Жена-незнакомка

Не дождавшись объяснений, Бальдрик проговорил медленно, словно обдумывал свои слова на ходу и подбирал их, дабы выразиться деликатнее:

– Видишь ли, Раймон… Хотя меня ты чести переписки не удостаивал, твоя супруга делилась со мной крохами с твоего стола. И я знал, что ты благополучен, насколько это возможно. Понимал тебя гораздо лучше, чем твоя жена. Не зря мы долгие годы сражались вместе.

– И я жалею, что это не происходит до сих пор.

– А я уже не слишком.

Раймон воззрился на друга во все глаза.

В полку барона де Феша часто называли Неистовым Бальдриком. Характером он был мягче, чем шевалье де Марейль, и гораздо общительнее, и с женщинами обходительней; однако в бою преображался. Враги опасались попадаться на пути де Феша. Бальдрик дрался весело, получая от битвы истинное удовольствие, наслаждаясь каждым мигом своего пребывания в армии. Если Раймон был обычной щукой, тихо и стремительно рассекающей воду, то Бальдрик скорее походил на дельфина, которые водятся в южных морях и, говорят, игривы до чрезвычайности. Эта игривость барона в конце концов и подвела, однако Раймон не думал, что он изменится. Война – это навсегда, это насовсем, это в твоей крови, более того – война и есть кровь. Лишившись ее, можно только доживать свой век или покончить со всем разом. Бальдрик доживал. Но Раймон и помыслить не мог, что новая жизнь ему понравится.

– Что же, ты теперь доволен тем, что имеешь?

– Еще нет, но, надеюсь, так будет.

– Я никогда не считал смирение добродетелью, Бальдрик, – откровенно высказался Раймон. – Ты смирился?

– Как можно смириться с тем, что твое тело искалечено и ущербно? – тихо проговорил барон, не глядя на друга. – Нет, с этим я никогда не найду согласия. Но я выбрал жизнь. Не думай, будто я не желал пустить себе пулю в лоб. На самом деле я так и сделал.

Спина у Раймона внезапно взмокла.

– Что?..

– Я однажды вечером написал предсмертную записку, подготовил пистолет и приставил его к виску. Я все проверил – пулю, порох… Поднес к голове и нажал на спусковой крючок. И вышла осечка. – Он поболтал остатки вина в бокале. – Я не стал гневить Бога и пробовать еще раз. Более явного знака и ждать нечего. Решил, что еще поживу, а там посмотрим. А вскоре наступило лето, у нас появились новые соседи, я нанес визит твоей жене и ее компаньонке и понял, что упускаю слишком многое. Если уж остался зачем-то ходить по земле, а не сдох тогда… – Он прервал сам себя и втянул воздух сквозь стиснутые зубы. – Вот так, мой друг. Может, и тебе понравится.

Раймон лишь покачал головой. Он и понимал, и не понимал Бальдрика. Пуля в висок – достойное решение, пусть и идущее вразрез с церковными учениями, но о церкви ли говорить, когда видел столь многое? На поле битвы не вспоминали о храмах и клириках… только о Боге. Только Он мог защитить, отвести беду или даровать хорошую смерть. Только с Богом следует решать такие вопросы, люди, даже самые достойные из них, слишком слабы и не могут дать верный ответ. Ты и Господь – вот и все, кто нужен. Но если осечка…

– Может, и мне, – ответил Раймон, не желая рассуждать о том, что подумал сейчас. – Ты в чем-то прав. Мне следует хотя бы залечить раны и переждать, чтобы потом вернуться, восстановив силы. Норбер мне об этом постоянно твердит, паршивый мальчишка. – Он хмыкнул. – Сколь странный получился у нас разговор… Начали с моих супружеских обязанностей, а закончили осечкой.

– Еще не закончили, – улыбнулся Бальдрик. – Осечка – это начало, а не конец, теперь я понимаю. Но не стоит слишком много говорить о серьезных вещах, они от этого замусоливаются. Давай-ка выпьем еще, дружище.

Глава 10

Подготовка к балу в Марейле проходила неожиданно весело и бурно, чего давно в замке не случалось. Конечно, он и в обычные дни не являлся сонным царством, и здесь постоянно что-то мыли, чистили, чинили и передвигали, дабы не позволить запустению царить в этом большом доме. Но все-таки вечер, когда сюда съедется три десятка гостей (а именно столько ответило согласием на разосланные приглашения), – это мероприятие, отличающееся от обычного хозяйского ужина. Нужно придумать, что подавать на стол, как украсить большую гостиную и бальный зал, чем развлечь соседей. Кое-кто приедет из Парижа, и негоже выглядеть провинциалами; да и близость столицы накладывала свой отпечаток: новости сюда доходили быстро, и многие дворяне часто отправлялись в особняки на Петушиной улице или даже в Пале-Рояль, часто видели сильных мира сего. Не годилось оскорблять их бедным приемом.

Да к тому же весьма и весьма состоятельный Раймон де Марейль мог себе и не такое позволить. Другое дело, что Жанна старалась не переступать определенную черту, которую давно для себя определила. Существует элегантность – и бессмысленная трата денег. Не имеет смысла равняться с королевскими балами, нужно просто сделать так, чтобы у гостей остались весьма приятные впечатления.

И она старалась, жалея, что не может быть везде одновременно – на кухне, в гостиной или в своей комнате, примеряя платье.

Два года назад, когда Жанна с компаньонкой приехали в Марейль и оказались вдруг весьма богатыми женщинами, Элоиза настояла на том, чтобы пошить для Жанны несколько чудесных платьев, и с неохотой согласилась на одно для себя. Неизвестно, что предстояло в будущем, никто не знал, когда возвратится Раймон и чего он захочет – возможно, ежедневных выездов в парижский свет. А богатая женщина, которая раз за разом появляется на людях в одном и том же платье, вызывает лишь насмешки. Другое дело, когда вы бедны. Но бедность, похоже, осталась позади.

И вызванная из Парижа портниха с помощницами пошила для Жанны платья, настолько красивые, что к ним страшно прикасаться было, не то что ходить в них. И, как они ни нравились девушке, она упросила швею изготовить еще несколько нарядов – попроще. Их и носила. Они вполне подходили для Марейля и для приема редких гостей, таких, как Бальдрик де Феш. Обувь также велела изготовить удобную, ту, в которой можно и по дому ходить, и в сад податься, – а не почти невесомые шелковые туфельки, готовые, кажется, развалиться от дуновения ветерка.

В эти дни, наполненные веселой суетой, Жанна находила время, чтобы проводить его с Раймоном. Он сам шел навстречу – предлагал прогулку в саду или же беседу за чаем в гостиной, и Элоиза неизменно и деликатно исчезала, чтобы оставить супругов вдвоем. Жанна видела, как трудно Раймону продираться сквозь условности светской беседы (письма он в необходимом стиле писать умел, а с общением на словах выходило хуже), и помогала ему, стараясь выбирать темы, которые действительно можно долго обсуждать, не произнося при этом множество пустых слов. Бродячие комедианты давно уже осмеивали дворян, умудрявшихся не сказать ничего существенного за целый вечер и при этом произнести множество фраз, цепляющихся одна за другую, – и осмеивали справедливо. А потому Жанна и Раймон говорили о литературе и музыке, лошадях и урожае, так же как и о множестве других вещей, на которые действительно стоит обращать внимание.