Женщины в его жизни

За время их брака Максим до мельчайших подробностей изучил ее тело, и сейчас искал главную точку, сразу нашел и стал легонько нажимать кончиками пальцев на заветный бугорок. Стон исторгся из горла Анастасии, и она слегка выгнулась ему навстречу, весь жар ее тела сконцентрировался в средоточии ее женственности.

Влажное тепло ее неотразимо влекло Максима. Он хотел уйти в нее, взять, обладать ею беспредельно, во всю мощь своих сил и до последней капли, и тем не менее сдерживал себя, чтобы дать ей первой испытать наслаждение. Он потянул за шелковую сорочку, она соскользнула с плеча, и он прикрыл ладонью ей грудь. В бледном свете утра ее плоть отливала жемчугом, и губы его ощутили прохладу мрамора. Она отозвалась на жар его рта глубоким вздохом. Неожиданно резко он сел, поднял ее и стянул через голову ее сорочку, потом – пижаму с себя; движения его были нетерпеливо-быстрыми.

Обнаженные, они вытянулись на боку лицом друг к другу, тела их соприкасались. Его темные блестящие глаза пронизывающе впились в ее глаза, от возбуждения его голос звучал низко и хрипловато:

– Я люблю тебя, Анастасия, ты даже не знаешь и не узнаешь, до чего сильно я люблю тебя, родная. У меня нет слов, чтобы это выразить. А просто сказать «я тебя люблю» как-то слишком неполно…

– Я знаю, ведь и я люблю тебя точно так же, – прошептала она, протянув руку к его лицу и ласково гладя по щеке.

Он повернул ее на спину, поднялся над нею, заглянул в ее огромные серо-синие глаза.

– Ты – моя жизнь, – сказал он.

Она полуулыбнулась ему, сладострастно вытянулась, слегка раздвинув ноги, и закрыла глаза. Он припал к ее стройному телу, наслаждаясь его совершенством и юной красотой. И стал дарить ей наслаждение, целуя поочередно груди, покуда они не стали тугими. А потом он перевел свои губы на ее живот, ведя их все ниже, ниже, ниже, пока они не угомонились между ее бедер. Он нежно ласкал ее языком и пальцами, и она открыла себя ему, излила себя ему, и мгновением позже он почувствовал ее каменное оцепенение, затем она начала дрожать, выкрикивая его имя. Ее вскрики длились и длились.

Он, опираясь на руки, навис над нею, и она любовно приняла его в лоно, лицо и глаза ее сияли восторгом. Теперь она жаждала обладать им так же, как он ею.

С долгим вздохом, похожим на стон, он глубоко вошел в нее, она разъялась надвое и соединила свои ноги у него за спиной. Он просунул руки под нее, приподнял ее ближе к себе, и они сразу попали в ритм друг друга, как это было с их первой брачной ночи. Они были тончайше сонастроены друг с другом и вместе воспаряли все выше и выше, по мере того как страсть их росла, а придя к финалу, он выкрикнул ее имя, он без этого не мог, и они вдвоем рухнули в беспредельное…

А потом они лежали в объятиях друг друга.

– Когда мы тут были в прошлом году, ты забеременела Аликс, – вспомнил Максим. – Надеюсь, дорогая, мы повторили наш успех.

– Ты и папочка тоже, – засмеялась она, опуская голову ему на грудь и по-хозяйски кладя на него руку. Она заглянула ему в глаза и сказала с насмешливой торжественностью: – К сожалению, я не уверена, что мы уже повторили. Еще нет. Не заняться ли нам опять? Замечательная штука – пытаться сделать ребеночка! Я просто представить не могу, что я делала бы с большим удовольствием.

Максим улыбнулся ей в волосы, обольщенный ею навсегда:

– Вы ненасытны, миссис Уэст.

– Если и так, то виноваты в этом вы, сэр. Не кто иной, как вы, довели меня до подобного озорства и обучили всем премудростям. – Она хихикнула, поддразнивая его, скользнула рукой по бедрам и нежно взяла его.

– Ах, какая у меня прилежная и талантливая ученица, – прошептал он невнятно, и все его существо снова возжелало близости. Он поднял ее лицо к своему, страстно поцеловал, и они опять занялись любовью.

В полдень они наняли лодку и поплыли на Торчелло, один из многих островов на лагуне, издревле населенный рыбаками. Они гуляли по древним улочкам селения, пока не пришли к их любимой маленькой траттории. Их тепло приветствовал Джованни, симпатичный хозяин кабачка, и повел в свой сад.

– Пожалуйста, Джованни, нам два кампари с содовой, – сказал Максим, когда хозяин усадил их за стол.

– Да, синьор, – ответил Джованни, улыбаясь и кланяясь, и поспешно удалился.

Их стол располагался под сенью соломенного навеса, и солнечные лучики, пробиваясь сквозь переплетения, золотили длинные волосы Анастасии, а лицо ее было покрыто тонкой решетчатой тенью. Максим смотрел на нее и декламировал:

«Но разве душа утомится, любя,Все льнул бы к тебе, целовал бы тебя,Ничто б не могло губ от губ оторвать:Мы все б целовались опять и опять…» [21]

– Байрон, – сказала она. – Поэт, которого надо читать в Венеции, мне кажется, поскольку он любил этот город. И я благодарю тебя… как ты льстишь мне, милый мой.

– Он вполне мог написать это тебе, Анастасия. Боже, как ты красива! И, о Боже, как же я тебя люблю!

21

Стихотворение Байрона (1788–1824) в переводе А.Блока.

– Я тебя тоже, – сказала она, улыбаясь ему. Она любила этот кабачок, такой простенький и очаровательный в своей деревенской незатейливости. Затененная терраса, где они сидели, выходила на просторную лужайку с множеством цветочных грядок, изобиловавших цветущей жимолостью, розами и азалией цвета темного бургундского. Было там много деревьев: гостеприимно приглашавшие в свою тень укрыться от палящего зноя августовского дня статные кипарисы, и ветлы, и около их стола гигантская магнолия. Ее цветы были размером с мужскую ладонь, темно-зеленые листья блестели так, словно их только сегодня утром отполировали.

– О, Максим! – воскликнула она вдруг. – Правда, здесь очень красиво? Такое умиротворение и покой во всем. Я никогда не была так счастлива. Никогда.

– Я счастлив с тобой всегда, где бы мы ни были, – сказал Максим, делая ударение на каждом слове. – Ты помогаешь отогнать боль. – Едва он успел произнести эти слова, как пожалел о них, потому что никогда не говорил ей ничего, что хоть отдаленно напоминало бы содержание произнесенной фразы. У Максима была склонность держать некоторые мысли и чувства при себе, о нем никак нельзя было сказать, что у него душа нараспашку.

Она сидела и смотрела на него, меж бровей у нее залегла тугая морщинка недоумения. Она было раскрыла рот, желая что-то сказать, но появился официант с напитками.

– Grazie, grazie, [22] – сказал Максим, поднимая свой стакан, чокнулся с ней и отпил глоток: – Вкусно, очень освежает.

Анастасия последовала его примеру, затем поставила стакан и пристально взглянула на Максима:

– Что ты имел в виду, сказав, что я помогаю тебе прогнать боль?

22

Спасибо (итал.).