Женатые холостяки

— Мне предложили поменять ее на «двушку», в новом доме, в новом микрорайоне. Ну зачем мне такая махина? Я, наверное, соглашусь. Потому что ремонт этой потребует больших денег, а у меня их нет, — призналась, покраснев:

— Сам знаешь, как мало получают музыканты, да и все актеры не лучше нас живут. А в новом доме живи без проблем. Не нужно бояться, что обвалится стена или потолок упадет на голову. Да и не только это, пора отойти от памяти, — поставила перед Павлом

чай, бутерброды. Тот, поев, не захотел уходить. Да так и остался ночевать у Ларисы. Та не возражала.

Мать обрадовалась, когда вернувшись домой утром, Пашка улыбчиво сообщил ей, что заночевал у женщины и спросил:

— Как она тебе?

— Лишь бы ты ее любил. А я уживусь с любою. Чего мне с нею делить? Решать свою судьбу сам будешь. Если она тебя полюбила, а иначе не оставила б, значит, дорог ты ей, — расцвела в улыбке.

— Бывшая тоже клялась в любви. А на деле совсем другое доказала!

— Павлик! Не пытайся всех баб укрыть одним одеялом. Не получится. Они только с виду похожие. Есть те, какие всю свою жизнь ждут. Вон хотя бы ее мать. Значит, и Лариска такая, не балованная, не вертихвостка. Сама живет, одною душой. Может даже мужика не имела, — посмотрела на сына вопросительно. Тот сделал вид, что не расслышал и промолчал.

А через месяц Лариса с Павлом расписались.

В новую квартиру человек перевез все свои картины, обвешал ими стены и не велел жене перевозить старый хлам в новую квартиру.

— Ну, хотя бы отцовский диван!

— Зачем он тебе? Нам нужно пространство, воздух, свобода движения!

— А память?

— Она не должна сковывать, мешать!

— Ну, хотя бы стол и стулья!

— Стол и пару табуреток! — согласился человек милостиво.

Лариса на свой страх и риск перевезла кухонную мебель и холодильник. Павел, увидев такое самовольство, недовольно глянул на жену, но ругать не решился. Вовремя вспомнил, что хозяйками кухонь всегда были женщины.

Лариса, принося домой получку, пожила деньги в ящик стола. Она молча ждала, когда Павел нач^

нет пополнять домашний бюджет. Но напрасно ожидала.

Павел из ее получки брал на холсты и краски, на кисти и рамы. Он никогда не интересовался что нужно жене, сколько уходит на продукты, хватит ли им денег до конца месяца. И Лариса решила поговорить с мужем конкретно:

— Пашка! Мы живем с тобою почти два года, а ты так и не врубился, что у тебя семья!

— Почему? С чего взяла? Я всегда о тебе помню! — удивился неподдельно.

— Послушай! До зарплаты еще неделя, а у нас ни копейки. Даже на хлеб нет. Ты все истратил. Когда сам начнешь зарабатывать деньги? Хотя бы на себя!

— Ладно! Перехвачу у матери. Она выручит. С зарплаты отдадим, — отвечал спокойно.

— Опять к матери? Когда ты ей станешь помогать? — возмущалась женщина.

— Ну, не покупают мои работы! Что делать, если предпочитают дешевки!

— Какие?

— Ну, голых девок! А натурщицы даром не позируют. Тоже за деньги! Это раньше просто было, подморгнешь, десяток девок подваливали. Теперь моргнул, а мне в ответ:

— Чего тебе надобно, старче? Помочь сесть на унитаз или за помочи придержать, чтоб в толчок не фохнулся ненароком? О том чтобы позировать, даже речи нет. Помимо почасовой оплаты требуют, чтоб кормил, обеспечил сауну, ну и ублажил. А я не в состоянии. Сам голодный, как собака. Вот и посоветуй как быть? Мои мужики на днях подсказали, мол, коли сам слабак по мужской части стал, клейся в сутенеры к путанам. Глядишь, если на этом поприще повезет, попозируют они тебе из милосердия. А на халяву не рассчитывай. Не обломится. И как сказали, сколько сами отслюнивают натурщицам, я чуть ни окосел.

— Значит, надо найти другую работу.

— Какую?

— Где заработать можно на жизнь! Ведь ни будь меня, тебе давно пришлось бы задуматься над этим, твоя мать тоже не вечная! И уже совсем старая.

— Но я ничем не владею кроме кисти!

— Павел, ты прошел войну и плен, а в обычной мирной жизни так и остался беспомощным человеком. Над тобой твои друзья смеются. Неужели даже этого не понимаешь? Где чувство гордости, ведь ты мужчина, в конце концов!

— Лариса! Ты меня разлюбила? — посмотрел на женщину с упреком.

— Да нет же, нет! Но должен ты вспомнить, что мне одной тяжело везти семейный возок. Ведь можешь рисовать портреты, натюрморты, детей, пейзажи города. У тебя прекрасно получится. Почему зациклился на войне?

— О том много раз говорил. Эти картины не только память, они моя совесть…

— А что она дала тебе, нашей семье?

— Она духовна! Она о святом.

— Да брось ерунду городить! От твоих картин даже пауки и мухи из квартиры сбежали. Потому что жрать им нечего.

— Лариса, не кощунствуй!

— Ну, чего выпинаешься? Ведь вот баба я. Обычная, и, как другие, матерью стать хочу. А ты мне, что ответил на это:

— Не выдумывай! Оставь глупости, без того забот хватает и нет сил чтоб растить детей!

— Но Пашка! Для чего сходятся люди, зачем мы поженились? Какой смысл в такой семье?

— Прекрати истерику! Свалила в кучу детей, картины. Ну, есть у меня сын. В школу пошел. Увидел его недавно. Сказал, что я его отец. А он не поверил. Говорит мне, мол, его папка крутой, пешком не ходит, только на «БМВ». Что у него три мобильника и полно

баксов. Будто он натуральный мужик, а я бомж со свалки. И если хочу попросить милостыню, для этого вовсе не стоит косить под отца. А то он пожалуется своему папке, тот «забьет мне стрелку» и меня на той разборке уроют крутые. Короче, встречаться с тем птенчиком в другой раз у меня не возникло желания. Я ушел, не пожелав попрощаться. Вот тебе и родной, что называется, кровь от крови! Где гарантия, будто второй вырастет лучше? Лично я не уверен! Положил на него всю жизнь и здоровье, а он в благодарность уроет. Да еще бомжом назовет!

— Ты своего первого не растил и не воспитывал. Его чужой поднял на ноги, а какой спрос с ребенка? Вот своего второго, когда возьмешь на руки, тогда говори!

— Не хочу! Не надо! Отцовство не для меня! И не говори о том!

Лариса молча ушла в спальню, впервые обдав Пашку злым, ненавидящим взглядом. Человек этого не увидел. А женщина ушла в спальню. Она не хотела видеть мужа, находиться рядом с ним, видеть и слышать его. Впрочем, Павел и не заметил ее отсутствия.

Лариса легла на свою раскладушку. Нет, она не плакала. Все наболевшее давно выплакала. Женщина думала, как ей жить дальше. Она устала от такой семейной жизни и теперь думала, как изменить сложившуюся ситуацию, захлестнувшую шею тугой петлей. И ей сразу вспомнился разговор с единственной подругой, с какою дружилсГ еще со школы. Она и теперь нередко приходила в театр, где работала Лариса. После спектаклей они общались. Тамара приглашала подругу к себе. Там, дома они общались как обычно. И Лариса не выдержав однажды, поделилась, как живется ей с Павлом.