто-то вскрыл ей черепную коробку и принялся там рыться, она начала понимать – в словах Корику есть правда.

Сэйсю редко приходил навестить умирающую сестру. Может статься, ему больно было смотреть, как жизнь постепенно покидает плоть, в которой течет кровь такая же, как у него, особенно если учесть, что помочь он ей ничем не мог. Но скорее всего, лекарь был слишком занят больной женщиной, которую собирался прооперировать, просматривал трактаты по врачевательству и записи о людях, которых он сам выхаживал ранее. Вполне возможно, он даже заново перечитывал «Хондзё комоку». Теперь Каэ представляла себе мужа более ясно, чем до того, как ослепла.

Женщина с раком груди, о которой Сэйсю рассказывал Каэ, была матерью Рихэя, управляющего красильными мастерскими в провинции Ямато. Звали ее Кан, и было ей шестьдесят лет. Недавно она обнаружила в груди твердый шарик, и местный лекарь поставил совершенно точный диагноз – рак. Однако он не дал ей никакого лекарства, сказав, что надежды на исцеление нет. По долгу службы Рихэй имел возможность получать новости со всех концов Японии, и вскоре он узнал о знаменитом чудотворце из Кии, мастере излечивать самые необычные хвори. Он тут же повез мать в соседнюю провинцию. Старая женщина загорелась этой идеей, отчасти потому, что уже утратила всякую надежду на выздоровление и хотела уйти из мира до того, как рак наберет полную силу, отчасти оттого, что предпочитала умереть под рукой известного врачевателя. Она искренне молила Сэйсю провести операцию, но он долго колебался, взвешивая все за и против. Потом начались тщательные приготовления.

13 октября 2-го года Бунка, [47] в год рождения Камэ, Сэйсю завершил подготовку и дал цусэнсан Кан, лежавшей на циновке. Убедившись, что женщина погрузилась в сон и обезболивающее подействовало, уверенный в успехе Сэйсю надел оранжевое кимоно особого покроя. Оно было снабжено пятью петлями, пришитыми в тех местах, где обычно располагаются моны на парадной одежде, – одна на спине и по две на каждом рукаве, спереди и сзади; лекарь сам придумал эту модель. Если пропустить через петли веревку и натянуть ее, рукава подберутся вверх, освобождая руки. Это был тот самый узел, при помощи которого Каэ связывала себе ноги во время испытания снадобья; позднее он стал гербом для официального платья, и Сэйсю с гордостью носил его, дабы показать, что не забыл о большом вкладе жены в свой труд. Первоначальный герб в виде павловнии перешел к его брату Рёхэю. Что же касается деталей операции, они зафиксированы самим врачом в его «Записях об исцелении рака груди». Вот небольшой отрывок:

47

1805 г.

«Холодное утро 13 октября: я дал пациентке мафуцусан. Вскоре она впала в забытье и полностью потеряла сознание. Под действием обезболивающего тело утратило чувствительность. Воспользовавшись скальпелем коромусицусу, изображенным на рисунке номер 2, я сделал вертикальный надрез длиной в три суна прямо над опухолью. Кровь хлынула рекой. Я остановил ее. Затем ввел в разрез пальцы обеих рук и отделил опухоль от окружающих тканей, прилагая невероятные усилия. Я обнаружил связки, которые перерезал скальпелем коромусицусу, как если бы рассекал сухожилия. Кровотечение удалось остановить без труда. Постепенно я сумел удалить опухоль без остатка. После этого промыл рану сакэ и умастил ее снадобьем харусанкоппайха, дабы полностью избавиться от кровотечения. Сшил края нитью, нанес мазь, как при обычных ранах, полученных от меча. Добавил в теплый рисовый отвар немного соли и заставил больную выпить это в качестве противоядия к мафуцусан, затем дал ей поесть лакричника и жидкой каши. Когда больная окончательно пришла в себя, она с удивлением уставилась на зашитую рану. «А где шишка? Опухоль пропала! Какое чудо! Я ничего не почувствовала! Боли совсем не было! Рак исчез!»

В самом начале Сэйсю написал: «Я собираюсь излечить рак груди по примеру Хуа Ту». Из этих слов становится понятно, почему он называл обезболивающее снадобье «мафуцусан», а не «цусэн-сан» – в честь опытов Хуа Ту с «водой забвения». И хотя он заявил, что следовал Хуа Ту во всем, никаких достоверных записей о достопочтенном мастере врачевания, родившемся семнадцать веков назад, не осталось, так что Сэйсю можно считать первооткрывателем в этой области. Кроме того, Хуа Ту был героем детских грез Умпэя, отсюда, скорее всего, и эти ссылки на его работы. К тому же они – явное свидетельство искренней веры в успех описанной выше операции.

Это была не просто великая личная победа Сэйсю. По сути, данная операция – первый в мировой истории опыт хирургического вмешательства под действием общего наркоза. Доктор Лонг из Соединенных Штатов воспользовался эфиром в 1842 году, а доктор Симпсон, британский гинеколог, применил хлороформ в 1847-м. Но оба эти случая произошли соответственно через тридцать семь лет и сорок два года после операции, проведенной Сэйсю Ханаокой. Можно сказать, что достижения японского врача подтолкнули развитие хирургии, которая до той поры пользовалась дедовскими методами и пребывала в полном застое. Кроме всего прочего, она открыла новые горизонты для проведения так называемых сложных операций.

Гемангиосаркома задушила сестру Сэйсю, и она тихо умерла спустя месяц после его триумфа. Ей было сорок два года, и она до самого конца сохраняла трезвость рассудка. На кладбище Ханаока поставили новое надгробие. Корику и представить себе не могла, что через сто пятьдесят лет великие достижения ее брата будут отмечены на Международной хирургической конференции, а вместе с другими вещами, принадлежавшими знаменитому лекарю, в чикагском Зале Славы появится написанная в лучших японских традициях картина, изображающая участвующих в опыте Оцуги и Каэ.

В разгар царившего в доме возбуждения и ликования по поводу успехов Сэй-сю только Каэ помолилась за Корику и воскурила в домашней божнице благовония, проливая слезы искренней скорби. Она думала, что теперь, когда честолюбивые замыслы Сэйсю воплотились в жизнь, души Оцуги и Корику могут упокоиться с миром. И все же из головы не шла горькая фраза Корику: «Это потому, что ты победила!»

В конце месяца Сэйсю наконец-то навестил жену.

– Ты, должно быть, уже наслышана о моем невероятном успехе, Каэ. Все получилось только благодаря тебе и матушке. Скоро эти известия перевернут жизнь каждого японского лекаря!

Великий человек весь светился от радости, и, хотя в присутствии учеников он старался держать себя в руках, притворяться перед женой не собирался. Каэ тоже была в восторге, по крайней мере внешне. Однако в душе ей стало не по себе. Она и в самом деле не верила, что оказала мужу большую помощь и имела прямое отношение к его победе, как тот утверждал.

– Поздравляю. Матушка была бы так счастлива! – Каэ чувствовала себя неловко, в голове назойливо звучали слова умирающей золовки.

15

Количество учеников у достопочтенного доктора Сэйсю Ханаоки неуклонно росло, пока не перевалило за сотню. Его операция по удалению раковой опухоли груди с использованием общего наркоза прославила маленькую деревушку. Люди стекались в уезд Натэ провинции Кии из самых дальних уголков, приходили с залива Цугару на севере и из княжества Сацума на юге, и вскоре Хираяма стала местом сбора представителей врачебного искусства. Сколько крыльев ни пристраивалось к дому, возможности Ханаока принять всех желающих пройти обучение не соответствовали потоку вновь прибывших, и вскоре Сэйсю приобрел еще один участок земли и отстроил на нем новое, более вместительное здание. Центральная часть, состоявшая из приемных и операционных, соединялась крытой галереей с семейными покоями. Отделение для тяжелых больных располагалось в другом крыле, вместе с комнатами для учеников и помощников, а также хранилищем готовых снадобий и лекарственных трав. В дополнение к этому имелись помещения для слуг, конюшня на двух лошадей, «сокровищница» для дорогих медицинских инструментов и склад для риса и других продуктов питания. В общем и целом все эти постройки занимали около одного тамбу [48] земли, то есть в десять раз превосходили по площади первоначальный дом с его крохотным огородиком, где рос белый дурман. Когда внушительную конструкцию увенчала черепичная крыша, все здание засверкало. Эта красота стала предметом гордости Хираямы. Из-за царившего внутри запаха свежего дерева Сэйсю окрестил свое творение «Сюнрин-кэн» – «Дом весеннего леса». На воротах вывесили соответствующую табличку. Ученики называли его между собой «Храм науки в весеннем лесу». Десятки молодых людей мечтали поселиться под его крышей.

48

Тамбу– японская мера площади, равная 0,0992 га.

Изучающие хирургию юноши не были единственными обитателями «Сюнрин-кэн». Сюда со всех концов страны стекались больные вместе со своими родственниками, хотя конечно же «Сюнринкэн» не мог вместить всех желающих. В Хираяме появилось несколько новых постоялых дворов, таких как «Кайкайдо» с примыкающей к нему харчевней. Благодаря достопочтенному доктору Ханаоке от постояльцев там не было отбоя. Чуть позднее появился постоялый двор «Хотэй-я», в котором жили ученики, не поместившиеся в «Сюнринкэн». Вскоре крестьяне тоже стали сдавать комнаты. Мало-помалу жизнь в крохотной деревушке забила ключом.