Женщина справа

– Вы держите удар?

Кроуфорд оперся на стойку. Осунувшийся и усталый, он выглядел настоящим стариком.

– Не совсем. Такое ощущение, что пятьдесят лет моей жизни только что вдребезги разбились. Мир потерял великого кинематографиста, а я друга… своего лучшего друга. Конечно, не сегодня-завтра это должно было произойти, нам ведь уже не двадцать лет.

Я поставил перед ним чашку кофе. Несколько минут он неподвижно сидел, погруженный в свои мысли, а затем поднял голову.

– Послушайте, Дэвид, я был не до конца честен с вами…

– Вы говорите о состоянии здоровья Харриса?

На его лице появилось выражение неловкости и замешательства.

– Да, но есть и еще кое-что… Верно, Харрис чувствовал себя не так хорошо, как я вам тогда сказал. Два года назад он пережил небольшое нарушение мозгового кровообращения, которое почти не оставило никаких последствий. Впрочем, я не знаю, насколько нам удалось сохранить это в тайне. Но он был сердечником и, несмотря на курс лечения, который проходил, знал, что приступ может случиться с ним в любое мгновение. В конце концов он сжился с этой мыслью.

Внезапно на губах у него появилась улыбка.

– Уоллес не боялся смерти. Возможно, он был мнительным, но считал, что прожил очень наполненную жизнь и сделал все, о чем мечтал. Он не переставая читал труды стоиков [28] . «К самому себе» Марка Аврелия… [29] Он мне мог все уши прожужжать этой книгой! Часто он цитировал мне эту фразу: «Не надо сердиться на события». К несчастью, мне так и не удалось разделить его оптимизм…

Кроуфорд замолчал и повернул кофейную чашку на блюдце. Мне показалось, что теперь он пытается выиграть время.

28

Стоицизм – греко-римская античная философия выстраивания личного существования в соответствии с законами космоса, природы.

29

Марк Аврелий Антонин (121–180) – римский император, философ-стоик.

– Так что вы хотели мне сказать?

Такой резкий тон я выбрал нарочно, очень опасаясь, как бы Кроуфорд не поменял мнение и не прекратил свою исповедь.

– Уоллес сказал мне, что говорил с вами об Элизабет… я хотел сказать, о вашей матери.

Наконец-то мы заговорили о том, о чем должны были с самой первой встречи.

– В своем кинозале он показал мне рабочий материал из «Покинутой».

– Знаете, это исчезновение его глубоко затронуло. Многие называли Уоллеса бессердечным. В большинстве случаев это были критики, никогда не встречавшиеся с ним лично, но считавшие его фильмы слишком холодными. На самом деле он был очень застенчивым человеком с привычкой не доверять другим. За много лет он в конце концов сумел нарастить себе панцирь.

– У меня сложилось о нем точно такое же впечатление.

– Что же касается вашей матери… Думаю, что Уоллес всегда чувствовал себя немного виноватым в том, что с ней произошло. Когда снимаешь фильм, несмотря на враждебность и напряжение, рано или поздно чувствуешь, что создал настоящую команду. Уоллес дал Элизабет шанс, он действительно очень хотел сделать из нее великую актрису. Никто и предположить не мог, что ее исчезновение останется необъясненным. Прошли недели, расследование топталось на месте, продюсеры были вынуждены пригласить эту Кларенс Рейнольдс… Но ничего больше не было по-прежнему. Взяв на себя обязательства относительно съемки, Уоллес смог справиться с ситуацией, но едва закончился монтаж, как он впал в депрессию.

– Депрессию?

– Об этом известно очень немногим. Он ненавидел «Покинутую»: для него этот фильм оставался неизбежно связанным с вашей матерью. То, что она не смогла его закончить, было для него самым большим сожалением. Он считал, что у него украли что-то важное. Его начала одолевать тайна, которым было окружено это исчезновение. Почти всегда он отказывался говорить о ней. Едва разговор заходил об этом фильме, как Уоллес менял тему разговора или впадал в страшный гнев. Все в его окружении знали, что эта тема – табу.

Кроуфорд едва смочил губы в чашке. Судя по всему, ему дорого обходилось воскрешать эти воспоминания.

– Вы хорошо знали мою мать?

Он медленно покачал головой.

– Да, без сомнения, лучше, чем Уоллес. Должен признаться, что был в замешательстве, когда вы вошли в ресторан. Вы так на нее похожи.

– Я так не считаю, хотя бабушка мне все время это говорила.

– Ваша бабушка… Элизабет мне иногда говорила о ней. Она из Санта-Барбары, не так ли?

– Да, но в начале 60-х обосновалась в Лос-Анджелесе.

– Она сейчас жива?

– Она уже три года как находится в медицинском стационаре.

– У вас есть другие родственники?

– Нет.

Мне не хотелось, чтобы разговор шел как бог на душу положит; Кроуфорду следовало бы это понимать.

– Я встретил Элизабет в конце 1957 года на одной из бесчисленных вечеринок, которые устраивают миллионеры на своих виллах в Бэль-Эр. Там можно было встретить множество молодых манекенщиц, желающих сделать карьеру. Большинство из них не обладали никаким талантом и воображали, будто достаточно засветиться в высшем свете, чтобы отхватить роль. Я сразу же понял, что в вашей матери есть что-то особенное. Она не была поверхностной, как все эти девушки, рассчитывавшие только на внешнюю привлекательность. В ней была какая-то… грусть, меланхолия, которые буквально потрясли меня. Мы обменялись несколькими словами. Она совершенно не знала, кто я, и просто назвала мне свое имя. Тогда Уоллес практически на износ работал над «Покинутой». Он вымотал силы у трех или четырех сценаристов и размышлял, кого взять на роли в своем фильме. В печатных изданиях постоянно упоминались имена: Одри Хепберн, Джанет Ли… но он хотел совершенную незнакомку. Время от времени я посылал ему фото из агентства, где мы проводили кастинги. С первой же встречи ваша мать произвела на него сильное впечатление. Думаю, Уоллес больше не рассматривал никаких других кандидаток на роль Вивиан.

Кроуфорд обернулся и указал рукой на низкий журнальный столик, на котором я оставил валяться свой экземпляр «Преступлений и скандалов Голливуда».

– Вы это видели?

Я совершенно упустил из виду, что он ее заметил, войдя в комнату.

– Пролистал… Вы знаете эту книгу?

– Особенно я знаю ее автора. В свое время – если не ошибаюсь, в начале 80-х, – он имел наивность полагать, будто может прийти к Уоллесу. Он постоянно пытался взять у него интервью и в конце концов переключился на людей из его окружения, знавших Элизабет. Со мной он тоже пытался связаться. Конечно, я отказался: ненавижу такие скандальные книжонки. Их авторы воображают, будто могут рассказать чью-то жизнь, основываясь на нескольких свидетельствах из вторых рук…

– Отрывок, посвященный моей матери, достаточно честный и основан на документах.

– Тем лучше.

– Сохранились ли у вас какие-нибудь особенные воспоминания о съемках «Покинутой»? Харрис упомянул о них достаточно туманно.

– Знаете, я не так много присутствовал на съемочной площадке. Главным образом я помогал Уоллесу на начальном этапе его фильмов. То немногое, что я помню, – за пределами съемок Элизабет была очень сдержанна. В основном она сидела одна у себя в гримерке. Казалось, она все время настороже: думаю, у нее было впечатление, что никто в съемочной группе ее не любит.

– Просто впечатление?

– Без сомнения. В мире кино Элизабет была почти никому не известна. Иногда, как мне казалось, она чувствовала, что заняла чужое место. Возможно, именно это побуждало ее быть такой дисциплинированной и пунктуально следовать указаниям Уоллеса. Вначале некоторые актеры могли свысока смотреть на нее, но это достаточно распространенное явление. Нередко съемки превращаются в борьбу индивидуальностей.

– Ходили слухи…

– Какие слухи?

Кроуфорд изумленно поднял брови, но я не был таким уж простачком.