Женщин обижать опасно

И Сима поняла, что у неё есть надежда. Сколько можно сидеть на шее у дочери!

Она могла бы обратиться к деловым партнерам, и те нашли бы ей работу, соответствующую её опыту и квалификации. Но Серафима категорически не хотела возвращаться в бизнес. А ещё больше не хотела видеть бывшего мужа. Все, эта страница её жизни закрыта навсегда.

"А может быть, Гоша все точно рассчитал?
– задумалась Сима.
– Он хорошо изучил меня и не мог не предполагать, как отразится на мне случившееся, - я буду потрясена и выйду из строя. Ему было известно, что у моей мамы тоже больное сердце, а сердечно-сосудистая патология часто передается по наследству. У меня стенокардия с сорокадвухлетнего возраста, а гипертонической болезнью я заболела ещё раньше. Неужели своей жестокостью Гоша сознательно меня убивал? От всех этих потрясений у меня мог случиться инсульт или инфаркт. Сильное эмоциональное потрясение для сосудистых больных - смерти подобно. Значит, мой бывший муж все сделал сознательно. Едва я выписалась из больницы после операции, он обрушил на меня новость, что уходит к другой, хотя любой порядочный и сострадательный человек не стал бы так поступать с еле живой женой. Еще через месяц, когда я вернулась после месячного стационарного лечения, Гоша опять явился в тот же день и сознательно вел себя как холодный, бездушный эгоист, надеясь, что это явится для меня тяжелым эмоциональным потрясением, и у меня будет сосудистый криз. А когда и это не удалось - добил меня другим способом, лишив всего и даже средств на лечение. Для того он и забрал все деньги с наших общих счетов, чтобы я не могла получить квалифицированную медицинскую помощь. Ничем иным объяснить такой поступок невозможно. Эта сумма для него - мизер, зато очень нужна была мне. И Гоша все же добился желаемого. Хоть я и не умерла в физическом смысле, как ему, видимо хотелось, зато умерла морально, проболела год и выпала из обоймы. Кому нужен компаньон, который по году болеет! Бизнес - занятие для людей с лошадиным здоровьем, а не для сердечников".

И тогда все стало на свои места. Гоша все проделал сознательно, обдуманно и хладнокровно, планомерно уничтожая её, - как личность, как женщину, как бизнесмена. И она его тоже уничтожит, обдуманно и хладнокровно.

– Как тебя зовут?
– спросил Яков, когда медсестра вернулась.

– Алла, - ответила та, стягивая маску.

Яша аж дар речи потерял. Это ж надо - такую красоту прятать под куском марли! Вот дуреха-то!

– Слышь, да ты красотка!
– наконец обрел он дар речи.
– Зачем же ты эту тряпку нацепила?

– Сюрприз, - с усмешкой сказала она, но обалдевший Яша не заметил, что в её голосе появились другие интонации.

– Нарочно, что ли? Чтобы потом снять?

– Именно так, - подтвердила Алла, уже откровенно усмехаясь.
– Ну и как я тебе?

– Годишься, - одобрительно кивнул он, не придав значения, что медсестра перешла на "ты".

Она подошла к его кровати, оперлась на противоположную от изголовья спинку руками, положив на них свою роскошную грудь, и некоторое время усмешливо разглядывала его.

– Ты чего так смотришь?
– удивился Яша.

– Любуюсь.

– Что, нравлюсь?

– Да, пожалуй, нет.

– Ты это брось, - нахмурился он.

– Я пошутила, - улыбнулась она.
– И как тебе сюрприз?

– Мордашка твоя, что ли? Нормально.

– Учти - это был последний в твоей жизни приятный сюрприз. Все остальные будут уже неприятными.

– Ты что, подруга, с катушек съехала?

– Да какая я тебе подруга?
– Алла выпрямилась.
– Ты посмотри на себя-то, заморыш! Кто ты и кто я?

– Ты много на себя не бери, - с угрожающими интонациями произнес Яков.
– А то, как бы твою мордаху не попортили.

– Уж не ты ли?
– насмешливо улыбнулась она.
– Тебе, мерзавец, уже ничего не успеть. За время, что тебе отпущено, ты успеешь лишь обосраться со страху.

– Ну, лахудра, ты пожалеешь.
– Он не на шутку разозлился и решил, что теперь его охранникам найдется работенка. А потом эта девица отработает ртом за свою наглость.

– Я - вряд ли, - уверенно заявила Алла.
– А вот ты пожалеешь о своих словах. И о-очень пожалеешь. Это я тебе гарантирую.

Яков скрипнул зубами в бессильной злобе. Стояла бы она поближе, он бы её достал и заткнул её наглый рот, предназначенный совсем для другого. Но эта сучонка, видимо, нарочно стоит так далеко.

– Не дергайся, паршивец Яшка, - предупредила Алла, - а то ненароком слетишь с кровати, и тогда твои сломанные конечности уже никогда не срастутся. Могу и я подсобить - сейчас переверну твою кровать, и получишь ты уже не закрытый, а открытый перелом плечевой кости с таким смещением отломков, что останешься одноруким. Можешь орать во всю глотку до следующего утра, хоть оборись до посинения. В отделении, кроме меня, никого из персонала нет, а врачи давно ушли по домам. Все больные лежат по палатам, а если спросят, кто это так истошно воет, я найду, что сказать. Так что помощи, говнюк, тебе ждать не от кого. Твой дурной нрав всем известен, и никто не удивится, когда утром твое скрюченное тело обнаружат на полу. И никакая медицина тебе уже не поможет.

Яша тяжело дышал, еле сдерживаясь от ярости. Ну, надо же - какая-то шавка, дешевая подстилка смеет так разговаривать с ним, Яковом Паршиным! И хотя та по-прежнему улыбалась, он не сомневался, что если сейчас что-то скажет поперек, она и в самом деле перевернет кровать. А у него сломана шейка бедра, что-то с копчиком, от чего ему даже лежать больно, а сломанная рука пока без гипса, лишь на этих чертовых спицах, и даже ползком до двери не добраться. Потом, конечно, он её из-под земли достанет...

– Ну что, въехал?
– ласково поинтересовалась Алла.
– Желаешь узнать, какие ещё сюрпризы тебя ждут?

Стиснув зубы, Яков молчал, сверля её ненавидящим взглядом.

– Что ж ты так без любви на меня смотришь, а?
– улыбнулась она.
– А ведь всего четверть часа назад ты в мою сторону неровно дышал. А теперь часто дышишь по другой причине... И почему-то мне уже не улыбаешься... Или теперь уже не нравлюсь?

Алла помолчала, разглядывая его с брезгливой гримасой. Потом посмотрела на ручные часики, удовлетворенно кивнула, ещё раз внимательно оглядела жертву и спросила:

– Ну, как, Яша, ощущаешь в голове туман, а во рту сухость? Язык уже не слушается?

Яков и в самом деле все это чувствовал, но до этой минуты не обращал внимания на свои ощущения, - уж очень он был зол, и решил, что язык стал деревянным от ярости. А теперь осознал, что голова кружится, лицо собеседницы расплывается, очертания всех предметов стали неотчетливыми, потолок то наплывает, то уплывает. И вдруг внезапно, как озарение, к нему пришла догадка.

– Что ты мне вколола, сука?
– прохрипел он, еле ворочая непослушным языком.

– То, что надо, паршивец, - безмятежно улыбнулась Алла.
– Так что я недаром говорила, что в этой жизни ты уже ничего не успеешь. Жить тебе осталось...
– Она снова посмотрела на свои часики и оповестила его: - Всего десять-пятнадцать минут. Все это время я тут постою и с удовольствием посмотрю, как ты откинешься. Должна тебя предупредить - умрешь ты не сразу, а в страшных мучениях, чем доставишь мне неописуемое наслаждение. И знаешь, почему-то мне кажется, что никто не заплачет, когда ты подохнешь, гаденыш. Как раз наоборот, - все, кто имел несчастье тебя знать, очень обрадуются, что ты сдох. Должна признаться, и я в том числе.

– Зачем ты это сделала?
– Его голос уже был еле слышен.

– Чтобы восстановить справедливость. Зло должно быть наказано - это мой принцип по жизни. Вот я и наказала тебя за все зло, которое ты причинил людям.

Она мило улыбнулась, с любопытством разглядывая его, как ребенок разглядывает нечто интересное, с чем встретился впервые. Насладившись его перекосившейся от страха физиономией, Алла весело сказала:

– Но в моих силах все переиграть. Видишь, на моем подносе лежат ещё два шприца? В одном из них противоядие. Если договоримся, я тебе его вколю. А если нет, - я позвоню с поста и вызову дежурного врача. Он придет как раз к тому моменту, когда твой пульс считать уже не понадобится. Никакого яда в твоем организме не найдут - этот препарат следов не оставляет. И поставят тебе патологоанатомический диагноз: Острая сердечно-сосудистая недостаточность. Учитывая, что ты ежедневно потребляешь по полкило коньяку, диагноз вполне правомочный. Ну, как, Яша? Решайся.
– Алла снова взглянула на часы.
– В твоем распоряжении всего семь минут. А дальше уже и противоядие не поможет.