Жернова. 1918–1953. Книга седьмая. Держава

Снова Сталин слушал пояснения конструкторов, не довольствуясь объяснениями начальника артиллерии. На этот раз они и говорили не так, как в поезде, и вели себя более свободно и даже увлеченно. Он заставлял спорить между собой приверженцев разных конструкций одних и тех же систем, пытался уловить суть. Конструктора не охаивали друг друга, придерживаясь некоего этикета, они лишь выпячивали преимущества своих пушек, надеясь, что начальство разберется.

«Хотя бы один из них сказал: „Да, моя пушка хуже, я сам отдаю предпочтение конструкции своего конкурента“, – думал Сталин, слушая пояснения. – Нет, никто ни словом, ни полсловом не обмолвился, все стоят горой за свое детище…»

Сталин все реже и реже задавал вопросы. Он уже пришел к выводу, что конкуренция вещь хотя и полезная, но имеет свои рациональные границы. Ему вспомнилась притча про разборчивую невесту, которая хотела от каждого жениха взять самое лучшее и из этого лучшего слепить одного… Что ж, если желание невесты невыполнимо, то это не значит, что оно невыполнимо вообще. Надо взять от одного орудия дальнобойность, от другого скорострельность, от третьего технологичность заводского производства. И так совместить эти качества, чтобы они дополняли и усиливали друг друга.

Слишком много конструкторских бюро вредно. Нужно по тому или иному направлению иметь не более трех. А сегодня, когда время сжимается все сильнее под воздействием быстро меняющихся международных обстоятельств, надо все силы сосредоточить на чем-то одном.

Грабин, казавшийся столь убедительным в поезде, здесь, рядом со своей длинноствольной пушкой, убедительность порастерял. Кулик первым высказался против такой противотанковой пушки:

– Ни у нас, ни даже у немцев нет таких танков с такой броней, чтобы требовалась пушка такой мощности и бронебойности, – говорил он солидным басом. – Вместо такой пушки можно сделать две сорокопятки. И пороха потребуется меньше, и артиллеристам пупки не надрывать. А сколько надо перекопать земли, чтобы установить ее на боевую позицию? Горы! Такая пушка если и понадобится, то лет через двадцать.

– Не через двадцать, а завтра, завтра она понадобится! – в отчаянии воскликнул Грабин и тут же прикусил губу под испытующим взглядом Сталина.

Сталину, между тем, пушка нравилась: в ней сочеталось изящество произведения искусства с завершенностью формы, предназначенной исключительно для практических целей. Но, действительно, приходится считать каждую тонну чугуна и стали, каждый пуд меди, каждый килограмм пороху… Кстати, Ворошилов говорил о новом танке, у которого толщина брони превышает все известные образцы. Но сам же Ворошилов считает, что такие танки нам пока не нужны. Однако если у нас конструктора придумали такие танки, то они могут быть придуманы и у наших противников. Надо выяснить, в каком направлении движется танкостроение, а уж потом принимать решение и по противотанковым пушкам. Сталину казалось, что Грабин этот более прав, чем Кулик. И он обронил, будто между прочим:

– Ничего, товарищ Грабин, и до вашей пушки дойдет очередь. И даже скорее, чем кое-кто думает.

Когда осмотрели последнее орудие, Кулик предложил поприсутствовать при стрельбах, но Сталин отказался.

– Пусть другие смотрят, – сказал он. – И пусть все хорошенько продумают все, что здесь было сказано. Завтра… Нет, через два дня – выводы на расширенное заседание Политбюро. Там и решим.

Повернулся и пошел к машине.

Все стояли и в растерянности смотрели ему вслед. Никто не знал, что делать: спешить вслед за Сталиным на поезд? оставаться смотреть стрельбы? писать выводы?

Но едва Сталин уселся в машину, как все кинулись к своим машинам, захлопали дверцы, зафырчали моторы, кортеж потянулся на лесную дорогу, а еще через полчаса поезд вез всех назад, в Москву.

Глава 9

В довольно просторном кабинете своего вагона Сталин переоделся в легкий серый френч, велел Поскребышеву позвать Молотова и Ворошилова. Указав черенком трубки на диван, спросил:

– Ну, что вы думаете?

– М-мне к-кажется, – начал осторожно Вячеслав Михайлович Молотов, – что все пушки имеют свои достоинства и свои недостатки. Какие из этих достоинств выше, какие ниже, решить с кондачка затруднительно. Я полагаю, что когда в Совнаркоме появятся окончательные выводы…

– А ты, Клим?

– Я думаю, что если брать противотанковую артиллерию, то предпочтение надо отдать тридцати семи и сорока пяти миллиметровым калибрам…

– Ясно, – остановил Сталин наркома обороны. – Если бы у тебя имелось продуманное решение, не пришлось бы сегодня собирать такую толпу. Толпой ничего не решишь. А решить надо так: ко лбу Ивана Ивановича надо приставить нос Петра Севастьяновича, глаза Никиты Степановича, подбородок… ну и так далее. Надо немедленно объединить все конструкторские бюро в два-три. Пусть каждое принесет с собой самое лучшее – это и будет решение проблемы. Кстати, точно так же надо сделать и с другими бюро: по самолетам, по танкам. Иначе мы захлебнемся в море запасных частей, распылим средства. Нужны базовые модели вооружения. Я давно тебе говорил об этом, Клим. А ты все тянешь, все никак не раскачаешься. Чтобы через месяц вся работа по объединению КБ была завершена. А то мне жалуются, что какой-то новый танк у нас твои кавалеристы не хотят даже пускать в пробную серию. Что за танк? Кто конструктор? Где его можно посмотреть?

Ворошилов встал, обиженно передернул плечами.

– Танк среднего класса, конструктор Кошкин… из Харькова. Этот танк еще Тухачевский пытался протолкнуть. Но у нас уже есть и средние танки, и тяжелые, и легкие. Мы едва наладили производство, а конструкторам только дай волю, так они каждый год будут придумывать новые модели. Нам нужно усовершенствовать то, что есть…

– Мысль не может стоять на месте, – точно самому себе произнес Сталин.

– Я ведь не инженер, Коба. Я – солдат.

– Ты, прежде всего, нарком обороны. Следовательно, должен четко представлять себе, какое оружие нужно Красной армии. Видеть перспективу. Ко всему прочему, ты бывший слесарь. Следовательно, должен знать, что и как делать на производстве! – вдруг вспылил Сталин. – А нам надо думать именно об этом: как в кратчайшие сроки наладить серийное производство новейших разработок. Чтобы не отстать от немцев. А у тебя танк, броню которого, как мне пишут, не пробивают пушки, никак не может получить зеленый свет… Иди, слесарь, думай. Послезавтра скажешь, что ты придумал.

Когда за Ворошиловым закрылась дверь, Сталин сел на диван, занялся своей трубкой. Проворчал:

– Один не пускает танк, броню которого не пробивают пушки, другой не пускает пушки, способные пробить эту броню. – И с презрением бросил: – Им бы все шашками махать да на коне красоваться…

Вячеслав Михайлович молчал, смотрел в окно, за которым мелькали деревеньки, зеленеющие поля, одевающийся листвой лес. Он знал, что все эти споры касаются и его, но лишь в той степени, когда речь пойдет о производстве, металле, финансировании. Пока военные спорят, вмешиваться нет смысла. Когда Сталин решит, что надо пускать в производство, тогда наступит его, предсовнаркома Молотова, время, и он свое слово скажет.

– Теперь с тобой, Вече, – заговорил Сталин, несколько раз пыхнув дымом. – Бери на себя наркомат иностранных дел. Летвинов не справляется. Пошли его послом… скажем, в Америку. Но пусть формально остается твоим замом. Разберись с тамошними кадрами. Кое-кого мы вычистили, но, думаю, не всех. Остались последыши Троцкого: от кого-то же он получает информацию. – Сталин помолчал, посмотрел в бесстрастное лицо Молотова, продолжил: – Наркоминделу нужна новая кровь, нужны новые люди. С завтрашнего дня и приступай. Решение Политбюро завтрашним же днем и оформим.