Женщина справа

* * *

На следующее утро я проснулся с пересохшей от похмелья глоткой и твердым намерением позвонить Харрису, даже толком не зная, что смог бы ему сказать. Сочтя время слишком ранним для звонка, я приготовил себе побольше кофе и растянулся на кушетке, чтобы спокойно перечитать злоключения моих четырех подростков, преследуемых психопатом. В финале истории тот оказывается старым школьным товарищем, которого те когда-то унизили во время школьной экскурсии. Чем больше я перечитывал этот финал, тем более нелепым он мне представлялся. Я снова подумал об одном из святейших правил, установленных Стивеном Ван Дайном [26] , который хотел, чтобы виновный всегда был персонажем, сыгравшим значительную роль в истории. Этот deus ex machina [27] приводил меня в уныние. Я всю голову себе сломал, пытаясь ввести подростка-убийцу в первую треть сценария, но в конце концов сдался и включил телевизор, чтобы сделать паузу.

26

Настоящее имя Уиллард Хантингтон Райт (1888–1939) – писатель и журналист, наиболее известный как автор «20 правил для пишущих детективы».

27

Буквально «бог из машины» (лат.); здесь имеется в виду внезапное разрешение ситуации самым простым из возможных способов.

На экране я моментально узнал черно-белые кадры из «Путешествия по пустыне». На короткое мгновение я подумал, что попал на кабельный канал, где весь день крутят старые классические фильмы. Но это был не показ фильма, я смотрел канал новостей.

Внизу экрана двигалась бегущая строка: Уоллес Харрис, легенда американского кинематографа, только что скончался в возрасте 77 лет.

7

Оцепенение. Я сидел, неподвижно застыв перед телевизором, точно так же, как двумя днями раньше, смотря пленку из рабочего материала «Покинутой». После кадров фильма появилось лицо Харриса, снятое крупным планом на сероватом фоне. Должно быть, архивное, годов примерно 80-х. Я поспешил сделать звук погромче.

«Спрашивать режиссера, почему он снимает фильмы, так же глупо, как спрашивать Достоевского, почему он написал «Преступление и наказание». Эти намеренно провокационные слова были произнесены во время одного из своих редких появлений на публике едва ли не самым таинственным кинорежиссером. Нас только что покинул бесценный талант, эталон, определяющая фигура второй половины века. Уоллес Харрис был одновременно актером, режиссером и продюсером. Родившись в 1921 году в Бостоне, он сначала бросается в журналистику в качестве фоторепортера; затем между 24 и 28 годами снимает малобюджетные короткометражные фильмы, которые финансирует средствами своего отца, наследника крупного кожевенного производства в Новой Англии. Ему еще не было 30, когда он подписывает «Останется одна пыль» – первый масштабный фильм, который расколет лагерь критиков и от которого Уоллес Харрис впоследствии отречется, сочтя свое произведение любительским и полным недостатков. В начале 50-х он снимает «Путешествие в пустыню» – картину, которая получает три «Оскара» от Американской академии кинематографических искусств и наук. Однако Харрис никогда не получил звания лучшего режиссера. Впоследствии его ждет успех у критики и публики: как «Покинутую», вышедшую в 1959 году, где выведен яркий образ униженной женщины, тонущей в безумии, так и «Последнюю ночь в раю», датируемую 1976 годом, – один из первых фильмов, обличающих ад Вьетнама. Никогда не будучи вовлеченным в политику, режиссер до конца 60-х подвергался нападкам цензуры и консерваторов, упрекавших его в антиамериканских взглядах. Кино Харриса было отмечено почти маниакальным стремлением к совершенству. Из-за этой требовательности к себе за почти пятьдесят лет кинокарьеры он снял всего лишь девять полнометражных фильмов. Его кино – мрачное и полное разочарований, проникнутое беспощадной критикой общества, вопросами об условиях жизни людей, что подчеркивается изумительной техникой, часто подражательной, но всегда разной. В последние семь лет Уоллес уединенно жил в своих владениях в Массачусетсе. Там он и умер в возрасте 77 лет».

Я не мог поверить в эту новость. Ошеломленный, я переключал телевизор с канала на канал, не в силах отделаться от неприятного впечатления, что стал жертвой изощренного розыгрыша. Но всюду передавали то же самое объявление. У меня дрожали руки. Внезапно я почувствовал себя ужасающе одиноким перед экраном телевизора. Как бы мне хотелось иметь возможность с кем-нибудь поговорить, но кому я мог бы позвонить? Эбби и Катберт были не в курсе – я сам так решил. Что касается Кроуфорда, у меня даже не было его телефонного номера. Какое-то время я спрашивал себя, не приснилось ли мне пребывание в Беркшире. Или, может быть, я всего-навсего только что проснулся после слишком хмельной вечеринки по случаю моего дня рождения? Ни в одной из информационных сводок не приводилась причина смерти Харриса. Вероятно, было еще слишком рано, чтобы журналисты могли узнать подробности, но я принялся строить предположения одно безумнее другого. Спустя сорок лет после исчезновения моей матери Харрис говорил со мной о ней и показывал неопубликованные кадры ее последних съемок. И, едва прошло сорок восемь часов, он внезапно умирает. Слишком много для совпадения. По крайней мере, с точки зрения человека, смотрящего сквозь призму собственных навязчивых мыслей.

Немного переварив эту новость, я устроился за компьютером и начал просматривать самые большие страницы ежедневных газет страны. «Умер Уоллес Харрис» – сдержанно сообщалось в заголовке «Нью-Йорк таймс». За этим следовал некролог, на удивление длинный, должно быть, написанный заранее, задолго до сегодняшнего дня. «Кончина гиганта кино» – объявлялось в «Вашингтон пост». «Дейли ньюс» осмелилась на более дерзкий заголовок по аналогии с одним из фильмов покойного: «Первый день в раю». И нигде ничего не сообщалось о причине смерти.

Я успел просмотреть четыре или пять некрологов, когда зазвонил телефон. Я не решался ответить, опасаясь, что это Эбби или, того хуже, Катберт, с которым нужно будет говорить о Харрисе, как если бы для меня он был бы незнакомым корифеем.

– Дэвид, это Кроуфорд. Вы в курсе?

Голос Кроуфорда, с которым я был едва знаком, принес мне настоящее облегчение.

– Я у телевизора. Я… я не могу в это поверить.

– Я тем более. Я не спал всю ночь. Это настоящий кошмар.

В трубке я слышал его почти болезненное дыхание.

– Подумать только, еще позавчера я беседовал с ним с его гостиной!

– Знаю… Уоллес позвонил мне сразу после вашего отъезда. Он мне рассказал обо всем.

«Об всем?» Даже о маленьком частном кинопоказе и нашем странном разговоре о моей матери?

– Что произошло? В газетах ничего не говорится о причинах смерти.

– Семья не пожелала распространяться на эту тему, в данный момент ограничившись коротким официальным сообщением. То, что я сейчас вам скажу, оставьте в тайне, Дэвид.

– Конечно.

– Вчера в конце дня Уоллес работал у себя в саду. У него был приступ, все так обыденно. Экономка нашла его лежащим на траве, но неизвестно, сколько времени он оставался один. «Скорая помощь» не смогла привести его в сознание. Меня известили вечером, и, конечно же, я сразу бросился к нему. Его бывшая жена в сопровождении сына прибыла незадолго до меня. Была и полиция…

– Полиция?

– Уоллес был не абы кем. Думаю, она была здесь, чтобы осмотреть место преступления… помешать любопытным и журналистам бродить вокруг владений. Знаете, в этих краях многие прекрасно знали, где живет Уоллес: это был секрет Полишинеля. Господи! Напрасно я приехал туда… к нему… Я не мог осознать, что все это правда. И еще меньше – что он умер совсем один в этом проклятущем парке, где никто не смог оказать ему помощь! Сколько раз все говорили ему, что он когда-нибудь угробит себя этой бесполезной работой!

Повисло молчание.

– Я буду в Нью-Йорке сразу после полудня, – снова заговорил он. – Мне нужно повидать вас, Дэвид.

Его тон удивил меня. Что могло быть такого срочного теперь, когда Харрис мертв?

– В чем дело?

– Я ничего не могу объяснить вам по телефону, это слишком сложно. Могу я приехать к вам?

* * *

Когда Кроуфорд вошел, было примерно три. Выглядел он просто ужасно. Обаятельный мужчина, с которым я недавно обедал, куда-то пропал. Без сомнения, он не преувеличил, сказав, что не спал всю ночь. Я предложил ему кофе, он согласился. Кофе сейчас был одинаково необходим нам обоим.

– Вы прямо из Беркшира?

– Нет, заехал к себе принять душ и переодеться, в машине через силу послушал радио. Вы сказали, что читали газеты… Что в них говорится?

– Ничего особенного. Я читал только донельзя классические некрологи, должно быть, с бог знает каких времен ожидавшие своего часа. О приступе ни одного слова… Информация о причинах смерти никуда не просочилась, это очевидно.

Пока я готовил эспрессо, Кроуфорд уселся на барный табурет моей открытой кухни. Я видел, как он с досадой трясет головой.

– Это лаконичное объявление – величайшая ошибка. Можно подумать, мы хотим что-то скрыть. Кэрол… не знаю, что ей взбрело в голову! Готов поспорить, что скоро начнут циркулировать все возможные слухи: самоубийство, нападение… Я даже представляю себе теории заговора, распространяющиеся в интернете. Некоторые примутся вам объяснять, что это дело рук ЦРУ!

Я находил, что Кроуфорд преувеличивает, но не осмелился возражать ему. В конце концов, карьера Харриса всегда была окружена таким количеством слухов; почему относительно причин его смерти должно быть иначе?