Женщина Солнца

Она горько плакала, и Мастаки и ее мать подошли и сели рядом с ней, гладили и утешали ее; и Одинокий Человек сказал:

– Нет, нет, дочь моя. Не плачь. Те, кто наверху, хорошо знают твое сердце; они знают, какая ты хорошая; так что, в это время священного Окана, радуйся, радуйся!

Успокоенная таким образом, девушка скоро перестала плакать, и мы все разделись, укрывшись одеялами, легли и уснули.

Рано утром следующего дня, когда я возвращался после освежающего купания в реке, молодой человек подстерег меня на узкой тропинке через лес.

– Мисум'и Пита, я пришел к тебе как проситель за Отскину (Рог), – сказал он.

– Ну?

– Ты знаешь, что Отскина – храбрый воин, и сердце у него очень доброе. Он давно хочет взять себе твою младшую женщину, Пайоту. Он знает, что ты еще по-настоящему не сделал ее своей женщиной, поэтому просит тебя позволить ему забрать ее. Если ты согласишься, он даст тебе двадцать лошадей, две из которых – очень быстрые охотничьи скакуны.

– Скажи своему другу, что мне жаль, что он хочет Пайоту. Я не могу позволить ему получить ее.

– Но подумай вот о чем, белый торговец: ты не такой, как мы; тебе не нужны две женщины, потому что у тебя нет вигвама, который нужно содержать, тебе не нужно охотиться и ставить капканы, чтобы жить. К тому же всем ясно, что ты любишь только Мастаки, твою сидящую рядом с тобой женщину. Со своей второй, Пайотой, ты обращаешься так, как будто она твоя родная сестра.

– Как бы я с ней ни обращался, она моя. Я всегда буду беречь ее, – коротко ответил я и пошел дальше к лагерю.

– Не будь слишком в этом уверен, – крикнул он мне вслед с такой угрозой, что я почувствовал некоторое беспокойство.

Когда я приблизился к нашему вигваму, Мастаки вышла, чтобы взять дров из наваленной у входа кучи, и я знаком попросил ее подойти ко мне и рассказал ей о моей встрече с посыльным Отскины.

– Ха! Опять Отскина! Долго ее добивается; даже говорил, что, так или иначе, он ее получит. Не говори Пайоте о его новом предложении, потому что она ужасно его боится. Мы должны внимательно следить за ней, чтобы у него не было возможности забрать ее у нас.

– Как? Разве мужчинам пикуни можно брать женщин силой?

– Нет конечно. Но три лета назад случилось вот что: один из наших мужчин полюбил девушку из нашего клана Маленьких Накидок. Он ей не нравился, она даже не хотела находиться с ним в одном вигваме. Однажды, когда она отправилась за дровами, он схватил ее и увез на своей лошади. Вожди послали членов общества Всех Друзей, чтобы спасти девушку. Тот мужчина занял позицию на высоком холме, и там убил девушку, и сражался со своими преследователями, пока они не убили его. Каким был этот человек, свирепым, безжалостным, который любым путем добивался своего, таков же и этот Отскина, который хочет получить Пайоту. Мисум'и Пита, для нее есть только один способ уберечься от него: она должна жить с нами в форте с глинобитными стенами.

– Так и будет, – ответил я.

И при этом Мастаки сжала мою руку и сказала, что я добрый человек и она меня очень любит.

Час спустя Мастаки, Пайота и я стояли возле круга недавно установленных столбов, ожидая начала церемонии Окан. Тут уже были члены общества Всех Друзей, которые, разделившись на четыре группы, расположились к северу, югу, востоку и западу от круга, образованного столбами. Все они были одеты в свою самую простую одежду, и у каждой в руках было по два шеста для вигвама, которые были связаны так, что это напоминало ножницы с очень длинными ручками и короткими лезвиями. В то же время члены общества Бизонов – все они были очень старыми мужчинами – вышли из четырех вигвамов священных женщин и, с пением и молитвами, подняли и прочно установили высокий, покрытый резьбой центральный столб для окана, предварительно привязав к нему пучок полыни, символизирующий бизоньи равнины. Как только был установлен этот столб, восточная группа затянула странную, грустную, медленную и волнующую сердце песню-молитву Солнцу, и, шагая в такт с ней, они прошли пятьдесят футов или немного больше, остановились и прекратили пение, после чего западная группа подхватила песню, прошла столько же и замерла в молчании. Северная группа, затем южная группа, в свою очередь, продолжили песню, прошли и остановились, после чего вновь настала очередь восточной группы петь и идти. По мере того, как эти четыре группы постепенно приближались к кольцу столбов, Бизоны устанавливали прочные перекладины от столба к столбу по окружности стены и крепко привязывали их полосками свежеснятой бизоньей кожи, которые воины тут же нарезали и, орудуя ножами, громко перечисляли свои ку – доблестные подвиги. Затем, наконец, подошли четыре группы общества, и пока Бизоны укладывали стропила на столбы стен, они своими шестами в виде ножниц поднимали их концы и укладывали на развилку центрального столба. Затем стропила были покрыты ветками, а кольцевая стена закрыта кустарником, за исключением места для входа с восточной стороны. И, наконец, внутри кустами было отгорожено небольшое место, где должен был находиться Создатель Погоды – это был никто иной, как наш жрец Солнца, Четыре Медведя. Там он молился о безоблачной погоде, и, если появлялись облака, то выбегал из хижины, и, пронзительно дуя в свисток из кости гусиного крыла и размахивая руками, приказывал облакам исчезнуть. Если они продолжали собираться, и начинался дождь, то считалось, что Солнце прогневалось на кого-то из племени, кто нарушил его законы.

Теперь из своих четырех вигвамов пришли женщины Окан, женщины, давшие клятву Солнцу, и каждая несла один или два парфлеша, наполненных священными сушеными бизоньими языками, которые они с постом и молитвой нарезали на очень маленькие кусочки. Гуськом, со склоненными головами, безмолвно молясь, они вошли в Окан и сели в ряд на его западной стороне лицом к дверному проему. Затем, когда они расшнуровали и расправили парфлеши, все было готово к приему людей; и. хотя их было больше трех тысяч, с самого начала не было никакой давки, никто не торопился войти первым. Церемония должна была продлиться четыре дня, так что у всех будет достаточно времени, чтобы сделать свои подношения великому богу неба.

Стоя между Мастаки и мной, Пайота дрожала от религиозного рвения. Потянув нас за руки, она побудила нас подойти к великой хижине. Мы стояли недалеко от входа, и видели, как вошел Говорящий-С-Бизоном, и передал свою шкурку белой выдры, свою бесценную жертву Солнцу, одному из Бизонов, чтобы тот прикрепил ее к центральному столбу, а затем получил от другого Бизона свою долю священного языка. И при этом Пайота прошептала нам, что больше не может ждать, чтобы получить свою порцию.

– Тогда идите, вы двое, я подожду вас здесь, – сказал я.

– Нет! Нет! Ты должен сопровождать нас! Теперь, когда ты стал одним из нас, Солнцу будет приятно, если ты отведаешь его священной пищи! – воскликнула Пайота.

– Ну, почему бы и нет? – сказал я себе и ответил, так и сделаю. Когда я последовал за Мастаки в великую хижину, то увидел, что все были довольны моим решением.

Седовласый морщинистый старик, один из Бизонов, протянул нам старинную деревянную миску ручной работы, наполненную ломтиками сушеного языка, и каждый из нас взял по одному из этих очень маленьких ломтиков. Я наблюдал за Мастаки, когда она держала свою долю, высоко подняв, и молилась Солнцу, чтобы оно дало всем нам долгую, сытую и счастливую жизнь; а затем, съев часть ее, она закопала остаток в землю, одновременно вознося подобную молитву Матери-Земле.

– Сейчас! Твоя очередь, молись! – взволнованно прошептала мне Пайота.

Я был смущен и сбит с толку, оказавшись под выжидающим взглядом пятидесяти пар глаз. Она схватила руку, в которой я держал кусочек сушеного языка, подняла ее вверх, и я прочитал вслух, предложение за предложением, молитву, которую она прошептала. А затем, без ее помощи, я съел половину ломтика и, помолившись Матери-Земле, зарыл другую половину в землю.

Когда я закончил, старик, подносивший чашу, сказал мне:

– Ты хорошо сделал, сын мой. Тот, кто наверху, и та, на чьей груди мы существуем, несомненно, будут милостивы к тебе и помогут тебе во всех твоих начинаниях.

Дрожа, как осиновый лист на летнем ветру, Пайота начала свою молитву, и молилась вновь и вновь со все возрастающим пылом, умоляя богов указать ей какой-нибудь способ по-настоящему послужить им и Народу Равнин, и, привлеченная потрясающим красноречием и искренностью прекрасной просительницы, люди столпились в хижине, чтобы увидеть и услышать ее, и стояли там, словно завороженные. Наконец, она произнесла свою последнюю молитву, обращенную к Матери-Земле, и повернулась к дверному проему хижины, затем снова повернулась, подняла обе руки высоко над головой и воскликнула: