Женщина по средам

И лишь когда вышел из подъезда, до него донеслись слова полковника откуда-то сверху, чуть ли не с небес - с балкона.

– А вот это ты зря сделал, Иван Федорович.

Старик остановился, поднял голову и, встретившись взглядом с Пашутиным, тоже негромко, но внятно и раздельно ответил:

– А я еще ничего не сделал.

– Только собираешься?
– Пашутин умел владеть собой, видел за словами скрытый смысл.

– Да, - подтвердил старик, хотя знал, прекрасно знал, что не следует отвечать на этот вопрос, плохо это. Но не смог сдержаться, все рвалось внутри от напряжения и ему нужно было как-то освободиться от злости, которая клокотала в груди.

– Только собираюсь.

– Ну-ну, - донеслось с балкона поощрительно.

***

Катя сидела в комнате на диване, подтянув под себя ноги, читала газету.

Увидев вошедшего старика, спросила:

– Отдал?

– В морду его поганую швырнул.

– Напрасно... Он-то не виноват.

– Нет, виноват!
– резко возразил старик.
– Он должен был позвонить, спросить разрешения встретиться... И только тогда мы с ним смогли бы где-нибудь увидеться, только тогда. И он, маясь и терзаясь, глядя погаными своими полковничьими глазами в землю, спросил бы... Как, дескать, ты смотришь, уважаемый Иван Федорович... Виноваты ребята, нет им прощения, но сын все-таки, пришлось приложить усилия и вытащить из тюрьмы, спасти подонка... Не обидишься ли, если предложу немного денег... Пусть, дескать. Катя съездит на море, в круиз какой-нибудь на корабле, пусть нарядов себе накупит. Может быть, это поможет ей забыть случившееся... Вот так примерно.

– Красиво, - кивнула Катя.

– А он? Позвонил в дверь, воровски сунул в щелку деньги и был таков!

– Не совсем так, но похоже... Торопился он, извинился...

– Вот-вот! И сынок его тоже торопливым оказался. Весь в отца, семейная традиция, да?

– Хочешь, я тебе заметку прочитаю, - Кате удавалось погасить гнев старика, задав ему посторонний вопрос, предложив чаю, сказав что-нибудь о погоде. И старик был благодарен ей за это, сам он не мог остановиться, пока не обессиливал.

– А что там?
– спросил старик, остывая.

– Понимаешь, - Катя была тиха и печальна.
– Все, что со мной случилось... Это еще хуже, чем мы думали...

– Что такое?
– всполошился старик.
– Хворь какая?

– Да нет... Хуже.

– Ну?
– он наклонил голову, опасаясь взглянуть Кате в глаза.
– Давай уже, добивай.

– Вот пишут... Заметка небольшая в газете... У одной белой женщины родился черный мальчик. Негритенок.

– Ну и слава Богу!
– Старик, ожидавший чего-то другого с облегчением перевел дух.
– Ребенок - он и есть ребенок... Хоть белый, хоть черный... Пусть даже зеленый, был бы здоров.

– Я не об этом, - Катя исподлобья посмотрела на старика.
– Дело в том, что муж у этой женщины тоже белый.

– Что же она... Изменщица коварная?
– усмехнулся старик.

– Нет... В тех краях вообще нет негров. Ни единого.

– А ребенок черный?

– Черный.

– А папа с мамой белые?

– О том и речь, - Катя смотрела на старика с какой-то мукой, она хотела что-то подсказать ему, но он оставался благодушным.

– Так бывает, - рассудительно произнес старик.
– Я слышал... К примеру женщина хоть и белая, но родилась от негритянки или папа у нее негром был...

Она белая, но все равно наполовину негритянка... Или такая же история с папой... И ребеночек у них запросто может получиться очень даже смугловатеньким, - старик рассмеялся беззаботно.

– Нет, - Катя грустно покачала головой.
– Я не об этом...

– О чем же?

– Тут о другом говорится...

– Ничего не понимаю!
– с легким раздражением сказал старик.
– Объясни толком!

– Эта женщина десять лет назад пообщалась с негром... Оба студенты, учеба, поездки...

– И она с ним переспала?

– Да. Именно. Переспала. Этот негр был у нее первым мужчиной. И после той ночи весь ее организм строился на черный лад, понимаешь? Он будто программу в нее заложил на всю жизнь, понимаешь? И потом, за кого бы она замуж ни вышла, отцом ребенка будет не только ее муж, но и тот негр, с которым она пообщалась десять лет назад... Как он запустил в нее свои негритянские соки, так они в ней и играют...

– Так, - протянул старик. Он еще не все понял до конца, но насторожился.
– И что же из всего этого следует?

– А из этого следует, что если мне когда-нибудь в будущем доведется родить ребенка, от кого бы то ни было... Отцами на самом деле будут эти подонки. Они задали программу, они напустили в меня своего дерьма. И мой организм их дерьмо усвоил. Наверно, внутри я сама стала немного, но в чем-то важном похожей на них, понимаешь?

– Кажется, начинает доходить.

– Представляешь, рожаю я лет через десять мальчика, а он - вылитый Вадим Пашутин... И подбородочек такой же червивый, и глазки навыкате, и ушки в стороны... Рожаю девочку лет через пятнадцать, а она, милая такая толстушка...

Не отличить от толстобрюхого Бориса Чуханова, торгаша вонючего...

– Так, - старик присел на диван рядом с Катей, взял в руки газету, но тут же отложил ее в сторону.
– Надо же... Простоват. Я этого не знал. Не зря в наших деревнях так болезненно относятся к девичьей чести... Оказывается, это давно было известно в народе.

– Но мне от этого не легче, - негромко сказала Катя.
– Такое ощущение, будто заразу какую-то в себе ношу...

– Ну что ж, - рассудительно произнес старик, - невидяще глядя в окно.
– Будем преодолевать.

– Как?
– спросила Катя.
– Как, деда?

– Как Бог на душу положит, - старик наклонил голову, и сколько Катя ни пыталась заглянуть ему в глаза, она натыкалась на густой частокол седых бровей, скрывавших синий взгляд старика. Он словно боялся, что Катя увидит в его глазах нечто такое, чего видеть ей было нельзя.

***

За последние дни Катя первый раз решилась выйти из дома. Она опасалась повышенного внимания к себе, косых взглядов, ухмылок, любопытства. Но все обошлось. Никто не обращал на нее внимания, и она успокоилась. Ей и нужно-то было пройти квартал до гастронома, чтобы купить все тех же пельменей, кефира, а если повезет, то и сосисок.

Едва Катя вышла за дверь, старик тут же бросился на балкон. Он проследил, как она пересекла двор, свернула за угол. И, не медля ни секунды, схватил связку своих садово-огородных принадлежностей, натянул на голову кепку, снял с гвоздя ключи, которые оставила соседка, и осторожно выскользнул из квартиры.

Это было очень удобное время для противозаконных дел, о которых никто не должен знать. Работоспособные жильцы разбрелись по конторам, магазинам, базарам в надежде что-то купить, продать. Оставшиеся на хозяйстве старухи и старики тоже разбрелись по ближним магазинам, опять же чтобы купить, а если повезет, то и продать, сдать посуду, выкроить тысчонку-другую на пропитание.