Женя и Дженни, или Вампир из 1Б

И бабушка с сомнением покачала головой.

Фу, как нечестно, подумала Женя. Как это не считаются. Скажем, если девочка знает все-все на пять, а потом, скажем, залезла на забор, то уж и не считаются. Странные порядки у них там в этой самой школе. Это как если бы дедушка весь месяц работал, а потом выпил бы бутылку коньяка, то ему что же — не надо давать зарплату? Но все это Женя подумала про себя. А вслух сказала:

— Ох, — сказала Женя, — как вы мне надоели с этим вашим хорошо учиться. Да я буду учиться не то что на одни пятерки, но на шестерки. И даже на семерки. Только бы нас с Дженни взяли на море. Правда, Дженни, мы будем с тобой учиться…

— Ав, — сказала Дженни.

— И вообще — тебе пора собираться в постель, — сказала бабушка. — Посмотри свою программу Спокойной ночи и — марш в кровать.

— Бабушка, — сказала Женя очень серьезно, настолько, как только могла, — сколько раз тебе мама говорила, что не надо ребенка заставлять есть. Так вот, то же самое относится и ко сну. Можно я подсмотрю еще хоть одну звездочку. Потому что я еще не все желания загадала.

— Ну, что с тобой делать, — вздохнула бабушка. — Но только одну.

И она ушла в дом.

— Дженни, — сказала Женя, — смотри внимательно. И как увидишь падающую звездочку, загадывай желание.

Дженни лизнула хозяйку в щеку.

— Ох, какая ты у меня глупышка. Смотри не на меня, а на небо. Вот, вот, видишь, еще одна упала.

И Дженни действительно посмотрела на небо.

— Ну что, загадала? Тогда скажи мне по секрету — какое желание? Или нет, не говори, а то не сбудется.

И они еще долго сидели на крыльце под августовским небом, девочка и собака, и смотрели, как падают звезды. И, честно сказать, ни у одной из них не было никаких особых желаний. У них было одно желание — как можно дольше, нет — всегда, быть вместе. И любить друг друга.

Прощай, дача

Нет ничего грустнее, чем уезжать с дачи поздним августом.

Вещи покидают свои места, к которым за долгое лето они так привыкли. Скажем, сковорода, так уютно висевшая на кухне на гвозде вниз головой, исчезла со стены, и гвоздь осиротел. Исчез мамин плед с кушетки под лестницей. Опустела тумбочка из-под телевизора. Неуютной казалась и веранда с голым круглым столом. И голая лампочка без абажура, который заперли в чулан. Только на подоконнике оставался забытый подсвечник с оплывшей свечой. Да ненужное теперь средство от комаров в фиолетовом пластмассовом флаконе. Да расчерченный лист бумаги, на который капнул свечной воск — пулька от преферанса, в который так уютно вечерами играли здесь взрослые.

Пока грузили вещи в машину, Женя еще и еще раз обошла комнаты — бабушка велела взглянуть, не забыла ли она чего. На тумбочке у бабушкиной кровати оставались несколько пузырьков от лекарств, Женя проверила — все почти пустые. В комнате у мамы были кое-как запихнутые в шкаф летние дачные вещи. Да сломанный пластмассовый гребень, который мама забыла, наверное, выбросить. Нет, ничего нужного Женя в доме не нашла. Дача осиротела.

Она вышла на крыльцо, огляделась. Висит большой навесной замок на сарае, в котором на зиму заточен мамин велосипед. Опустела площадка перед домом, откуда исчез красивый надувной бассейн с веселыми дельфинами на боках. И, кажется, осиротел сад. С кустов все ягоды были собраны, и кусты смородины и кусты крыжовника, казалось, тоже грустили. На большой старой яблоне уже не было яблок, и те, что не пошли в компот, покрывали землю под ней, и у этой падалицы были коричневые бока. Падали, кружась, мелкие листочки со старой березы — с той, на которой еще недавно сидел белый попугай.

Что ж, Женя вздохнула и накинула за спину рюкзак, в который были собраны ее вещи. И взяла пакет с двумя мисками Дженни. Вот уж кто совсем не грустит. Дженни весело скакала, мешая грузить вещи, носилась от машины к Жене и обратно, вовсю размахивая хвостом. Быть может, она думала, что ее хозяева сейчас играют в какую-то веселую игру? Наверное, не понимает, что уж не носиться ей за рыжим котом до следующего лета. А до лета еще осень, потом зима, потом хлипкая городская весна с холодными лужами на бульваре и с бурыми, с каждым днем оседающими сугробами. Целая вечность.

Пришел дедушка. Он деловито стал надевать на окна щиты из досок, извлеченные из сарая и приготовленные им у каждого окна.

— Что, школьница, — сказал дед очень бодро, — соскучилась, наверное, по дому?

Потом он нагнулся к Дженни, которая вертелась у него под ногами, в веселом ожидании, когда ее позовут садиться в машину. Потрепал ее за ухо и сказал:

— Что ж, пойдем сегодня с тобой на бульвар. Если, конечно, ты будешь себя прилично вести.

И вдруг, как это случается не только с маленькими девочками, но и с девочками взрослыми, настроение у Жени как по волшебству переменилось. Женя вспомнила, что дома, в Москве, ждет ее новенький сине-желтый ранец со всякими отделениями и кармашками, и тетрадки со смешными обложками, и учебники с яркими красивыми картинками. И трамваи с их веселым городским громыханием, и Дженнины собачьи друзья на бульваре, и Наташка. Они хоть и ссорятся иногда, но прошлым летом, когда Женя вернулась с дачи, а Наташку привезли из Крыма, они мигом забыли все ссоры и долго-долго играли — до самого сна.

Но главное, главное в Москве ее ждет красивое новое коричневое платье с белым вышитым отложным воротником, которое она еще ни разу не померила. Ведь совсем скоро, всего-то через три дня, она пойдет в школу.

Женя мигом перестала чувствовать себя так, будто она сирота. Сирота, как оставленная дача. Не то, чтобы Женя очень хотела идти в школу. Нет, ей, конечно, было и любопытно, и немного страшновато. Но, как сказано, ее беспокоило, как же теперь по полдня будет оставаться без нее Дженни. Ведь с тех пор, как Дженни щенком появилась в доме, они не расставались ни на миг. Ни на секундочку.

— Ну, вот, — сказал несколько запыхавшийся дедушка, — все, девочки, пойдемте в машину. А то ваша мама уже ругается, что мы долго раскачиваемся.

— А мы и не раскачиваемся. Правда, Дженни. — Женя обернулась к дому и помахала ему рукой. — Прощай, домишко. Не грусти, мы еще приедем. И будем гостить у тебя все следующее лето…

И вот, когда все уселись, и машина уже выехала из ворот, и дед их запирал на большой замок, Женя крикнула:

— Подожди, подожди, мама. Смотри, смотри.

На их заборе неподвижно сидел Рыжий и смотрел на них грустными глазами.

— Это он пришел нас проводить, — сказала бабушка.

— Рыжий, — крикнула тогда Женя, — Дженни любит тебя. И она еще вернется, не грусти, Рыжий. Милый, милый кот.

Дедушка сел на переднее сидение рядом с мамой. И они тронулись, А Женя и Дженни смотрели сквозь заднее стекло, пока и сама дача, и забор не остались за поворотом. А с ними и весь дачный поселок Нарядный.

Митинг

— Ах, бабушка, не нужен мне этот белый бант. Я не кукла. И вообще, банты носят одни пудели.

Так говорила Женя, стоя перед большим зеркалом в прихожей. На ней было коричневое платье с отложным кружевным белым воротником. И коричневые лаковые туфельки с острыми мысками и с золочеными пряжками.

— Господь с тобой, — сказала бабушка. — Где это, скажи на милость, ты видела пуделя с бантом?

— Как это где? Бант носит пудель Артемон, — объяснила Женя, вырываясь из бабушкиных рук. — Ну, приятель Мальвины. В которую еще влюбился Буратино.