Жена моего брата

— Роди хоть девочку, мне напоследок понянчиться. Одни мужики в роду. Надоели…

«Роди девочку». Эта мысль как из другой реальности. Я и сама ещё девочка.

Вспоминаю, как Тихона из роддома привезли. И как я, играя, укатила его на коляске в лес, «гулять». Коляска застряла в корнях. Сил вытащить у меня не было, и его на руках далеко не утащила. Так и просидела с ним орущим, пока нас не нашли. Побоялась бросить и за помощью сбегать.

Ох, и попало мне! Хорошо тогда было… Но в тот же год отец золото нашел. И всё стало постепенно меняться.

— Пойду я, — встаю.

В глазах темнеет. В комнату — не хочу. В гостиной уже Наталья, наверное, хозяйничает. Тишу с утра только ведром воды поднимать…

Надев капюшон, бреду по аллее, глядя себе под ноги. Снежок мет"eт. К обеду растает.

Все терпимо. Лишь бы только Демид не приезжал! Не тревожил мои раненые чувства.

Но как назло, впереди, у ворот его фигура! В коротком сером пальто, кожаных перчатках. Воротник поднят… Широкоплечий, стильный. Не модный, как Родион, другой. Демид предпочитает классику, но носит ее чуть небрежно, очень по-мужски. Словно только что оделся у дорогого стилиста и забыл про это. Родион же вечно поправляет всякие модные детали, и часто смотрит на себя в зеркало.

Опять ты!.. Ругаю себя. Зачем сравниваешь?

Нерешительно останавливаюсь. Порывом ветра сдувает капюшон. Прядь волос порывом бросает на лицо. В ушах нарастает гул, свет вдруг становится очень ярким. Пальцы немеют, слышу, как термокружка, скачет по брусчатке, выпав из руки. Звук гулкий…

Наощупь ищу какую-нибудь опору. Колени подводят.

— Злата!

Демон мой…

Его запах бь"eт в нос. Я как собака, чувствую обостренно запах лимона, мерзлой земли, опревших листьев и его…

Сквозь коматоз ощущаю, как мне шлепают по онемевшему лицу.

— На руки подними! — голос Нины Андриановны. — Почки отморозит.

Взлетаю. От резкого движения вверх подкатывает приступ тошноты. Я что-то жалобно мычу.

— Говорила же — к врачу надо.

— Что с ней?!

— На кофе тебе погадать — что с ней? — недовольно. — Скорую!

— Утром в воскресенье? — недовольно бормочет Нина Андриановна. — Сам быстрей довезешь.

— Машину мне откройте! — рявкает Демид.

— Не надо… — двигаю я губами.

Но меня никто не слышит. А сил пошевелиться нет.

В себя я прихожу уже в машине, у него на руках. И боюсь открыть глаза! Чувствую, как холодные перчатки скользят по моим волосам.

— Злата… — с тревогой в голосе. — Давай, Золотинка, очнись… — слегка встряхивает. — Что с тобой?

Как пьяная, неловко убираю его руки от себя.

Помогает мне сесть.

— В травмпункт или в нашу? — спрашивает водитель.

— В нашу.

Демид заглядывает мне в глаза.

— Ты как? Сейчас к врачу…

— Н-н-не надо, — перебиваю его.

От волнения снова возвращается заикание.

— А ты чего такая? — ведёт пальцем по моей скуле. — Похудела так… Ты заболела?

Медленно качаю головой. Все кружится.

— Я д-д-домой хочу.

— Нет, — сжимаются челюсти. — Мы едем к врачу. Макс, воду подай в бардачке.

— Не пойду я к Вашему врачу… — закрывая глаза, отсаживаюсь от него подальше.

Пусть своих женщин возит.

Прислоняюсь лбом к стеклу. И дышу поверхностно и быстро, борясь с тошнотой.

— Пойдешь, — нервно звенит его голос. — Пройдешь осмотр, сдашь анализы. И без капризов там.

— Я Вам не принадлежу.

— Посмотрим.

Иди к черту, Черкасов! Я тебе не очередная пассия из гарема.

— Разверните машину! — шепчу я обиженно.

Игнорирует. Сил добиваться своего нет. Но я их набираюсь. К его врачу я не пойду. Здоровье — это моё лично личное, но никак уж, не его дело.

Мы едем в тишине. Слышно только моё поверхностное рваное дыхание.

— Что у тебя болит?! — психует он.

Душа у меня болит, душа…

Отстаньте от меня.

Глава 24. В тень…

— Черкасова, проходите. Черкасова…

Мы вздрагиваем одновременно, неловко сталкиваясь взглядами.

Как режет моя фамилия! Она на той самой женщине. Но женщина эта не с тем мужчиной.

Допивая одним глотком воду, сминаю в хлам пластиковый стаканчик.

Злата не двигается, опасливо косясь на меня.

— Вперёд. — Я не пойду. Со мной все в порядке. Если я захочу сходить к врачу, сделаю это с мужем, — добавляет вдруг, словно почувствовав мою болевую точку. Швыряю стаканчик в урну. — Минуту, — прошу медсестру. Присаживаюсь рядом со Златой, смотрю перед собой в стену.

— Ты можешь поспорить со мной о финале какого-нибудь фильма, о дизайне в своей комнате или, к примеру, о биржевой аналитике. Мне это будет даже приятно. Но не в принципиальных вопросах, Злата. Не надо со мной спорить! — Я — не Ваша собственность. — Ты — моя семья.

— Вы не будете распоряжаться…

— Буду.

Упрямо качает головой.

— Я буду указывать тебе во всех вопросах по безопасности, и ты будешь слушаться. Во всех.

— Вы ещ"e мне противозачаточные назначьте! — со злым сарказмом. — Раз уж во всех.

Да. Этот вопрос очень актуален, на самом деле.

Я голову сломал, как выплести её из паутины, в которую вплел её отец изменением пары пунктов брачного договора. И не придумал ничего щадящего.

Каждое решение — жертвы с ее стороны. Достоинство, наследство, ребенок…

Чем-то ей придется в итоге жертвовать! И я лишу её всего, а потом верну это. Но мне нужно время. Чтобы я знал наверняка, что не болен. И имею права рушить то, что у неё есть, предлагая взамен себя. И, потом, чтобы рушить, мне необходимо е"e доверие. Безграничное и слепое. Разносить все насильно я, наверное, не готов. Поэтому…

— Да. И противозачаточные.

— Что?! — шокированно распахивает она глаза.

— Тебе нужно… Повременить со всем этим.

— Не поняла?

— Чего ты не поняла, Злата? Не спеши с ребенком. Это сыграет против тебя.

На самом деле — против нас. Против меня, конкретно.

Зачем ты соврал сейчас, Черкасов?

Мало лжи?

— О чем Вы? — испуганно.

— Ладно, забудь, — качаю я головой, отмахиваясь. — Не то сказал. Зайди в кабинет. Позволь тебя обследовать.

Я попробую это сделать хитрее. Без давления на неё лично.