Жена по наследству

– Я рыдал что ли?
– удивленно спросил я, стесняясь взглянуть на жену.

Она не ответила, но, кажется, кивала. Я все еще не смотрел, тупо таращась на свои руки, которыми вытер влагу со щек.

– Это нормально, Рус. Ты не должен переживать или стыдиться. Выход эмоций всегда происходит через боль и слом. Кто-то смеется, кто-то кричит, кто-то рыдает.

– Угу, мне, как всегда, повезло. Мало как будто было скорой в день знакомства с женой. Теперь я еще рыдаю при ней, как девчонка.

Мили тихонько засмеялась и придвинулась ко мне ближе. Я обнял ее за плечи, прижимая к себе. Это уже инстинкт -держать Мили рядом. Без нее я чувствую себя странно.

– Не беспокойся об этом. Я считаю тебя очень мужественным. Не каждый мужчина достойно выдержит боль после ранения и переживет катарсис в танце. Ты очень сильный, Руслан.

– Говоришь так, словно толпу мужиков повидала на ковре в слезах.

Я продолжал язвить и бодриться. Но на удивление стыда не чувствовал. Скорее легкую растерянность. Наверное, так странно хорошо мне было из-за Мили. Она удивительно метко подбирала слова. Вроде бы не успокаивала меня, не оправдывала, но вселяла уверенность и спокойствие.

Мой мозг включился, и я начал догадываться в чем дело.

– Ты делаешь это не в первый раз?

– Я всю жизнь танцую, - туманно ответила она.

Я наконец повернул голову и приподнял бровь, собираясь попросить не водить меня за нос. Но и говорить ничего не пришлось. Милана сразу стала объяснять.

– Да-да, знаю, это не просто танец. У меня тоже была не самая классная жизнь, Руслан. Мать, которая все время работала, которой не было до меня дела. Я любила танцевать, но и маму тоже. Мои первые сборы случились в семь лет. Чтобы ты понимал, я уехала на полгода. У нас была своя школа, но больше мы танцевали, а не учились. Мне очень повезло с первым наставником. Она научила нас импровизации. Каждый урок заканчивался произвольной программой. Каждый по очереди выбирал музыку. Уже потом я поняла, что в своей музыке мы учились растворять негатив, обиды, страх. Всем было одиноко и страшно первое время. Преподаватели менялись, импровизации закончились, но я продолжала танцевать в свободное время свои истории. До сих пор их танцую.

– Это больше чем просто танец, - не сдавался я.

– Это терапия, Руслан. Ближе к сознательному возрасту я стала понимать, что почти отключаюсь иногда. Ну и почитала немного. На самом деле оказалось - это вполне законный метод и очень древний. Танец ведь первое символическое выражение человека. Через движения и ритм мы интегрируем себя и свои ощущения в пространство. Я брала курсы психологии по этим направлениям, но все испытывала на себе. Чувствуешь сейчас приятную слабость, да?

– Почти беспомощность, - признал я.

– Но это приятно?

– Пожалуй.

– Так и работает терапия. Без таблеток, долгих разговоров с психологом, самокопания. Ты просто танцуешь свою боль, а не копишь годами.
– Мили подвигала бровями.
– Если ты понимаешь, о чем я.

– Предпочитаю сделать вид, что не вкурил ни слова из того, что ты несешь, сумасшедшая, - развязно выпалил я

Милана смеялась долго и радостно. Я не заметил, как стал хохотать с ней вместе.

– Мне нужно умыться, - сообщила жена, чуть успокоившись. — Тебе тоже не помешает.

Она протянула руку, и я с удивлением понял, что нуждаюсь в ее помощи, дабы банально встать. Милана делала вид, что обнимает меня, а не тащит почти на себе до ванной. Я подыгрывал, продолжая бодриться.

Уже в ванной мы решили принять душ вместе. Удивительно, но уменя даже мысли о сексе не возникло. Вернее, возникла, но скорее, как удивление. Я был настолько опустошен, что не мог поднять ни руки, ни члена. Милана помогла мне помыться, а в ответ позволила мне погладить ее мыльными ладонями, имитируя ответную услугу.

Она разобрала постель, и мы легли рядом, как престарелая пара. При этом ни меня, ни Милану такое положение дел не огорчало. Глаза закрывались, но я хотел поговорить еще.

– Ты часто так делаешь?

– Иногда, - проговорила Мили.
– И я рада, что ты не сопротивлялся.

– Мне сложно отказать тебе. Надеюсь, не будешь использовать мою слабость так часто?

– Мне тоже сложно с тобой спорить, - призналась Милана.
– А отказывать совсем не хочется. Ты совсем спишь. Закрывай глаза.

– Ты останешься со мной?

– Куда я денусь? Я твоя жена.

– Останься просто так, - неожиданно попросил я. Мне хотелось рядом просто Милану, а не жену.

– Хорошо, - тихонько согласилась она, разворачиваясь ко мне спиной.

Я обнял ее и вдруг остро осознал, что боль ушла. Я не обманывал себя. Агеев все еще оставался моим отцом, который не желал меня знать, но теперь я не злился на это.

– Ты злилась на мать? — спросил я Мили, чувствуя, как новые открытия придают сил и разгоняют сон.

– В детстве?

– Вообще.

– Да. Очень. Раньше сильно. Сейчас мне легче принять ее... любой. Отправляя меня на сборы, разрешая танцевать сутками, она, конечно, ограждала меня от своей жизни, но одновременно исполняла мою мечту. В какой-то момент я вообще поняла, что мама ничем мне не обязана. Она дала мне жизнь. Что еще я могу требовать?

– Любви, внимания...
– осторожно предположил я.

– Возможно, она не могла мне их дать... Не умела... Я не хочу ее судить. Хотя сегодня делала это много раз. Но ты ведь не осуждаешь родителей за их образ жизни.

– Нет.

– Только потому что они любили тебя?

– Нет, потому что они имеют право жить, как хотят.

– Так и Алексей имел точно такое же право. Правда?

Я усмехнулся. Милана была преступно права. Она так тонко подвела меня к Агееву, что я почти вслух признал, что он имел право меня не любить. Эта мысль внезапно не откликнулась болью. Я вспомнил мужчину в ресторане, который смотрел сквозь меня и сказал ему мысленно: «Что ж, это твой выбор».

Очередной этап облегчения накрыл меня волной. Она окатила мощным валом и сразу отступила, унося остатки боли, оставляя только тепло. Тепло, которое дарила мне Милана.

– Он имел право, - проговорил я через короткую и одновременно бесконечную паузу.
– Все мы имеем права, но некоторые из них не вписываются в уголовный кодекс.

– Можно я не буду гуглить, за что он сидел?
– тихонько попросила Мили.

– Можно, - откликнулся я, целуя ее за ушком.

Запах волос и аромат кожи вскружили мне голову, очистили разум. Я прикрыл глаза и не смог открыть их до самого утра.

Утром, открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь. В лицо ударил луч света из окна, и я сфокусировался на башне «Сити». Квартира Агеева. По привычке я приготовился к камню, что придавит меня к матрасу, расплющит и заставить кровить старые раны.