Жена в лотерею

Мне оставалось жить последние минуты — никакими рунами Теодор остановить этого монстра не сможет. Что и могло его, наверное, остановить, так это асфальтовый каток. Которого под рукой, увы, не было.

А, значит, мне предстояло умереть от укусов этой дохнувшей тленом широко разинутой пасти.

То, что было потом, произошло за считанные секунды, но отпечаталось в моем мозгу на всю оставшуюся жизнь. Длинную или уже короткую, я тогда не знала.

Теодор соскочил с Венто и бросился дохлому медведю наперерез. Через несколько шагов он изменился. Его великолепная дорожная одежда треснула по швам, а по сильному мускулистому телу пробежали огненные искры. Еще пара мгновений и, преграждая дохлому дорогу, он встал передо мной, которая, беспомощно распластавшись, лежала на снегу.

Вот только это был уже не человек, а такой же белый медведь. Вербэр. Его снежно-белая шерсть переливалась золотом, но оскал был страшен, слишком страшен.

Значит, это все-таки был не сон. То чудовище, что я увидела на лестнице в свою первую, но так и не состоявшуюся брачную ночь, и было моим мужем. Это его грозный рев огласил замок и окрестности Трентона.

И, точно так же, как тогда, Теодор поднял морду к небу и взревел так, что земля затряслась пуще прежнего.

Два белых медведя, два вербэра — живой и мертвый — сошлись в яростной схватке, покатившись по снегу в метели. Оба были размером с хороший трактор (а дохлый-то и побольше), и пару раз я была близка к тому, чтобы быть раздавленной в лепешку этим многотонным весом.

Теодор в обличье медведя чуть повернул голову в мою сторону и в меня полетела защитная руна… Такая забота внушала надежду, что после битвы с дохлым, он меня не сожрет.

Тем более, что Теодор явно одерживал победу. Нет, вначале, конечно, моему мужу пришлось сложно из-за превосходящих размеров мертвого медведя. А еще, наверное, потому что зомби — они всегда неубиваемые.

Но Теодор одержал над ним победу, растащив его буквально по кускам и превратив в месиво из подранной шкуры и костей.

И медленно, пошатываясь, пошел ко мне, тяжело ступая огромными мягкими лапами. Точно парализованная, я лежала на снегу и не могла встать. Где-то далеко, на периферии сознания, я почувствовала острую боль в лодыжке.

Но сейчас это было неважно.

Да, это был он в ту ночь на лестнице. Вне всяких сомнений, это был он… И сейчас я могла рассмотреть его во всех подробностях и полюбоваться его величием.

Это был огромный, великолепный, могучий зверь с густой белой шерстью, по которой пробегали золотистые магические искры. Я видела вербэров на картинках в книжке Брианны, они были злобными, они были не такими…

Этот медведь казался живым воплощением благородства.

Он склонил ко мне огромную голову, а я…

Я не отпрянула, не испугалась. Не попыталась отползти.

Я, не отрывая глаз от его глаз, подняла руку и, как во сне, прикоснулась к его мохнатому лбу, всей кожей ощущая теплоту и жесткость густой белой шерсти.

Это прикосновение было лучшим, что я когда-либо испытывала в своей жизни.

Глава 27

В фильмах мне всегда казался отталкивающим момент превращения оборотня обратно в человека. Но Теодор перекинулся как-то быстро и плавно. Только что — могучий огромный зверь — и вот обнаженный мужчина с великолепным рельефным торсом, правда, малость поцарапанным. Из одежды на нем остались только брюки.

Я попыталась подняться, но вновь свалилась на снег, коротко охнув от острой боли в лодыжке. Явный перелом. Или вывих…

Мне почему-то казалось, что с победой Теодора над зомби-медведем метель должна была уняться, но, наоборот, снежная буря и тьма закрутились сильнее.

— Тут действует очень сильная стихийная магия. А мой магический резерв после превращения всегда истощается почти до дна, — покачал головой Теодор, осторожно потрогал мою несчастную неестественно изломанную лодыжку и подхватил меня на руки. — Нужно подождать, пока он восстановится хотя бы на четверть, и прорываться через метель и запутывающие руны. Они тут повсюду понаставлены, да еще и замаскированы. Терпеть не могу эти превращения, особенно когда не по собственной воле.

Он крепко прижал меня к себе и куда-то зашагал, в то время, пока я тихонько офигевала от произошедшего. Все-таки не каждый день узнаешь, что твой муж — гигантский свирепый белый медведище.

Охотничья сторожка была заперта на магический засов, но мы все-таки вошли. Внутри оказалось очень просто, как в деревенском доме. Но оттого даже уютно — грубо сколоченный деревянный стул и стол, топчан, застеленный мягкими шкурами и огромный, почти во всю стену камин. Огонь, который разжег Теодор, быстро наполнил промерзшее нутро сторожки теплом — оранжевые отблески заплясали по стенам.

В тепле и полумраке я сидела на топчане, жевала джерки, которые нашлись тут же, в заботливо оставленных кем-то припасах, и старалась не глазеть на голый торс собственного мужа.

— Ты так на меня смотришь, Цици. Да, я понимаю, знать о том, что я — вербэр, одно, а видеть своими глазами — совсем другое. Я пойму, если ты… — Теодор замолчал. — Я сам долго время не мог принять себя таким. Твое отвращение мне понятно. Мою одежду разнесло в клочья, а наколдовать себе новую пока что не хватает резерва, поэтому тебе придется потерпеть…

Потерпеть? Отвращение? Да про какое отвращение он говорит? Могучий зверь, к которому я прикоснулась, был самым великолепным на свете!

О, и кстати, он снова перешел на «ты», что очень даже греет душу после этого высокомерно-холодного «вы». Вот только зачем говорит, будто бы я знала, что он — оборотень. Не знала я ничего!

Или… знала не я, а та, настоящая Цицинателла? Тогда, в ту кратковременную нашу встречу через портрет, Нутелла упомянула о «травме» Теодора. Вот только какая же это «травма»?

Я ведь люблю медведей, обожаю медведей, да я просто тащусь от медведей!

А на оголенный торс Теодора Рутланда я бы всю жизнь смотрела…

— Предположим, я об этом… запамятовала… — осторожно начала.

— Запамятовала? Ты запамятовала о том, чем меня шантажировала, чтобы женить на себе? — Теодор горько усмехнулся и покачал головой. — О том, как грозила, что расскажешь королю, что я стал оборотнем, и он приговорит меня к казни? Его Величество до смерти боится вербэров, это всем известно. Знаешь, я убить тебя был готов за этот шантаж. Я принял решение взять тебя в жены… Я и так собирался это сделать. Но это был грязный ход. По-настоящему грязный, Цици. Так что ничего человеческого я от тебя после этого не ждал, но ты меня поразила. Я не могу поверить, что это притворство. Что ты притворяешься. Ты до и после нашей свадьбы — как будто два разных человека. Две разных девушки. И к той, второй девушке, я испытываю чувства, которых, как я полагал, больше не буду испытывать ни к кому и никогда.

Он присел ближе, около моих ног — внушительный, широкоплечий, с мужественной фигурой, четким благородным лицом. Внимательно глядел на меня своими медово-карими глазами.

Мне хотелось закричать правду, но вместо этого я тихо спросила:

— Как ты им стал… Этим оборотнем-медведем, вербэром?

— Зачем спрашиваешь? Если знаешь ответ…

Я прикрыла глаза, собираясь с мыслями.

— Ты стал им пять лет назад, в Трентоне, в ту ночь, когда погибла твоя жена, — едва слышно сказала я и распахнула ресницы. — Когда на вас напала стая вербэров. Они почти растерзали тебя в клочья, но ты выжил. Потому что сам стал одним из них.