Жена моего брата

— Вы поссорились?

— Да.

— Почему ты на ней сам не женился? — опускает он лук.

Разве все теперь объяснить?

— Так легла карта. Нужно было так на тот момент. Позвони мне, если что-то.

— Ладно.

В комнате бросаю несколько вещей в сумку.

В пакете на окне мой простреленный окровавленный пиджак. Менты вернули. Надо выбросить.

Проверяю перед этим карманы. Вытягиваю из одного ажурные кружева. Трусики… В крови тоже. Символично…

Сжимаю в кулак. Вернуть сейчас — будет совсем зашквар. Выкинуть — нет!! Снова прячу их в карман.

По запчастям собираешь, Черкасов? Лемби, трусики… Осталось только запах стащить и можно смело регистрироваться в фетишисты.

Попрощавшись с бабушкой, спускаюсь и надеваю куртку. Улавливаю у шкафа с верхней одеждой, среди других запахов, знакомый. Машинально перебираю несколько вещей. Натыкаюсь на синий шарф в стиле унисекс. Подношу к лицу, вдыхая глубже. А вот и он — запах!

Не особенно мучаясь угрызениями совести, надеваю его на шею, под куртку. Как-то так…

Пока иду по аллее к тачке, оборачиваюсь на её горящие окна. Там силуэт. Она. Моя и не моя…

Я скоро вернусь.

Глава 23. Вернулся

Родион спит. Вернулся вчера только к утру. Сквозь сон помню, как ложился в кровать. Запах перегара на всю комнату.

Подкатывает тошнота.

Поднимаюсь, распахиваю окно. Высовываюсь, быстро и глубоко дышу, чтобы не вырвало.

Холодно… Снежинки тают на коже.

От слабости трясутся колени и руки, на лбу — холодный пот.

Надо что-то съесть, Тиша говорит совсем уже тощая. Но аппетита нет. В этом доме кусок в горло не лезет.

Нет, напрямую никто не обижает. Наталья молчит, но смотрит волчицей. Альберта Марковича я вижу только за ужином. Прохладен, вежлив… Нина Андриановна приболела и уже три недели ужинает у себя, никуда не выходит. Демида нет, он в Китае. Решает вопросы, которые, как я поняла, не смог решить Родион. Это унизительно, черт возьми. А я целыми днями сижу за компьютером, дотошно пытаясь разобраться в китайском и особенностях ведения бизнеса в Китае. Читаю подшивки договоров, которые забросил муж.

Смешно! Как будто бы это сможет реабилитировать нашу семью в глазах Демида и Альберта Марковича. И кто-то мне доверит переговоры в таком бизнесе. Я вообще не обязана это делать, мой вклад внесён. Но сижу…

Чем же ещё заниматься?

Шею обмораживает. Сегодня очень холодно.

Вижу, как у небольшого пруда прогуливается Нина Андриановна.

Выздоровела?

Мне тоже срочно нужно прогуляться. Приступ тошноты немного отступает.

Ещё очень рано, нет и семи. Прислуга пока не приехала.

— Золотко, закрой окно… — мямлит Родион. — Холодно.

— Где ты был до утра?

— Брат вернулся. Немного выпили, пообщались…

Вернулся, значит?

И я опять как расстроенный музыкальный инструмент по которому ударили. Диссонанс оглушающих эмоций! Вернулся!!Вернулся…

Вернулся. Не к тебе, же, что ты вся затрепетала? А если к тебе, то ещё хуже. Опять это вс"e…

Разворачиваюсь, оглядывая помятого мужа. На щеке след от помады. Меня сводит от отвращения.

— У тебя помада на лице.

— А? — мгновенно просыпается он. — Где?

Пальцы скользят по небритым щекам.

— На щеке. — А… Ерунда! Дэм был не один. Просто приветственный поцелуй при встрече с его… Этой… Как её там, — нетрезво щелкает пальцами, — всех не упомнишь.

Закрывая глаза, падает на подушку.

— Я люблю тебя! Иди к мужу.

— Нет, мне плохо.

Сбегаю в ванную. Запираю дверь. Меня выворачивает в раковину какой-то желчью.

Стекаю по стене вниз. Тряс"eт. Со всей мочу кричу про себя, пытаясь выкричать то, что так болит в груди.

«Всех не упомнишь…».

— «У тебя все хорошо», — повторяю вслух слова этого Демона, убеждая себя. — Это просто временное помешательство. Это все пройдет. Обязательно. Ты всё это знала и так. Дед говорил, что у него много женщин. Надо просто выключить этого мужчину, вырвать, стереть, забыть. Но он словно вбит намертво.

Умывшись, делаю себе на кухне чай с лимоном в термокружку, надеваю куртку и выхожу.

Нины Андриановны не видно, наверное ушла глубже, в сад.

Прячась от ветра, сажусь в беседку. Она все еще густо оплетена плющом. Листья пожелтели, но не опали. Надо съездить за шубкой. Она осталась в доме деда.

Снова подкатывает тошнота. Делаю глоток чая.

Неожиданно на входе в беседку появляется Нина Андриановна. Мы обе вздрагиваем, заметив друг друга.

— Доброе утро, отшельница.

— Доброе…

Станешь тут отшельницей. "Eжусь, в своей куртке.

Присаживается у входа.

— Одни глаза остались, — смотрит на меня хмуро. — На пол лица.

Отвожу то, что осталось.

— К врачу тебе надо.

— Зачем? Не болит ничего, — бесцветно бормочу я.

Больниц я боюсь. И врачей боюсь. И боли боюсь. И без весомой причины не пойду.

— Что-то болит, — пытливо и утвердительно.

— С чего Вы взяли?

— Глаза на мокром месте, ткнешь пальцем, разрыдаешься.

— Вот еще! — сжимаю зубы. — Показалось Вам.

— Это правильно. Рыдать тебе нельзя. Толку с этого не будет. Да и вообще толку не будет с твоего мужа, — вздыхает она. — Это только при путёвом мужике пореветь можно.

— Вроде, внук он Вам, а Вы о нем всегда с пренебрежением.

— А я уже слишком стара, чтобы в дипломатку играть. Как вижу, так и говорю. Надо тебе в свои руки все брать.

— Что брать-то? — фыркаю я.

Только выпустила все из рук, чтобы отстали.

— Сама-то чего хочешь? Или так и будешь за закрытой дверью жить?

— Жить, в моем случае, это уже неплохо, Нина Андриановна, — ухмыляюсь я недобро. — Вам этого может и не понять, а я ценю. Отдышусь, брат повзрослеет, там видно будет. Пока учиться буду. Ребенка рожу… — срывается мой голос.

Буду Тишу любить и ребенка, раз с мужем не вышло. Может, и Родион со временем поменяется. Не все браки на любви строятся, бывает что и на уважении. Только и с этим пока что беда.