Жена нелегала

Данилина на встречу привез на своих раздолбанных «Жигулях» все тот же Миша Филатов. По дороге он даже пытался уйти от потенциальной слежки, но делал это настолько неубедительно, что Данилин не выдержал и сказал: «Что, проверяться тебя в Военно-политической академии учили?» — «Да нет, так, понахватался от друзей», — сконфуженно отвечал Миша. «Ну и еще «Семнадцать мгновений весны», Штирлиц и прочее», — хотел добавить Данилин, но не стал. Пусть чуть-чуть в шпионов поиграет человек, никого и ничего от этого не убудет. Да и сам Данилин не знал, как себя вести в этой новой для него ситуации; впрочем, непонятно было, насколько всерьез надо ее, ситуацию эту, вообще воспринимать.

Но вот условный Николай Иванович воспринимал себя и все происходящее чрезвычайно серьезно. Мише присутствовать при разговоре не разрешил, как его ни уговаривали. И тот уехал куда-то по своим делам, оставив их с Данилиным наедине.

Довольно долго разговор не клеился, что-то бывший чекист такое ворчал, говорил неразборчиво, ругал погоду, Ельцина, новые времена, а Данилин быстро устал напрягать слух, тем более что скучно было слушать всякую ерунду.

Наконец незаметно как-то приблизился к главной теме. Данилин вдруг услыхал знаковое слово: «похищение».

— Что-что, простите, я не расслышал, вы говорите, похищениями людей за рубежом Управление «С» занимается? Это то самое, где генерал Трошин много лет командовал?

— Я говорю, исторически Управление «С», бывшее Тринадцатое, создавалось для осуществления терактов, саботажа, ликвидаций, похищений и тому подобных нелегальных действий…

— А почему «С»? Что-нибудь такое «специальное», наверно, означает?

— Специальное-то специальное. Но вообще даже в ЦК мало кто знал, что это оно так в честь своего первого руководителя было названо — Павла Судоплатова. Судоплатов долго в тюрьме сидел при Хрущеве, а важнейшее управление в разведке тем временем называлось в его честь! Это мы фигу такую в кармане держали… Потом, когда он вышел, мы его поддерживали потихоньку, ведомственную поликлинику ему пробили, больницу, санаторий… Он же выдающийся был чекист. Одна ликвидация Троцкого чего стоит!

— А похищения? — гнул свою линию Данилин.

— Ну да, и похищения тоже.

— А в последнее время такими делами, значит, Трошин занимался?

— Не обязательно. Такие операции теперь носят исключительный характер. Специальная группа может быть для этого создана. Вне управлений. При председателе. А ликвидации как таковые были практически приостановлены в шестидесятых. Исключения были возможны, но только по специальному разрешению Политбюро. А как систему их прекратили.

— А для похищения человека за рубежом тоже решение Политбюро требовалось?

— Смотря какого человека… Андропов мог иногда взять на себя ответственность. А мог решить, нет, вот этого я на себя одного брать не буду. Пусть Политбюро проголосует…

— Но если убийства и похищения стали такой редкостью, то зачем управление «С» существует?

— В основном занимается сбором информации. Общей разведкой. Но с нелегальных позиций.

— А что это такое?

— Легальная позиция — это когда разведчик работает под официальным прикрытием — посольства, торгпредства, корпункта и так далее. Нелегальная — это когда он внедряется в чужое общество в обличье и с документацией иностранного гражданина. Биография ему сочиняется — легенда называется. Был Иван Петров из Павловского Посада, а стал Джон Смит из Детройта, например.

— Был Исаев, а стал Штирлиц?

— Вот-вот, если бы Штирлиц существовал, он мог бы как раз служить идеальным примером нелегального резидента.

— А Зорге? Он разве не подобие Штирлица?

— Нет, Зорге иностранец был. Натуральный немец. Но это осколок другой эпохи, эпохи Коминтерна.

— При чем тут Коминтерн? — спросил Данилин.

— Как при чем? Это была невиданная в истории человечества разведывательная, агентурная сеть. Ничего подобного не существовало ни до, ни после. И не будет больше никогда. Уникальная ситуация, и уникальные люди — пламенные революционеры-фанатики. Сотни, даже тысячи людей всех национальностей, вдобавок с опытом и вкусом к подпольной работе, к конспирации, со знанием языков, культур, нравов… Интеллектуалы, тонкие обаятельные люди, но при этом преданные делу до самозабвения. Потом из-за реалий политической борьбы Иосиф Виссарионович вынужден был их уничтожить. С профессиональной точки зрения жаль… Но политически это, увы, было неизбежно.

— Вы просто фаталист какой-то, Николай Иванович… А если бы Сталин счел политически целесообразным вообще всю разведку под корень извести, вы бы тоже согласились с такой печальной неизбежностью?

— А он всю и извел. Под корень. Почти.

— Да вы, наверно, все-таки преувеличиваете, — не поверил Данилин.

Николай Иванович впервые посмотрел на него с некоторым интересом, вроде удивился, что тот может в чем-то сомневаться, что-то из сказанного под сомнение ставить. Заговорил чуть громче.

— Вы про Павла Фитина слышали? Биография у него к тридцати годам была такая: закончил сельхозакадемию, потом в издательстве работал, опять же сельскохозяйственном. То есть агроном, и ничего больше. И вот чисто случайно угодил на разведкурсы, но даже доучиться ему не дали — через полгода отправили работать в отдел. А почему же ему не позволили хоть чуть-чуть еще разведке поучиться? А потому, что к тому моменту в отделе ни одного сотрудника не осталось. И в тридцать один год аграрник-марксист Фитин стал самым главным начальником советской внешней разведки! Пришлось ему на ходу доучиваться и все создавать заново. И это перед войной. Каким-то чудом кое-как справился. Но этого никто не оценил, после войны его в провинцию сослали, а потом и вовсе уволили из органов без пенсии. Говорят, хотя ручаться не стану, что Берия со Сталиным не могли ему простить, что Фитин верил в то, что Гитлер нападет, когда хозяин не верил. И Фитин не сумел этого своего мнения скрыть. Но имейте в виду: даже если это так, то я Сталина не осуждаю. Нельзя терпеть на ключевых постах свидетеля ошибки лидера, тем более большой ошибки, трагической. Фитин должен был бы сказать спасибо, что в живых оставили. По логике должны были бы ликвидировать.

И тут Николай Иванович снова увлекся. Пошел в какие-то глубины. Заговорил опять о том, что разведкой правит рок, и если уж идешь туда работать, то будь готов принять безропотно любой жребий, потому что ты отдаешь на заклание и душу свою и тело. Потом как-то вдруг незаметно перешел на более обыденные рассуждения о сравнительных достоинствах и недостатках разведки легальной и нелегальной, электронной и агентурной, и Данилин стал терять нить. Вроде даже в сон его потянуло. Пока снова не услыхал важного слова: «Англия».

— Филби вместе с его группой тоже уничтожить собирались, да руки не дошли. Уже в деле записали: есть основания считать двойниками. А почему? А потому, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Обязательно! В этом суть — всех всегда подозревать и соответственно действовать. Ну а уж иностранцев тем более. Иначе быть не может. И это, вообще-то, правильно.

— Но разве Филби со товарищи не добыли каких-то исключительно ценных сведений? — вступил в разговор пробудившийся Данилин.

— И сколько, и каких! Может быть, в мировой истории разведки не было более ценного источника — ни у кого и никогда. Все, что британцы во время войны выведывали, попадало на стол к Сталину быстрее, чем к Черчиллю. Данные о готовящемся нападении японцев на Перл-Харбор англичане от США скрыли, а нашим все тут же стало известно. Ну и после войны тоже — и британские, а потом и американские секреты — у нас в кармане.

— Ну так в чем же дело? Как можно таким разведчикам не доверять?

— Никакие они не разведчики! Они — агенты. На контроле у советской резидентуры. Когда Филби и прочих вывезли в Союз, их сделали знатными пенсионерами. Квартиры дали по нашим понятиям приличные. То есть образ жизни почти такой же обеспечили, как у какого-нибудь инструктора ЦК КПСС. Ну или завотделом обкома. Но не выше, выше уже небожители начинались, к ним у нас никого приравнивать нельзя было.

— И что, они обиделись?