Женское оружие
Шрифт:
Она присела рядом с Анькой, взяла ее за руку; пришлось взять жестко: перепуганная девчонка попыталась руку вырвать.
– Тише, тише, девонька, – успокаивающим голосом, словно младенцу, проговорила Арина. – Ничего страшного я с тобой делать не собираюсь. Успокойся, позади уже все. Матушка ушла, мы тут с тобой вдвоем, никто нас не видит и не слышит. Вздохни глубоко, как только можешь… А теперь еще раз, только обратно воздух выпускай медленно… еще медленнее… Чувствуешь – вдыхается воздух холодный, а выдыхается теплый… изнутри горло греет… А я тебе еще ладонь на шею положу, от нее тепло на затылок идет… ты дыши, дыши… И вниз тепло от моей ладони по спине растекается…
И сама не заметила, как заговорила певучим голосом, невольно подражая не только словам, но и интонациям старой ворожеи – так и вспоминать было легче. Анька в самом деле задышала ровнее, Арина расслабила пальцы – девчонка уже не вырывала из них свою ладонь.
– Хорошо, хорошо… ты в слова не вникай, ты голос мой слушай; он успокаивает, расслабляет… нету больше страха, нету злости, нету никого и ничего вокруг, только мы с тобой, и никто не придет и не обидит, а придет, я оберегу, заговорю… Ты же умница и красавица, только не видит этого никто, не понимает… Вот, вот так, правильно, расслабься, прильни ко мне…
Она притянула к себе Аньку, погладила по голове, а та в ответ, доверчиво прижавшись к незнакомой, только вчера впервые увиденной женщине, протяжно, со всхлипом, вздохнула.
«Ой, ведь совсем же ребенок еще, ей ласки хочется, а боярыня-то строга больно, да и некогда, поди – вон какое хозяйство на ней… Бедная ты, бедная, при живой-то матери в чужих руках ласку ищешь. Не оттого ль ты и не слышишь ничего и никого, что сама от этого мира отгородилась? В нем ты Анька-дура, и неуютно тебе здесь, маетно, а в мечтах жить слаще… и не обзывает никто, и дуростью не попрекает».
А сама продолжала говорить с Анькой монотонным голосом, переходящим почти в речитатив. И слова-то откуда-то взялись, словно старая ворожея сейчас ей те слова на ухо шептала – помогала.
– Ты поплачь, девонька, поплачь милая… тихонько так, незаметно, одними глазами. Слезы-то облегчат и утешат, тоску и горечь унесут и избудут… Дай всему, что накопилось, что тебя томит и терзает, со слезами вытечь – сразу легче станет… Вот так… вот так… тихонечко… Не спеши, милая, не спеши… ты почувствуй: внутри тебя сейчас комок сжатый, но он размягчается потихоньку, уменьшается… ты слушай меня, слушай…
По-над речкою да по берегамПроросла полынь-трава по моим словам.Трава тайная, заговорена,И тропинка туда не проторена.Как по небу-небушку, над полями,Да над лесом, над степными ковылямиИздалече гуси-лебеди летели,Из реки испить водицы захотели,Да крылами над рекою помахалиВсю полынь на берегу истоптали.Я с кручиною пойду на берег тот,Пусть она слезами да в полынь уйдет.Анька шмыгнула носом и утерла лицо рукавом.
– Ничего, ничего, пусть текут, пусть текут… Выпускай из себя все горькое, тоскливое, злое, – говорила Аринка все тем же размеренным голосом, словно продолжая читать наговор, но уже видела – Анютка расслабилась, обмякла, отпустило ее напряжение.
– Матушка меня в Ратное не отправит?.. – чуть слышно всхлипнула девчонка, явно с трудом выговаривая ужасные слова, и прижалась к Аринке еще сильнее, словно ища защиты; видно, эти сомнения терзали ее до
сих пор.«Ну хоть в память пришла, слышит что-то. А то ведь словно в мороке была. Вот теперь и говорить можно».
– Погоди, дай матушке тоже успокоиться. – Аринка погладила ее по голове. – Ты думаешь, ей легко было? Она за тебя перед родом в ответе. Она же тебя наказать ОБЯЗАНА была. Но ты – ее дочь, и от твоей боли ей вдвойне больнее. Поговорю я с ней потом, попрошу за тебя… только ведь этот раз не первый, наверное, и не последним может оказаться?
– Да не знаю я, что делать-то. Не знаю, как ей угодить! Что ни сделаю – все не так… Может, я и правда дура? – тоскливо проговорила Анька. Впрочем, слез на этот раз в голосе не слышалось, но звучала такая обреченность и покорность судьбе, что Аринка аж поежилась – совсем ведь разуверилась в себе девка.
– Я же не зря тебе помощь предлагала. Правда, ты тогда не услышала, – улыбнулась она Аньке. – Только тут дело такое – слушаться меня придется. Будешь слушаться-то? Слушаться и слушать?
– А ты и вправду научишь? – Теперь Анька глядела на Аринку с надеждой и вниманием. Та с облегчением перевела дух – получилось! Слушает ее девка. Возможно, впервые слушает кого-то столь внимательно. Теперь уже и серьезно с ней говорить можно было.
– Научу, – пообещала Аринка, глядя в переполненные надеждой глаза. – Вернее, разбираться мы с тобой вместе будем. А то один раз научу, а в другой меня рядом и не окажется. Так что давай думать.
– О чем думать-то? – с сомнением прогундела Анька и шмыгнула носом. – Я уж думала…
– И чего надумала? Говори, говори, не бойся, – подбодрила она девку, видя, что та не решается продолжать.
– Да не любит меня тут никто! – вздохнула та. – Даже Машка с детства задается и дурой обзывается! Вон, сейчас мы с ней боярышнями стали, а толку? Она-то боярышня, а я – дура Анька… Алексей и то… – Анька вспыхнула, спрятала глаза, заерзала на лавке и сразу как-то засмущалась.
«Ой, девонька, а ведь тебе он нравится… Ну ясное дело – муж взрослый, да еще такой весь лихой и загадочный, не то что отроки, и его насмешку тебе обиднее всего слышать. Да и ладно, не вредно это, почти все в этом возрасте через такое прошли…»
– Ну и что Алексей? – подбодрила она Аньку.
– Он… он говорил, что у овцы разума больше, чем у меня-а-а-а… – В голосе Аньки явственно послышалось подступающее рыдание.
– Много мужи про наш разум знают, – усмехнулась Аринка. – Ну-ка, хватит скулить! Слышишь меня? Я зачем здесь? Для разговора или причитания твои слушать? Ну-ка, выпрями спину, дыши, как я тебе говорила! Ну! Вдохнула… медленно… медленно, я сказала! Выдохнула. Еще раз! Спину, спину держать! Да не вздыхать, а дышать! Ты же из рода Лисовинов – не кто-нибудь! Подбородок выше, гордость боярскую почувствуй и сразу ныть расхочется. Еще раз, так, чтобы со стороны не слышно было… Голову высоко держи, гордо, глазами вокруг обведи, будто непорядок какой высматриваешь. Вот так. Чувствуешь, что сразу полегчало?
– А… да, вроде бы…
– А теперь все с таким же гордым видом… руки еще в бока упри… ага, так, правильно. А теперь голоси: ой, бедная я несчастная, разума меньше, чем у овцы…
Анька, только что балансировавшая на грани истерики, неожиданно для самой себя смешливо фыркнула.
– Неужто не выходит? – с изумлением вскинула брови Аринка и улыбнулась Аньке. – А ну-ка, попробуй теперь так: встань гордо, глянь вокруг свысока, да строго этак… можешь еще ногой притопнуть: «Пошто порядка нет?!»