Жена моего любовника

За дверью послышалось шебуршение, затем раздалась музыкальная фраза звонка. Пришельцы, кем бы они ни были, проявляли настойчивость. Я возрадовалась: как это кстати! Вот оно, мое спасение, а то, чего доброго, истеку кровью и бесславно сгину во цвете лет. Звонок повторился, со стороны комнаты послышались шаги.

— Никому не откроем! Позвонят и перестанут, — совещались вампиры.

Один, приподняв мою голову, полил на рану водкой. Макушку нестерпимо защипало, я невольно поморщилась, когда ледяная, вонючая жидкость пролилась за шиворот, и поежилась.

— Ч-черт, Лидуха, она уже приходит в себя, где простыни? Шевелись, твою мать! — выругался Никита и ушел в спальню.

Я поняла, что промедление смерти подобно. Превознемогая боль и слабость, на четвереньках подползла к двери, приподнялась и отжала рычажок замка. Дверь распахнулась, а на пороге… Вероятно, сознание мое замутилось, потому примерещились… Владимир Иванович и Филипп Филиппович. Водитель ржавого жигуленка и крезанутый клиент! Охнув, начала заваливаться назад.

— Привет, Катерина! — подхватил меня под мышки бобер и прислонил к стенному шкафу. — Кто тебя так приветил?

— Ав… ав… А в-вы как меня нашли? — Почему-то я в последнее время от волнения начинала лаять, как щенок.

Стариканы не успели ответить, вместо них взвыл Никита:

— Идиотка, зачем ты это сделала? Зачем их впустила?!

— Руки! — крикнул ему дядя Филя.

В его вытянутой руке был зажат пистолет с очень длинным дулом. Наверное, с привинченным глушителем. К сожалению или к счастью, я в оружии такой же не Копенгаген, как и в машинах: вполне могу принять муляж за реальный револьвер и наоборот. Все это напоминало кино, боевик, потому я не слишком испугалась, а вот Синев покорно задрал лапки кверху. Лидия, вышедшая в холл со стопкой простыней, завизжала, как перегревшаяся кофемолка.

— Заткнись! — ткнул ее дулом в раскрытый рот лиходей водитель.

Слабонервная Гаевая махом обрела сходство с постельным бельем — побелела, согнулась пополам и рухнула на пол. Чего с нее взять, кроме анализа? Поэтесса, впечатлительная натура!.. Впрочем, я тоже не страдала от отсутствия впечатлительности — увидев на полу лужицу собственной крови, почувствовала ужасную дурноту.

— Теперь-то ты убедилась, Катерина, что надо было сразу ключи мне отдать? — с фальшивой лаской спросил тот, кого я ошибочно принимала за нечаянного поклонника и выгодного клиента. — Голова бы цела осталась! Кто тебя так обидел?

— Она! — Панночка указала на вампиршу Лидку. — Свяжите эту садистку, она меня чуть не прикончила!

— Жаль, что не прикончила, — мрачно заявил кровожадный интерн.

Вероятно, он принял дедунов за моих сообщников. А они принялись за дело — упаковали голубков в простыни, предназначавшиеся для моего усмирения. Не прошло и трех минут, как Лидия и Никита валялись на полу спеленатые, подобные коконам бабочек или тутового шелкопряда. Филипп Филиппович с Владимиром Ивановичем позаботились и о том, чтобы шелкопряды дали обет молчания, — залепили им рты широкими полосками скотча. Только моя мстительная душа начала приподниматься из пяток, как старые знакомые грозно призвали к ответу:

— Показывай, где сейф!

— Какой сейф?

— Катерина, я сегодня без чувства юмора, мне шутки шутить недосуг! — Мнимый поклонник приподнял барбосью, лохматую бровь.

— А-а-а, сейф, — как бы догадалась я и указала на спальню, — там. Уж извините, у нас там некоторый беспорядок…

— Ребятишки шалили, все пораскидали, да? — передразнил меня бобер и весело подмигнул. — Ничего, я уже привык к твоей бесхозяйственности.

А утверждал, что ему не до шуток… Пришельцы вдвоем, подхватив под руки, доволокли мое недоумевающее тело до комнаты и водрузили его на кровать. Думаю, что Лялькино разорванное платье прекрасно гармонировало с объедками. Филиппыч, принюхавшись, спросил:

— Что-то, Катька, водкой от тебя таращит. Напилась?

— Не-ет, мне просто голову водкой мыли.

— Оригинально, — хмыкнул Иваныч, — а я бы лучше внутрь употребил.

— После выпьем, брат, — молвил Филипп Филиппович, ставя на постель сумку.

Оказывается, у непрошеных гостей с собой тоже были инструменты — долото или стамеска, насколько мне позволяет судить куцый уровень компетентности. Многого я все-таки не знаю… Например, понятия не имею, кто они. Могу только предположить, что травлю моего любимого человека организовали именно эти темные личности. Недаром же я заподозрила неладное, усаживаясь в черный джип Владимира Ивановича, — сердце не обманешь… И Филипп Филиппович со своим копеечным драндулетом тоже не случайно постоянно оказывался рядом. Это ведь он вез нас с Сереньким после первого нападения… Они охотились за его деньгами! Вот и ответ на все загадки!

Многострадальную стену коварные типы ковыряли по-иному, нежели Синев с Гаевой, — без шума и пыли. Эффект был прежним — сим-сим не открывался. И дядя Филя решил пойти другим путем — притащил стремянку и, взгромоздившись на нее, стал исследовать стены и потолок. Его напарник прилег на кровать с противоположной от меня стороны, посмотрел мне в глаза:

— Катюха, может, у тебя имеется какой ключик? Сознавайся по-хорошему, а то я щас паяльник включу.

— Нет-нет, я вообще не в курсе. Сама обнаружила случайно, при помощи косточки…

— Какой еще косточки? — Пес Барбос почесал кустистую бровь.

— От маслины. Я плевалась, пуляла косточками по зеркалам и вот по звуку догадалась… А вы откуда про сейф узнали?

Владимир Иванович выпятил грудь колесом:

— Хэх! Еще бы мы да не знали. Это же наш капитал! Наследство покойного дедушки.

— Ка-а-ак? — Изумление вырвалось у меня даже не из горла, а из проломленной макушки — как фонтан воды у кита, как антенна у марсианина. Я села, осторожно потрогала темечко, и пальцы стали красными от крови. Нет, все же лучше лечь…

— Считай, мы выполняем миссию восстановления справедливости, поручение ограбленного владельца, — доверился Филипп Филиппович, отвлекаясь от эквилибра на шаткой стремянке.

— Эгема? — уточнила я.

— Какого к бесу Эгема? Этот хрен — сообщник твоего полюбовника, такой же ворюга… За что мы его сегодня посадили под домашний арест! — Тон дяди Фили стал железнее железа.

Я посетовала, что Ольга в больнице ждет не дождется Эгамбельды, и покосилась на пистолет, который водитель положил на тумбочку рядом со стамеской. Неприятно как-то… Для кого он держит оружие наготове? Неужели для меня?..

И все же я продолжила задавать вопросы. Судя по тому, с какой откровенностью бобер утолял мое любопытство, мне не светила перспектива долго коптить белый свет…

Оказалось, что дедуны — родные братья, греки по крови, давно переехавшие в Россию, осевшие в Москве. И звать их совсем иначе — настолько мудрено, что лучше не напрягать запоминанием ушибленную головушку. Мне только фамилия врезалась в память: Иоакимис. И то потому, что уж больно она созвучна с блеянием ишака: иоа-иоа!

Самое чудное то, что Панайотис — тот самый похотливый владелец сувенирной лавочки, у которого Сережка подрабатывал в Лутраках, — доводился братьям Иоа кузеном. Пять лет назад художник спьяну разболтал моему Волкову про клад из царских золотых червонцев, спрятанный его дедушкой в монастырской ограде, замурованный в толщу среди камней. Его дед был состоятельным человеком и, спасаясь от режима «черных полковников», эмигрировал в Австралию, да там и сгинул. Но перед отъездом успел шепнуть внуку про несметные сокровища. Дескать, вырастешь, ищи на горе. Он в точности называл место — с противоположной от ворот стороны, а другие подробности олух Панайотис запамятовал… А Серому Волку и того было достаточно — он зажегся возможностью резко приподняться. Выходит, поиск клада — это и было то самое рисковое дело, про которое он твердил мне на берегу штормящего моря, в ночь расставания. Я уехала, а Сережка рыл землю, исследовал по камешку ограду женского монастыря и нашел-таки ценные золотые монеты!