Женщина, которую я бросил
Шрифт:
– Правильно! Поехали в турецкую баню!
– предложил кто-то, и все ухватились за эту мысль.
– В турецкую баню!
В последнее время в Токио начали строить турецкие бани. Дневную усталость там как рукой снимало, но главное - и это нас привлекало больше всего - там были полуголые массажистки.
В турецкой бане Мицу снова напомнила о себе.
Пятая запись Ёсиоки Цутому
Баня, в которую мы отправились, находилась на улице Кабуки, где-то в районе Синдзуку. Издали были видны неоновые огни,
Оживленно разговаривая, мы остановились у дверей. Один из мужчин кивком пригласил нас подняться. Всем своим видом он изображал почтительность, однако взгляд его пренебрежительно ощупывал нас.
– Вас четверо?
– Он снял телефонную трубку и произнес по-английски: - Фор, плиз. Минуточку, - улыбнулся он нам.
Вошли две девицы в трусиках и белых блузках. Обе были низкого роста, плотно сложены и напоминали крабов. Ярко накрашенные губы, виляющая походка - ну прямо женщины из веселого квартала.
– Очкарик пойдет направо, длинный останется здесь, а ты, мазурик, пойдешь вон туда...
– Распределив нас таким образом по кабинам, которые находились по обеим сторонам узкого и длинного коридора, девушки, улыбаясь, стали нас подталкивать.
– Куда мы попали? Здесь клички дают не хуже, чем в веселом квартале.
– Не сердитесь, господа. У нас вам бояться нечего. Останетесь довольны.
Кабина была разделена на две части. В одной находились раздевалка и лавка для массажа, в другой - парилка и белая европейская ванна.
Девушка привычным движением сняла блузку и повесила ее.
Развязывая галстук, я изучал массажистку. На ней остались только узкие, в обтяжку, трусики, шелковый бюстгальтер, а на шее дешевая металлическая цепочка, заправленная за бюстгальтер, поэтому нельзя было увидеть, что висело на ней.
– Не глядите на меня так, - жеманно сказала девица.
Но я продолжал внимательно ее рассматривать. Не потому, что она была красавицей. Просто эти короткие и толстые ноги, ляжки, искусанные клопами, это жирное тело без всякого намека на талию, квадратное, как шахматная доска, я уже где-то видел. И не только видел - целовал. Да, да. Я хорошо помню желание, смешанное с брезгливостью, которое вызывало во мне это тело.
– Не стесняйтесь, входите в парильню.
Я сел в четырехугольный металлический ящик так, что только голова оставалась снаружи, и в ящик пустили горячий пар.
– Много у вас бывает посетителей?
– Порядочно.
– А какие мужчины ходят сюда обычно?
– Разные. Бывают и служащие вроде вас.
– Молодые?
– Да. И старики тоже. Но больше других - мужчины среднего возраста.
– Ну и как? Ты с ними, наверное… - смахивая со лба пот, спросил я. Девушка вытерла мне лицо полотенцем и расхохоталась. В точности как Мицу - идиотским громким смехом.
– А ну вас!
– Нет, ты расскажи, как это у вас получается.
– Нечего мне рассказывать, - она кокетливо улыбнулась. «Такая ломаться не будет», - подумал я.
– А мне можно попробовать?
Чем я хуже других?Она, напевая, снова вытерла мне лицо:
О горы, горы Идзу,
Солнце скрылось за горой...
– Чье это?
– Оки Харюо.
– Глупая песня.
Я перешел в ванную и, ополоснувшись, лег ничком на лавку для массажа. Девушка посыпала белой пудрой сначала мою шею, потом плечи, потом спину.
– Ну рассказывай!
– Что?
– Как что? Забыла? Рассказывай, чем ты здесь занимаешься с мужчинами?
Я погладил ее по плечу.
– Они так начинают?
– Не надо.
– Вот-вот. А ты именно так им отвечаешь.
– Перестаньте, а то я закричу.
– Это ты тоже говоришь каждому.
Мои пальцы скользнули к ее шее и схватили цепочку.
– Что здесь? Медальон с фотографией любовника?
Я дернул цепочку и от неожиданности разинул рот.
На цепочке был не медальон, а маленький почерневший крестик. Знакомый крестик...
Ночь... Сибуя... Мицу плетется за мной, как собачонка. Я вне себя от злости... На вокзальной площади, как пугало на ветру, дрожит старикашка в форме Армии спасения с ящиком для пожертвований в руках. Чтобы угодить мне, Мицу покупает три дешевых крестика. Один она дарит мне. Я его бросаю в канаву, в мусор, в блевотину...
И вот на груди этой девицы, которой касались руки многих мужчин, висит такой же крестик.
– Где ты взяла его?
– крикнул я.
– Зачем вы кричите? Я не глухая.
– Я тебя спрашиваю, где ты купила этот крестик?
– Мне его подарили.
– Кто?
– Подруга. Она здесь работала.
– Как ее зовут?
– Мицу. Вы ее знаете?
– Гм... Морита Мицу?
– Вы Ёсиока-сан?
Она перестала массировать и уставилась на меня. С нее мигом слетели и кокетливость и жеманство.
– Да? Мицу много говорила о вас. Все время говорила о вас...
В соседней кабине слышался женский смех, шум воды, бормотание мужчины.
– Она и сейчас здесь?
– Нет, полгода назад ее уволили. Мы работали с ней в одну смену.
– И куда же она уехала, эта... дубина?
– Не знаю. Она послала мне открытку из Кавадзаки, но своего адреса не дала. И в этой открытке она писала о вас.
– Пошла она к черту. Между нами все кончено.
– Не мое это дело, но Мицу вас любила. Она бредила вами.
– На здоровье, а я тут при чем?
– Ее и уволили отсюда за то, что она не подпускала к себе мужчин. Она только о вас и думала. И этот крестик она дала мне в надежде, что вы когда-нибудь забредете сюда и увидите его.
Но зря эта девица старалась меня разжалобить. Чем больше она расписывала мне любовь Мицу, тем больше я злился. Особенно оскорбительным казалось мне то, что Мицу еще надеялась снова сблизиться со мной. Я не питал к ней никаких чувств и если вспоминал ее иногда, то примерно так, как в пасмурный день вспоминают горы, которые сейчас скрыты за пеленой дождя.
Я молча поднялся с лавки, молча оделся. Девушка тоже молчала. В соседней кабине все еще слышался смех.
– Вы черствый и холодный человек!
– прошептала девушка, когда я открывал дверь в коридор.- Несчастная Мицу.