Женщина Солнца

На это мать в своем углу заплакала.

Возвращаясь в наши покои, Мастаки танцевала и напевала рядом со мной, и сказала, когда мы подошли к лестнице:

– У меня есть самый лучший, самый добрый мужчина во всей этой стране, поэтому я в ней самая счастливая женщина.

Вскоре Пайота стала ежедневным гостем в нашем жилище. Она была очень сдержана со мной, пока однажды вечером я не сказал ей:

– Почему ты становишься безъязыкой и безглазой, словно деревяшка, когда я прихожу? Ты разговариваешь, шутишь и смеешься с другими своими братьями, почему не можешь так же вести себя со мной, я ведь тоже твой брат?

– Ты прав: я заслужила эти слова. Я твоя сестра. Отныне я буду твоей настоящей сестрой, которой ты очень нравишься, – ответила она. И тут же она рассказала мне о сне, который видела прошлой ночью, и спросила, что, по моему мнению, он может означать. Как и все ее соплеменники, она твердо верила, что, когда человек спит, его тень – душа – покидает его тело и действительно переживает странные приключения и события, которые запоминаются при пробуждении. Сон или видение, которого все особенно желали и о котором молились с началом зимы, состоял в том, чтобы увидеть зеленую траву, поскольку это означало, что сновидец доживет до того, чтобы увидеть новую траву следующего лета.

Чем больше я узнавал Пайоту, тем больше осознавал силу ее религиозной одержимости. Она никогда не прислушивалась к сплетням тех, кто говорил о ней, но сидела с мечтательным видом, пропуская их мимо ушей, думая о богах. Со мной она говорила только о них и их чудесной силе. Она живо рассказала мне историю Лица Со Шрамом, который, ища благосклонности всемогущих и отчаявшись когда-либо найти их, лег, чтобы умереть, на берегу большого озера далеко на Западе. Тогда к нему прилетели два лебедя, предложили ему свою помощь, и на своих спинах перенесли его на далекий остров, где жили Солнце, его жена Ночное Светило и их сын Утренняя Звезда. В благодарность земному юноше за спасение жизни Утренней Звезды, когда на него напали огромные водоплавающие птицы с острыми клювами, Солнце полностью стерло шрам, обезображивавший лицо юноши; а затем, дав ему некоторые законы для благополучия его народа, отправило его к ним домой по Волчьей Тропе, той яркой и сверкающий тропе, которая пересекает ночное небо.

И заканчивая рассказ, она восторженно воскликнула:

– Брат! Каким был Лицо Со Шрамом, такой хочу быть и я: силой добра для моего народа, всех племен Единственного Народа. Днем и ночью, летом и зимой я не устаю просить Солнце открыть мне способ помочь им. Думаешь ли ты, что когда-нибудь оно услышит мои молитвы?'

– Те, кто пытается что-то сделать, кто никогда не оставляет своих попыток, никогда не сдается, всегда добиваются успеха, – ответил я.

– Да ведь это именно то, что сказал мне наш жрец Солнца, Четыре Медведя – тот, кто владеет магической трубкой Гром-Птицы! – воскликнула она. – Я рада, рада, что ты это сказал!

Одинокий Мужчина и его семья недолго оставались в форте, а после вернулись в лагерь; я не видел их снова до тех пор, пока в июне не прибыли килевые лодки и плоскодонки, и пикуни и все другие племена конфедерации не прибыли в форт на большую ежегодную торговлю. Когда она закончилась, они снова разделились: пикуни отправились вверх по Тетону к подножию гор, чтобы поставить там новые вигвамы и вырезать новые шесты для вигвамов, другие племена на лето разошлись на север и восток. Однако небольшие группы из всех этих племен время от времени приходили в форт за тем или другим, так что связи с ними мы не теряли.

Однажды июльским вечером Мастаки пришла ко мне в сильном волнении: военный отряд пикуни только что прибыл из набега на Ворон и объявил, что пикуни в конце луны отправятся к подножию Священной Скалы на Медвежьей реке⁵, чтобы построить там хижину Солнца – это самая великая религиозная церемония года. Это было недалеко, всего в двух днях пути. Я должен проводить ее туда, чтобы она могла помолиться и принести жертву Солнцу, а также вкусить священного языка. Что такое священный язык? Ну, когда я провожу ее в лагерь на Медвежьей реке, то все об этом узнаю.

Теперь, когда торговля закончилась, я достаточно устал от каждодневной рутины нашей жизни в форте, и мне не терпелось увидеть священную хижину, как называли ее наши работники. Я пошел к фактору, чтобы попросить отпуск, и обнаружил, что его осаждают мужчины с такими же просьбами.

– Вы не можете все уйти – оставить меня здесь перед любым отрядом сиу или других врагов, который может тут появиться, и вы хорошо это знаете! – прорычал он.

– Месье! Достопочтенный! – воскликнул работник по имени Робар, опускаясь перед ним на колени. – Это то, что мои женщина болеть. Она должна пойти в Священную хижину, чтобы помолиться Солнцу о здоровье. Я, я, должен брать ее туда.

– Мой женщина, он тоже больной. Я должен отвезти его в Священную хижину, чтобы он поправился, – взмолился другой работник.

– Бьюсь об заклад, что все женщина в форте внезапно заболели! – воскликнул фактор. – Что ж, десятеро из вас могут взять их с собой на церемонию. А теперь выходите и тяните жребий, чтобы решить, кто из вас войдет в десятку счастливчиков.

Он рассмеялся, когда я сказал ему, что я тоже хотел бы присутствовать на церемонии.

– Что, ты уже стал солнцепоклонником? – воскликнул он. А затем спокойно добавил: – Что ж, иди. Возьми на себя руководство отрядом и проследи, чтобы эти работяги долго там не задерживались.

Нас было одиннадцать мужчин, тридцать женщин и много детей; мы покинули форт на следующее утро; у всех были хорошие лошади, и за нами тянулась длинная вереница вьючных лошадей и повозок, нагруженных пятью вигвамами, нашими постельными принадлежностями и различным скарбом. В ту ночь мы разбили лагерь на реке Тетон, пройдя около двадцати пяти миль, а на следующий день, пересекши глубоко утоптанную тропу, идущую на северо-запад через равнину, весь день видели бесчисленные стада бизонов и антилоп. Около пяти часов мы до слияния Медвежьей реки и Мариас – и ее Сухой Развилки, а немного позже, перейдя ручей, вошли в большой круг лагеря пикуни и там разделились: Мастаки и я отправились к ее отцу, который был неподалеку, в прекрасном новом вигваме, с его женщиной, сидящей рядом с ним, Синопаки, и Пайотой, более красивой, чем прежде, в новом платье из оленьей кожи, расшитом бисером, которое совершенно не скрывало ее стройную, но не худую великолепную фигуру. Мы видели, что другие женщины и дети вождя занимали старый вигвам, расположенный сразу за новым.

Когда мы вошли в новый вигвам, Синопаки вскрикнула от ужаса и, прикрыв лицо накидкой, быстро сказала вождю:

– Это он, наш зять! Мне ужасно стыдно! Почему меня не предупредили о его приходе! Я уйду в наш старый вигвам; дайте мне пройти!

– Нет. Оставайся здесь. Я сам пойду в другое место, – сказал я ей.

– Он даже разговаривает со мной! – пробормотала она.

– Мама, ты останешься прямо здесь. И мы тоже. Разве ты так и не поняла, что он белый, и что белые другие – что для них их тещи – то же самое, что и собственная мать? – сказала Мастаки.

– Ты сделаешь так, как говорит твоя дочь. Проследи, чтобы принесли их вещи, а затем поставь перед ними еду, – сказал ей вождь и сделал мне знак сесть рядом с ним и выкурить трубку, которую набивал ароматной смесью табака и l'herbe.

– Вы пришли навестить нас в хорошее время, самое священное время. Завтра мы строим Окан, священную хижину Солнца, – сказал мне вождь, когда мы по очереди курили большую трубку.

– Да. И он должен вкусить священный язык, – сказала Пайота.