Жернова. 1918–1953. Книга седьмая. Держава

– А как с моим председательством?

– Потянешь и председательство. Я тебя знаю. Пока неким тебя заменить. Там видно будет.

Отпустив Молотова, Сталин вызвал Берию.

– Рассказывай, как там у тебя с Ежовым?

– Отпирается от всего, – обиженно заговорил Берия, точно Ежов обещал ему что-то, но обещания не выполнил. – Говорит, что никаких заговоров не устраивал, что по части чистки никакого своеволия не допускал, выполнял указания ЦК и решения съезда партии…

– Не могли заставить его говорить правду? – Сталин искоса глянул на Берию, занятый трубкой.

– Над ним работали Черток с Пинзуром. Они и мертвого заставят говорить, но Ежов стоит на своем: нет и нет.

– Жить хочет, – негромко произнес Сталин. – Ладно, оставь его в покое. А то твои чертоки из него дурачка сделают. А нам он нужен для суда. И вообще спешить с Ежовым не надо: пусть все успокоится, придет в норму. Мы теперь на новом этапе, нам лишние потрясения не нужны. Кстати, чертоков твоих, этих мясников… – Сталин пошевелил в воздухе пальцами, пояснил: – Они свое дело сделали.

– Я провожу кардинальную замену следственного аппарата, – склонил Берия прилизанную голову.

– Я слышал, у тебя какая-то Сонька Золотая Ножка мужикам половые органы отбивает… Это правда?

– От Ягоды осталась. Но я ее уже уволил из органов.

– Нам теперь пора переходить к законности и нормальному судопроизводству, – тихо произнес Сталин.

Берия сощурил недоверчиво глаза, но тут же спрятал их за бликами стекол пенсне.

В помещение вошел Ворошилов, остановился в дверях.

– Что-нибудь стряслось? – спросил Сталин, раскуривая погасшую трубку.

– Срочная радиограмма из Монголии, товарищ Сталин, – ответил Ворошилов и приблизился к столу.

– Читай.

– Сегодня утром японские войска численностью более тридцати тысяч человек атаковали наши позиции в районе реки Халхин-Гол с применением артиллерии, авиации и бронетехники. Бои развернулись на фронте около пятидесяти километров. Жду ваших указаний. Командарм первого ранга Штерн.

– На чье имя телеграмма? – спросил Сталин.

– На мое и твое, Коба, – произнес Ворошилов, и Сталин увидел, как беспокойно моргают его глаза.

– Штерн – он, что, в Монголии?

– Нет, он в Чите. Телеграмма из Читы.

– А кто командует нашими войсками в Монголии?

– Комбриг Фикленко.

– Что это за человек?

– Лично я не знаю, что это за человек. Но Штерн за него ручается.

– Штерн ручается, а нарком не знает. Что же ты за нарком, если не знаешь своих людей. Тем более, если они командуют такими ответственными участками…

– До сих пор этот участок ответственным не считался.

– Пошли туда кого-нибудь из людей, кого ты знаешь, на кого можешь положиться.

– Предлагаю Кулика, – тут же откликнулся Ворошилов.

– Кулика так Кулика, – согласился Сталин. – И пусть Штерн тоже там присутствует… если ты его хорошо знаешь.

– Штерна я знаю: он ответственный и грамотный военачальник.

– Вот и пусть они там надают япошкам по первое число. А ты контролируй. И докладывай обо всем, что там происходит, – жестко закончил Сталин и махнул рукой, отпуская и Берию и Ворошилова.

Глава 10

Василий Мануйлов вышел из проходной вместе с Димкой Ерофеевым. Димка торопился в институт, впереди у него выпускные экзамены, защита дипломного проекта. Димке есть куда спешить, и Василий подстраивался под его широкий шаг, слушал торопливые Димкины слова:

– Понимаешь, какая штука, корпус мотора из алюминия почти вдвое легче, чем из чугуна, а по прочности даже превосходит чугунный. Для авиации это огромная выгода. Там каждый грамм на учете. Но и для танка тоже. За счет мотора можно усилить броню, поставить более мощную пушку…

– Так-то оно так, – вяло возражал Василий, – но у алюминия коэффициент объемного расширения значительно больше, чем у чугуна, а при наших морозах неминуемы перенапряжения на отдельных участках. В результате трещины, разрыв материала. К тому же для сохранения однородности массы надо будет и все остальные детали делать из алюминия: кольца, пальцы, клапана, а это нереально.

– Реально, – не сдавался Димка. – Надо лишь подобрать такие присадки, чтобы выровнять коэффициенты…

Василий вспомнил, что на своем последнем занятии на рабфаке он выступал с рефератом по литью алюминиевых сплавов. Как давно это было. Если бы не выгнали, уже с год как работал бы инженером. Не повезло… А вот Димке повезло, а он и в тюрьме сидел, и в лагере, и даже участвовал в побеге. После этого и думай, есть судьба или нету, и почему она у одних такая, а у других совсем иная, хотя все исходные данные одинаковы или близки по параметрам. Может, у него, у Василия, твердости характера нет или еще чего? Может, ему драться надо за свою судьбу, не жалея ни кулаков, ни самой жизни? Вон Димка: тащил охранника на себе несколько дней по горящей тайге, в результате вновь стал хозяином своей судьбы. А посмотришь – ничего особенного. Да и на кого ни взгляни, все – ничего особенного, и он, Василий Мануйлов, тоже. Особенное – оно внутри, его не сразу и разглядишь.

Что-то продолжал говорить Димка, Василий не слушал, поглощенный своими мыслями.

Забренчал и заверещал колесами на повороте трамвай, Василий поднял голову… и увидел Вику.

Вика стояла возле доски объявлений. На ней знакомый голубой берет, светлый плащ и короткие ботики, сумочка из соломки под цвет плаща висела на плече, в руках зонтик. От неожиданности Василий замедлил шаг, глянул на Димку, Димка на него.

– Ты чего? – спросил Димка и оглянулся по сторонам, отыскивая то, что так подействовало на приятеля.

– Ты иди, – отмахнулся Василий. – А то в институт опоздаешь.

– Не опоздаю, – откликнулся Димка и зарысил к трамвайной остановке.

Уже стоя на площадке вагона, он, через головы пассажиров, успел заметить, как Василий подошел к какой-то девице и остановился перед ней, и девица шагнула к нему и даже положила ему на плечо руку. Трамвай стал заворачивать, и Димка потерял Василия из виду.

– Что-нибудь случилось? – спросил Василий у Вики, с тревогой вглядываясь в ее слегка прищуренные близорукие глаза цвета перезрелой вишни.

– Случилось, – ответила Вика и пояснила с обычной для нее решительностью и неумением ходить вокруг да около: – Папу переводят в Москву. В наркомат.

Василий почувствовал, что во рту у него пересохло. Он облизал губы, беспомощно скользнул взглядом в сторону: он знал давно, а сейчас в глазах Вики разглядел особенно отчетливо, что она ждет от него каких-то решений, более того, знал, что не просто каких-то, а вполне определенных, но сегодня был готов к этим решениям даже меньше, чем полгода назад.