Женщина из Пятого округа

— К чему такая мелодрама?

— Потому что все это добром не кончится. Во всяком случае со мной такое не проходит.

— Может, это потому, что тебе так и не удалось прийти в себя после…

— Не строй из себя психиатра. Ты ничего обо мне не знаешь. Ничего.

— Я знаю… то, что ты мне сейчас рассказала… эту страшную историю…

— Что? Она «тронула твое сердце», как пишут в романах? А может, просто пробудила в тебе дремлющий инстинкт защитника, который ты не распространял на жену и дочь…

— Какую же глупость ты сейчас сказала!

— Так уходи и не возвращайся.

— В этом заключался смысл той реплики, да? Проверить, можно ли меня разозлить настолько, чтобы я уже не вернулся. Но, возможно, если бы ты прекратила винить себя…

— Хватит! — сказала она вставая. — Одевайся и уходи.

Я грубо схватил ее и опрокинул на кровать. Она начала сопротивляться, но я прижал обе ее руки к матрасу и взгромоздился сверху.

— Теперь ты сможешь ответить на два моих вопроса.

— Пошел к черту!

— Этот шрам у тебя на шее…

Она плюнула мне в лицо. Я не обратил на это внимания и крепче сжал ее руки и ноги.

— Этот шрам на шее. Расскажи мне…

— Попытка самоубийства. Теперь доволен?

Я отпустил ее руки. Они так и остались безжизненно раскинутыми.

— Ты пыталась покончить с собой после выписки госпиталя?

— Через два дня после этого. В квартире, где я трахалась с мсье Корти.

— Он назначил тебе встречу через двое суток после…

— Нет. Это была моя идея. Он сомневался, убеждал меня в том, что не стоит торопить события. Но я настаивала. После привычного двухминутного секса я извинилась и вышла на кухню, схватила хлебный нож и…

— Ты хотела наказать его, да?

— Очень хотела, притом что он всегда был добр ко мне. Во всяком случае, насколько это возможно по отношению к шлюхе.

— Но сам. факт того, что ты сделала это, пока он находился в соседней комнате…

— Нет, это не было криком о помощи. Если правильно перерезать горло, умрешь на месте. Я была неаккуратна… Корти каким-то образом удалось остановить кровотечение. Он вызвал «скорую», и…

— Ты выжила.

— К сожалению… да.

— А мсье Корти?

— Пару раз он навещал меня в госпитале, потом прислал чек на десять тысяч франков — тогда это было состояние — с короткой запиской, в которой желал мне благополучия в будущем. Больше я о нем ничего не слышала.

— А что стало с водителем машины?

— Он оказался человеком со связями, так что ему удалось избежать огласки. Судья, которому передали дело, снял обвинения в убийстве и квалифицировал преступление как случайный наезд по неосторожности. Мне была положена компенсация — пятьдесят тысяч франков. Я отказалась, но мой адвокат сказал, что я буду ненавидеть себя за то, что не взяла деньги… тем более что его стараниями сумма может быть увеличена на пятьдесят процентов.

— Так ты приняла компенсацию?

— Семьдесят пять тысяч франков за жизни двух самых дорогих мне людей.

— И водитель исчез из поля зрения?

— Не совсем. Мир живет по странным законам. Спустя три недели после наезда дом Анри Дюпрэ подвергся ограблению. Это случилось среди ночи, Дюпрэ вспугнул грабителя, завязалась драка, и хозяин дома был заколот ножом в сердце.

— Ты почувствовала себя отомщенной?

— В этом что-то было, я так думаю. Тем более что Дюпрэ не слишком-то раскаивался в убийстве моей семьи. Его адвокаты сделали за него всю грязную работу, и я так и не дождалась хотя бы открытки с извинениями за то, что он совершил. Все, что я получила, — это чек.

— Выходит, у мести своя добродетель?

— Общепринятая мораль пытается убедить нас в том, что месть опустошает душу. Какой бред! Каждый хочет, чтобы зло было наказано. Каждый хочет «быть отомщенным». Каждый хочет того, что вы, американцы, называете «расплатой». И почему нет? Если бы Дюпрэ не убили, я бы всю жизнь прожила с мыслью о том, что он легко отделался. Тот грабитель оказал мне огромную услугу: он оборвал жизнь, не достойную продолжения. И я была ему благодарна. Но если уж договаривать до конца… Можно смириться с потерей мужа — как бы ты по нему ни тосковала, — но пережить смерть своего ребенка невозможно. Никогда.Смерть Дюпрэ не облегчила мои страдания, хотя и принесла какое-то мрачное удовлетворение. Уверена, тебя это пугает.

— Одна часть меня так и хочет сказать: «Да, я в ужасе…»

— А другая?

— Очень хорошо понимает твои чувства.

— Потому что ты тоже жаждешь мести?

— Мои страдания — ничто в сравнении с твоими.

— Это верно, у тебя ведь никто не умер. Но ты пережил крах своей семьи, своей карьеры. Твой ребенок с тобой не разговаривает…

— Ты мне уже напоминала об этом.

— Так же, как ты напоминаешь себе об этом каждый час, каждый день. Потому что так работает чувство вины.

Я встал и начал одеваться.

— Уже уходишь, так скоро? — игриво спросила Маргит.

— «Час колдовства» уже близок, не так ли?

— Верно, но еще ни разу ты не уходил, не выказывая недовольства. С чего вдруг такие перемены?

Я промолчал.

— Ответьте честно на этот вопрос, мсье Рикс. Человек — я полагаю, это мужчина, — который причинил боль… Не хочешь ли ты, чтобы ему воздалось по заслугам?

— Конечно хочу. Но я никогда не буду насылать на него кару…

— Ты слишком порядочный, — вздохнула она.

— Едва ли, — ответил я и добавил: — Увидимся через три дня?

— Ты дурак, если хочешь продолжать это.

— Да, дурак.

— Значит, через три дня, — сказала она, потянувшись за сигаретой.

В ту ночь, пока я сидел за столом в своем бункере, в моей голове без конца прокручивался рассказ Маргит. Трагизм этой жуткой истории, лишний раз подтверждающей, что жизнь может оборваться в любой момент, потряс меня. Теперь я понимал, почему Маргит держит дистанцию, почему она так сдержанна, если не считать приступов страсти, охватывающих нас обоих. Чем больше я думал об этом, тем яснее осознавал, насколько глубоко ее горе. Маргит была права: после таких событийневозможно оправиться. Мы можем лишь приспособиться к чувству утраты, но не можем подавить его. Наглухо запереть свою боль, избавиться от нее никому еще не удавалось…

К утру моя смена не закончилась — это была первая ночь двенадцатичасового марафона, на который я согласился ради выходного. Лишние шесть часов показались вечностью. Я с трудом заставил себя написать еще тысячу слов. Потом прочел пятьдесят страниц из Сименона, потом сделал несколько приседаний на бетонном полу в попытке восстановить кровообращение и хоть как-то пробудить мозг. Посетителей было больше, чем ночью. При дневном свете я мог разглядеть их лица, хотя они опускали головы, когда произносили пароль. Все — мужчины турецкого происхождения. Так кто же такой мсье Монд? Тот, кого тебе лучше не знать.