Жены и дочери

Казалось, она снова собиралась заплакать, но он жестом показал ей продолжать, просто сказав:

– Так! Полагаю, вы подслушали наш разговор?

– Немного, — пылко ответила она, почти с облегчением от того, что ей помогли высказать вынужденное признание. — Только пару фраз.

– И каких? — спросил он.

– Ну, вы что-то сказали, а доктор Николс ответил: "Если у него аневризма аорты, его дни сочтены".

– Так, что еще?

– Да, вы сказали: "Дай Бог, чтобы я ошибся. Но на мой взгляд, у него довольно явные симптомы".

– Как вы узнали, что мы говорим об Осборне Хэмли? — спросил он, вероятно, надеясь сбить ее со следа. Но как только она поняла, что он опускается до ее уровня уловок, она набралась мужества и сказала совершенно иным тоном, противоположным ее обычной трусливой манере.

– Ах, да. Я услышала, как вы оба упоминали его имя до того, как я начала слушать.

– Значит вы признаете, что подслушали?

– Да, — ответила она, немного смешавшись.

– Скажите, как вы смогли так точно запомнить название болезни, о которой мы говорили?

– Потому что я пошла… не сердитесь, я в самом деле не вижу вреда в том, что сделала…

– Не умаляйте гнев. Вы пошли…

– В кабинет и выяснила. Почему я не могла это сделать?

Мистер Гибсон не ответил, не взглянул на нее. Его лицо было бледным, лоб нахмурен, а губы сжаты. Наконец, он поднялся, вздохнул и произнес:

– Что ж! Полагаю, что стряпаешь, то и должен печь.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, — она надула губы.

– Возможно, нет, — ответил он. — Я думаю, то, что вы услышали случайно, заставило вас изменить свое отношение к Роджеру Хэмли? Я заметил, что в последнее время вы стали с ним намного вежливее.

– Если вы имеете в виду, что он начал мне нравиться столь же сильно, как Осборн, то вы очень ошибаетесь. Нет не начал, хотя он сделал предложение Синтии и будет моим зятем.

– Расскажите мне все по порядку. Вы подслушали… я признаюсь, что мы говорили именно об Осборне, хотя у меня будет что сказать об этом чуть позже… а потом, если я правильно вас понимаю, вы изменили свое отношение к Роджеру, и он стал более желанным гостем в этом доме, чем прежде, вы стали относиться к нему как к следующему наследнику поместья Хэмли?

– Я не знаю, что вы имеете в виду под "следующим".

– Пойдите в кабинет и посмотрите в словаре, — произнес он, впервые теряя терпение за время разговора.

– Я знала, — ответила она сквозь слезы и рыдания, — что Роджер влюбился в Синтию — любой мог это заметить. И поскольку Роджер всего лишь младший сын, без профессии, без денег, кроме стипендии, я подумала, что будет правильным не поощрять его, так поступил бы любой, у кого есть крупица здравого смысла. Более нескладного, более простого, неуклюжего, глупого юноши я никогда не видела… чтобы называться "знатным наследником", я имею в виду.

– Берегитесь — вам придется взять свои слова назад, когда вы представите, что в один прекрасный день он станет владельцем Хэмли.

– Нет, не придется, — сказала она, не уловив точный смысл его слов. — Вы сейчас раздражены, потому что он влюблен не в Молли. И я называю это несправедливым и нечестным отношением к моей бедной девочке, выросшей без отца. Я всегда старалась содействовать интересам Молли, как будто она моя собственная дочь.

Мистер Гибсон был слишком безразличен к подобному обвинению, чтобы обращать на него внимание. Он вернулся к тому, что было для него важнее.

– Вопрос, который я хочу прояснить, следующий. Вы изменили или не изменили свое отношение к Роджеру после того, как подслушали мой профессиональный разговор с доктором Николсом? Разве с тех пор вы не одобряли его ухаживание за Синтией, вынеся из того разговора мысль, что у него есть отличная возможность унаследовать Хэмли?

– Думаю, да, — мрачно ответила она. — И если я так поступила, в чем не вижу вреда, почему меня расспрашивают так, словно я на трибуне для дачи свидетельских показаний. Он влюбился в Синтию задолго до того разговора, и она тоже сильно полюбила его. Не мне было переходить дорогу истинной любви. Я не понимаю, как еще мать может показать свою любовь к дочери, если не обратить случайные обстоятельства в ее пользу. Возможно, Синтия могла бы умереть, если бы ей перечили в любви. Ее бедный отец был болезненным человеком.

– Разве вы не знаете, что все медицинские разговоры конфиденциальны? Что для меня будет самым бесчестным поступком, если я стану выдавать секреты, которые узнаю в силу своей профессии?

– Да, конечно.

– А разве мы с вами не одна плоть? Вы не можете совершить бесчестный поступок без того, чтобы на меня не пало обвинение в бесчестии. Если для меня ужасным бесчестием является выдача профессиональной тайны, то что же будет, если я воспользуюсь этим знанием?

Ему с трудом удавалось сохранять спокойствие, так как подобное коварство нестерпимо его возмущало.

– Я не знаю, что вы имеете в виду под словом "воспользоваться". Я бы никогда не воспользовалась влюбленностью дочери. Я думала, что вы скорее обрадуетесь тому, что удачно выдадите Синтию замуж и избавитесь от нее.

Мистер Гибсон встал и прошелся по комнате, держа руки в карманах. Пару раз он начинал говорить, но замолкал от раздражения, не в состоянии продолжить.

– Я не знаю, что вам сказать, — произнес он наконец. — Вы не можете и не поймете, что я имею в виду. Я очень рад, что Синтия живет здесь. Я оказал ей радушный прием и искренне надеюсь, что она будет считать этот дом своим, как и моя собственная дочь. Но в будущем я должен присматривать за дверями и запирать их на двойной замок, если я так глуп, что… Тем не менее, это в прошлом; мне остается, насколько в моих силах, предотвратить повторение подобного в будущем. Теперь давайте послушаем, как обстоят дела в настоящем.

– Не думаю, что я должна рассказывать вам об этом. Это секрет, такой же, как ваши тайны.

– Очень хорошо. Вы рассказали мне достаточно, чтобы я действовал, что я несомненно и сделаю. Только на днях я обещал сквайру известить его, если что-либо заподозрю… любой роман или затруднительное положение, пусть даже менее всего похожее на помолвку, между его сыновьями и нашими девочками.

– Но это не помолвка. Он не позволит этого. Если вы только послушаете меня, я смогу вам все объяснить. Я только надеюсь, что вы не поедете и не расскажете всем и сквайру. Синтия так просила, чтобы об этом никто не знал. Только моя несчастная откровенность довела меня до этой неприятности. Я никогда не могла утаить секрет от тех, кого люблю.

– Я должен рассказать сквайру. Я не буду упоминать об этом при ком-либо еще. И вы в самом деле думаете, что подслушивание и умалчивание согласовались с вашей обычной откровенностью? Я мог бы тогда рассказать вам, что мнение доктора Николса решительно отличается от моего, и что он полагает, что расстройство, о котором я консультировался с ним от имени Осборна, было просто временным. Доктор Николс рассказал бы вам, что Осборн, как и любой другой мужчина, может жить, жениться и породить детей.