Женихи воскресают по пятницам

Я подошла поближе к столику. Таблетки оказались от кашля, головной боли и температуры. Причем все куплены недавно, а не много лет назад. Да и детективы достаточно свежие, вон тот, например, вышел в декабре. Хм, Роман Глебович заверял меня, что сюда давным-давно никто из членов семьи не заглядывает. И кто тогда принес медикаменты вместе с детективами? И еще я вижу тарелку с мандаринами-бананами, а на подоконнике стоит чайник и несколько отлично знакомых мне упаковок с лапшой быстрого приготовления. Последние вызывают огромное удивление. Зачем приносить харчи в спальню? К чему здесь чайник? Его место на кухне! Или весь этот набор является инсталляцией?

Балакиревой на день рождения одна художница подарила мятую банку из-под колы. Ася разинула рот и собралась отправить сувенирчик туда, где ему самое место – в помойку. Но Асю поймали за руку и объяснили: она едва не совершила трагическую ошибку. Вскрытая и пожамканная со всех сторон упаковка не дрянь, а произведение искусства. Создательница этого шедевра долго над ним работала, истребила кучу алкогольных коктейлей, пива и лимонада, прежде чем ей удалось сжать тару так, как подсказывала ей муза. Подарок очень дорогой, он был выставлен в галерее за сто тысяч английских фунтов, но обеспеченные люди тупы и не способны понять современное искусство, новым русским подавай для интерьера медведей в лесу, розовощеких детей с пушистыми котятами или сисястых теток. Автор принесла Асе свое великое произведение в надежде, что модель разбирается в новых веяниях и поставит банку на почетное место. А затем и прорекламирует инсталляцию среди своих любовников-олигархов и отблагодарит творца шедевра. Благодарность лучше выдавать валютой, на худой конец сойдут и рубли.

Так, может, лапша и чайник – образчик новомодного, не понятного мне искусства?

Я обогнула постель и вскрикнула. На полу скрючилась, как гигантская креветка, девушка в розовом платье. Одна ее рука оказалась выброшенной вперед и держалась за цепь, которая тянулась от ее ноги к вбитому в пол железному колышку. Неподалеку стояло пустое пластиковое ведро. Почему-то мне в глаза бросились тонкие пальцы и ногти с сиреневым лаком.

– Мама… – прошептала я, подавив рвущийся наружу вопль ужаса. – Вы кто? Вам плохо? Сейчас позову врача.

Девушка молчала, и я вдруг ясно поняла, что она мертва. Кто-то приковал несчастную и соорудил для нее импровизированный туалет? Похоже, похититель не собирался убивать беднягу, ей оставили еду и фрукты, книги и лекарства. Но что-то случилось, и она ушла из жизни.

На трясущихся ногах я выбралась из спальни и привалилась спиной к одному из стенных шкафов в коридоре. Степа, спокойно! Приди в себя! Молодец, что ты не выскочила из квартиры с визгом: «Помогите! Здесь труп!»

Я села на пол. Да, хорошо, что я не подняла шума, не взбудоражила соседей. Думаю, Роману Глебовичу и Инне Станиславовне не понравились бы заголовки в желтой прессе вроде такого: «В доме олигарха убили девушку» или «Смерть в логове богача». Журналисты не станут слушать пресс-секретаря Звягина, который скажет стопроцентную правду: «В этих апартаментах никто из Звягиных давно не живет. Они понятия не имеют, кто туда проник без разрешения». А еще корреспонденты обязательно поинтересуются: «Где сам Глеб Львович? Пусть он расскажет о незнакомке, умершей в его квартире». И что им ответить? Что отец Романа тоже скончался, но о его смерти пока помалкивают из пиар-соображений?

Меня стало тошнить, потому что я поняла, что на ковре лежит Марина Гончарова. Отчего мне в голову пришла такая мысль? Хороший вопрос. Я видела фото избранницы Глеба Львовича, надевала на себя темный парик и накладывала яркий макияж, чтобы походить на Гончарову.

Я попыталась встать, однако маневр не удался. В мозгу мелькнула новая мысль, которая меня парализовала.

Марина не убегала в день свадьбы. Ее похитили, привезли на старую квартиру Глеба Львовича, приковали цепью и оставили. Девушку не собирались убивать, просто кто-то очень не хотел, чтобы Гончарова стала законной мадам Звягиной. И эта таинственная личность – явно близкий Роману человек, знающий про апартаменты его отца, имеющий от них ключи. Еще ему известно, что никто из членов семьи никогда не заглядывает в квартиру, а домработница убирает тут крайне редко. Идеальное место, чтобы держать пленницу.

Вдруг до моего слуха донесся громкий хлопок двери, которая ведет с лестницы в предбанник. Преступник вернулся! И что он сделает со мной? Надо спрятаться, срочно! Куда? В шкаф!

Легко сказать, но трудно сделать. Руки тряслись, ноги стали как ватные. Вдобавок я с трудом дышала, затылок тянуло, спина одеревенела.

– Тяпа, какого черта ты тут сидишь на полу? – с огромным удивлением произнес вошедший в коридорчик мужчина.

Глава 25

Ко мне вернулся голос.

– Феликс!

Я машинально про себя отметила, что управляющий перешел со мной на «ты».

– Как ты сюда попала? – хмуро спросил Феликс.

– Открыла дверь, – прошептала я.

– Чем?

– Ключом.

– Где его взяла? – не отставал Феликс.

– Роман Глебович дал, – промямлила я.

– Роман Глебович? – протянул управляющий. – Понимаешь, что твои слова легко проверить?

Я протянула к нему руки:

– Не убивайте меня, пожалуйста! Я не ходила в спальню и никого там не видела! Я просто искала пылесос!

Слова выскакивали из меня, как кузнечики из травы. В телеграфном стиле я изложила Феликсу историю с получением служебной жилплощади.

– А я уж подумал, что Маринка как-то связалась с дружком и ты с ними заодно, – вдруг произнес Феликс. – Конечно, я тебя со всех сторон проверил, под лупой, можно сказать, изучил твою биографию, когда Антон пел песни про «Тяпку, лучше которой нет», и убедился: чиста красавица, аки слеза младенца, и бабушка у нее приличный человек. Но ведь всякое бывает, я мог что-нибудь и не раскопать. Значит, ты хотела убрать в «двушке» и пришла сюда за тряпками и веником?

Я закивала и уточнила:

– Мне понадобился пылесос.

– А в комнате Марина… – скривился Феликс. – Надеюсь, ты не попыталась ее освободить? Сюда скоро приедут родители мерзавки и заберут свое сокровище.

– Мать Гончаровой нельзя пускать в спальню, – прошептала я.

– Отчего же? – улыбнулся Феликс. – Я расскажу Ирине Георгиевне, что ее доченька придумала, авось она чадушко свое дома в подполе запрет. Пусть скажет спасибо, что полицию не вызвал, когда правду разрыл. Ладно! Ты с девчонкой, конечно же, поболтала?

– Нет, – выдохнула я. – Марина…

– Пожалуйста, не ври, – скривился Феликс. – Гончарова мне с первого взгляда не понравилась, и сейчас я знаю об аферистке все. Наверняка она не упустила момента и поведала тебе про свою жутко тяжелую жизнь. Детство в приюте, директор, который изнасиловал восьмилетнюю воспитанницу, голод, холод, драные чулки…

– Марина мертва, – наконец-то смогла прошептать я.

Феликс понял мои слова неправильно:

– Согласен, в ней нет ничего живого, естественного.

– Кто ее привязал? – спросила я.

– Я, – коротко ответил управляющий.

Мне захотелось убежать из квартиры как можно дальше, но я не могла пошевелиться. Неожиданно вспомнилось, как я испугалась, открыв холодильник и увидев там фигуру изо льда. Она была такой реалистичной, одетой в настоящее платье, при макияже и маникюре, что я не усомнилась – это труп. Но Феликс, отреагировавший на сигнал о том, что кто-то без спроса полез в чуланчик, не запаниковал, услышав от меня: «Там мертвая Марина». Он не кинулся поднимать крышку холодильника, даже не удивился, а спокойно ответил: «Ну, этого не может быть!» Феликс будто знал: Марины в кладовой нет. Мне бы в тот момент насторожиться и спросить: «Почему вы так уверены, что в леднике не Гончарова? Отчего даже не вздрогнули?»