Жена моего любовника

— Знаю! Сережа выживет — сто процентов! Стопудово!

Я кинулась к интерну с протянутыми руками, будто собиралась задушить, а он попятился: «Чего это с вами?» А меня уже было не унять — повисла на шее молодого хирурга, захлебываясь благодарностями:

— Миленький, хорошенький, спасибо! Спасибо, что спасли моего мужа! Если бы не он… Если бы не вы… Ох, если бы… я бы сама!..

— Ты поглянь-ка, Оксанка, до чего любовь зла, — высунулась из-за занавески дежурная врачиха. — Супруг ей всю морду расцарапал, а она душу за него готова отдать.

— Бабы — дуры, — согласилась недалекая медсестра.

Они меня немножко отрезвили, вывели из временного помрачения. Разжав объятия, я извинилась. Скромник Синев потупился и почему-то начал отряхиваться. Можно подумать, испачкали его, прямо в грязи вываляли… Я заметила в нагрудном кармане его халата сигареты и сглотнула слюну, так захотелось закурить.

— Угостите?

— Да запросто. — Хирург раскрыл и протянул пачку «Петра Первого», сказав, что тоже не прочь покурить.

Хмурая Оксана заявила, что не позволит нам задымлять предбанник приемного покоя, выгнала на улицу. Я облачилась в шубу, а Синев накинул дворницкий ватник, висевший на гвозде за дверью. Видок у него сделался потешным — недоставало только метлы или лопаты. Закурили, ощущая неловкость от молчания, которое первым прервал парень:

— Ваш муж, похоже, не слабо бабло поднимал.

Я закашлялась — табак в «Петре» не чета рафинированному «Парламенту».

— Что, простите?

— Говорю, у вашего мужа, наверное, крутой бизнес.

— Почему вы так думаете? Нет, мы живем довольно скромно… — замяла я опасную тему.

— Охота вам в больнице торчать? По-любому дома лучше. Я бы сейчас с превеликим удовольствием придавил подушку, распечатал бы баночку пивка для рывка, — размечтался Синев.

— А я не могу уйти… Видите, я в тапочках? В чем была из дому выбежала… И потом, у меня такое ощущение: если уеду, Сережке поплохеет.

Он состроил понимающую мину. Спросил, как меня зовут, и сам представился: Никита. С улыбкой добавил, что после сериала о блондинистой тезке-шпионке друзья называют его с ударением на последнюю гласную.

— Влияние экрана на массовое сознание. Психоз. Гипноз, — ответно улыбнулась я, хотя на душе было так же скверно, как во рту от крепкого, невкусного табака. Дружелюбие — признак интеллигентности. Мама внушила мне, что девушка с искусствоведческим образованием не имеет права терять лицо ни при каких обстоятельствах.

Наши окурки полетели в урну, а желание поболтать осталось, по крайней мере у одного из нас. Никита достал новую сигарету, предложил и мне, но я отказалась. Просто стояла рядом и выслушивала его разглагольствования о тяготах работы и нищенской зарплате. Наверное, в благодарность за внимание и понимание Синев предложил:

— Я до утра дежурю, в девять часов планерка минут на пятнадцать — двадцать, а после могу подбросить вас до дому. Идет?

— Было бы замечательно!.. У вас есть автомобиль?

— Ну, автомобиль — это громко сказано. Так, машинешка, и то не моя. Приятель оставил порулить, а сам с женой в Москву подался. Мечтают перебраться в столицу, работу подыскивают, а меня пока оставили за квартирой присматривать. Подфартило! Раньше я шесть лет в общаге трубил, коллективизм достал, надоел до изжоги.

— Никита, а вы не могли бы…

Я не успела закончить фразу, как он догадался без лишних экивоков. Обещал зайти в реанимацию, проверить состояние Сергея. И пригласил меня в ординаторскую на чашку чая. Прямо в лучших английских традициях!

Увы, не могу похвастать, что мое появление вызвало восторг у коллег Синева. Точнее, двое из них меня вообще не заметили, поскольку крепко спали. А третья — грымза бальзаковского, если не сказать глубоко пенсионного возраста — мазнула неодобрительным взглядом и вперилась обратно в телевизор, который почему-то с выключенным звуком транслировал ночной выпуск новостей.

Никита бросил в кружки пакетики с заваркой «Принцесса Нури», залил их кипятком и удалился. А грымза возбужденно воскликнула:

— Смотрите, ОН!

Я послушно посмотрела на экран. Вроде ничего особенного, довольно кондовое совещание где-то в провинции: трибуна и говорящие головы, сплошные пожилые дядьки в зале. Титры известили, что это съезд машиностроителей в Ижевске. Но у врачицы почему-то грудь ходуном заходила от экстаза.

— Господи, впервые за всю историю нашей стране повезло!..

— А в каком смысле? — недоумевала я.

— В смысле с президентом!.. Путин — это же прелесть! Он и у-у-умный, иностранные языки знает, и красивый, и такой сексуальный!

— Сексуальный? — невольно переспросила я.

— Безусловно! Вы только вдумайтесь, это же эталон мужчины: на горных лыжах катается, плавает как дельфин, на истребителях летает, восточными единоборствами увлекается. До чего спортивный! Мозги не пропил, не склеротик, как все эти дерьмовые демократы вроде Ельцина…

— Да… — В другой ситуации я бы взялась спорить, а теперь предпочла уточнить: — А вы в хирургии работаете?

— Ой, я вас умоляю! Разве это работа? Это издевательство!.. Я анестезиолог-реаниматолог высшей категории. Но представьте себе, что такое надзирать над полными палатами полутрупов?!.. Уф-ф, вот они и не живут, и никак не умирают, а я должна протезировать их функции!

— Трудно, конечно… Но я с вами полностью согласна, мне тоже импонируют спортивные мужчины. Вот мой… э-э-э… муж, вернее, как бы муж, будущий муж, — запуталась я.

— Не оправдывайтесь, я понимаю, у вас гражданский брак.

— Так он чемпион по айкидо!.. И его сегодня оперировали…

— Кого, этого бизнесмена, что ли, недобитого?.. Хм, уж сколько я их повидала! В 90-х годах стреляли, стреляли, никак всех перестрелять не сумели, а мы опять выхаживай! Так надоело!.. Вы попробуйте понять меня: мои папа с мамой давно живут в Израиле, брат в Америке, сестра в Германии, одна я застряла в Сибири волею обстоятельств. Сначала хотела, но не могла, а потом могла, но не захотела эмигрировать. Потому что Россию возглавил Путин, и нашей стране весь мир завидовал!

От ее преувеличенно громких возгласов один из мужчин, прикорнувших на диванчике, заворочался под одеялом, второй и вовсе вскинулся, вытаращился ошалело: «Что? Что случилось?.. Розалия Львовна, нельзя ли потише?! В конце-то концов!..» Оказалось, что нельзя. Анестезиолог-реаниматолог высшей категории продолжила изливать эмоции с прежней громогласностью:

— О-о, я так переживаю, что Владимир Владимирович отказался избираться на третий срок!

— Так ведь Конституция… И потом, Медведев тоже вроде мужчина неплохой… — Я очень боялась брякнуть что-нибудь лишнее, невпопад, и в разговоре прощупывала почву, будто шла по тонкому льду или по болоту. Сначала-то решила, что Розалия Львовна просто прикалывается, а теперь сомнений в искренности ее чувств не осталось. Она любовалась на президента, как верующий на чудодейственную икону, обмирала от восхищения, прямо как пушкинская царица молодая, которая «восхищенья не снесла и к обедне померла».