Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
Тело расслабилось и сосуды стали расширяться. Так восстанавливается кровоток.
– Я спросил, что мне делать с тобой, девица? – послышался голос надо мной, когда я понимала, решив, что снять шапку – это еще не «раздеваться»!
– Не видишь, Хозяин, помирает она… – послышался грустный медвежий голос. – Недолго девке осталось.
– Нельзя мне п-п-помирать! – сжала я в руках чужую колючую одежду. – У меня Носок в лесу! Семен Семеныч! На р-р-рыбалку п-п-пошел! Его ж-ж-жена об-быскалась!
– Я же говорю, помирает, – проревел Буран. – Ну, хозяин, тебе решать! Не нам… Но я бы
– Ой, не могу! Ты за водяным не ныряла, случаем? А то вон, какая мокрая? Вдруг на берег его тянула? – смеялась волчица. – Из воды спасала!
Все это было похоже на бред. И звери говорящие, и мужик-красавец в шубе…
– П-п-помогите Семена Семеновича найти! А т-т-то его карачун возьмет-т-т! – требовала я, чувствуя, что вот-вот начну снимать с себя одежду. Жар был просто нестерпимый, словно я иду в сорок градусов тепла в меховой шубе.
– Зачем возьмет? – удивилась Метелица.
– Куда возьмет? – удивленно спросил Буран.
– За что возьмет? – удивленный послышался голос Хозяина. – На кой мне Леший?
Я чувствовала, как мои пальцы тянут вниз молнию на мокрой куртке. Мне казалось, что я плавлюсь от жара, как сырок в микроволновке.
– Хозяин, а что она там делает? – послышался бас Бурана. – Раздевается, кажись?
– Это ей хозяин понравился! – вздохнул волчица.
– Понравился, значит? А мужик че тады раздеваться начинают? – послышался озадаченный голос медведя. – Тоже понравился, значит?
– Так что с девкой делать? – перебил Хозяин. – Мне-то она не нужна…
Глава четвертая. А теперь все дружно позовем снегурочку!
Чем дальше в лес, тем толще мишки и вкуснее шишки
– Еще раз спрашиваю. С девицей что делать? – повторил вопрос Хозяин, потому что ответом ему была тишина.
– Помрет вот-вот, жа-а-алко, – послышался вздох волчицы. – А так хоть снегуркой будет… Все ж жизнь какая-никакая… Так ты ж сам говорил, что помощника хотел бы!
– Ты погляди на помощничка! Кожа да кости, мне в пояс дышит! Едва до груди достает! – донесся голос Хозяина. – Много с нее помощи будет? На нее дышать страшно! Кажись, вот-вот пополам сломается! Эх, жаль тебя девка…
И тут я почувствовала, как мою голову приподымают за подбородок.
– Вы гляньте, птенчик какой-то! – усмехнулся богатырь. – Одни глазища!
– С-с-спасите С-с-семен С-с-семеныча…. П-п-пожалуйст-т-та… – прошептала я, заглядывая в глаза. – Я п-п-прошу вас… С-с-спасите его…
Мне показалось, что я заплакала. Говорили, мне одной лисой лучше не ходить. А тут пересменок. Но у зимы пересменка не бывает. Каждая минута на счету… А я – опытная… Думала справлюсь… И ведь почти справилась…
– Он же з-з-замерзнет насмерт-т-ть… – добавила я, чувствуя, как дрожат губы, а любая буква «т» превращается в плевательно-пулеметную очередь.
– Леший? Замерзнет? Насмерть? – в серых глазах стояло такое удивление, словно я глупость сморозила. – Вот в чем дело! Понял я. Ее леший в лес заманил. Небось,
за старое взялся…В этот момент густые брови сошлись на переносице. Только сейчас я заметила, как сверкает его шуба драгоценностями и взгляд чем-то очень нехорошим.
– Дык, он частенько человеком перекидывается, и заманивает! – встрепенулась волчица. – То кричит, помощи просит! То еще че удумает! А тут девка сердобольная попалась! Спасать, видимо, кинулась! И в прорубь угодила!
– Теперь и мне ее жаль. Ну, девица, посмотри вокруг, попрощайся с жизнью прежней… Будет зима тебе домом родным. Больше весны и лета не увидишь, – произнес богатырь, внимательно глядя на меня. – Будешь жить во дворце ледяном. Будут тебе песни петь вьюги –метели. Или околеешь… Выбирай…
– Никогда весны не увижу? – всхлипнула я. А я так любила весну и осень… Больше лета…
– Зато жива будешь, – послышался голос. – Но к людям ты не вернешься… Никогда…
– С-с-спасиб-б-бо, что с-с-согрели! – выдохнула я, слегка растягивая слова. – Но мне п-п-пора… Искать… Семена Семеновича-ча-ча….
Прямо фламенко жаркое: «ча-ча-ча!» получилось. Но у меня зуб на зуб не попадал.
Я отшатнулась и покачнулась, словно пьяная. Вокруг меня был только снег, деревья, огромный медведь, белая, припорошенная искрящимся снегом волчица и красавец – косая сажень в плечах в роскошных мехах.
Видимо, я все-таки переоценила свои силы, поэтому силы изменили мне. Сделав буквально три шага, я упала на мягкий девственный снег, устилающий бескрайние зимние просторы. Я лежала на нем, как на перине, глядя в зимнюю ночь.
– Сейчас… Немного полеж-ж-жу… С-с-силушек наб-б-берусь и п-п-пойду, – прошептала я, глотая огромные снежинки, падающие на лицо. – Не п-п-переживайте… Я с-с-справлюсь… П-п-просто отдохну немного…
– Никуда ты дойдешь, – послышался голос в завывании метели. – Выбирай. Или снегурочкой… Или смерть…
Мне почему-то ужасно не хотелось умирать… Хотя, я понимала, что в мокрой одежде в такую стужу, я никуда не дойду. Бедный Семен Семенович. Надеюсь, что ребята его найдут.
По щекам текли и тут же замерзали слезы. Мне все это показалось… И медведь, и волчица, и красавец в роскошной шубе… Все это – просто агония…
Стало вдруг так обидно! Столько всего не успела!
Моя рука поднялась, словно пытаясь поймать летящие снежинки. Она тянулась в ночное небо. Я попыталась выговорить отчаянное: «Мама!», но смогла лишь чуть-чуть раздвинуть дрожащие губы. Последний взгляд в эту вселенную, где была такая совершенная красота и так много всего-всего, скользнул по белоснежным елям.
Я почувствовала, что моя рука не упала в снег. Мою руку поймали. Она, такая маленькая, хрупкая и озябшая лежала в огромной ручище, похожей на лапу медведя. Я попыталась сжать пальцы, но не смогла.
– З-з-значит, т-т-ты не с-с-сон, – прошептала я, видя, свою руку на огромной ладони.
Я закрыла глаза, как вдруг открыла их, чувствуя неожиданное прикосновение к своим губам.
Меня щекотала борода. В воздухе кружились снежинки. Мои замершие губы раздвигали поцелуем, словно выдыхая в них стужу. Мороз пробирал до кости, но губы казались такими мягкими и теплыми.