Жертвоприношения

Если не уметь с ней обращаться, все тепло поднимается вверх, в мезонине умираешь от жары, а внизу мерзнут ноги, но такой примитивный вид отопления ему нравился: тепло нужно было уметь заслужить, а это требовало как внимания, так и опыта. Камиль научился топить печь так, чтобы она хранила тепло всю ночь. В самые холодные зимы температура по утрам поднимается чуть выше нуля, но он считает это первое испытание, когда закладываешь в печь дрова и поджигаешь их, своего рода священнодействием.

А еще он заменил б'oльшую часть крыши окнами. Так что небо видно постоянно, стоит поднять глаза, а над тобой облака, и дождь, кажется, падает прямо на тебя. Когда идет снег, становится даже не по себе. Эта открытость небу ничего дому не прибавляет, света здесь и без того хватило бы. Когда к Камилю сюда приехал Ле Ган, то, как человек практический, естественно, задал вопрос, на который получил следующий ответ:

— Ну а как же? Ростом я с пуделя, а устремления у меня просто космические.

Камиль приезжает сюда при любой возможности — в отпуск, на выходные. Приглашает он сюда не многих. Впрочем, в его жизни и не так много людей. Приезжали Луи и Ле Ган, приезжал Арман, он не скрывал этот дом. Но он стал его тайной, времени он здесь проводит много, рисует всегда по памяти. В стопках набросков, в сотнях альбомов для заметок, которыми завалена вся гостиная, — портреты всех тех, кого он арестовывал; всех мертвецов, которых видел и которые фигурировали в его расследованиях; всех судебных следователей, с которыми работал; коллег, с которыми сводила судьба. Но очевидное предпочтение отдается свидетелям. Всех их он допрашивал, эти люди появлялись и исчезали: получившие травму изумленные прохожие; категорически настроенные наблюдатели; женщины, которые не могли прийти в себя после пережитого; девушки, которые были не в силах справиться с переполнявшими их эмоциями; мужчины, которых лихорадило от прошествовавшей рядом с ними смерти… Все они, за редким исключением, тут: две, а может, и три тысячи набросков, гигантская, единственная в своем роде галерея портретов — ежедневная жизнь полицейского уголовной бригады глазами художника, которым он так никогда и не стал. У Камиля редкий дар рисовальщика, его рука поразительно верна. Порой он утверждает, что его рисунки умнее их автора, что, впрочем, недалеко от истины. Тем более что даже фотографии оказываются менее точными, чем эти наброски.

Когда Камиль с Анной были в Музее Пикассо, Анна показалась ему столь прекрасной, что он попросил: «Не двигайся». Вытащил мобильный телефон и сделал фотографию, одну-единственную, чтобы она появлялась на экране, когда Анна звонит. А в конечном счете ему пришлось переснимать собственный рисунок: он оказался точнее, правдивее, выразительнее.

Стоял сентябрь, и еще не похолодало, поэтому, когда Камиль поздним вечером приехал сюда, он только разжег в печи так называемый комфортный огонь.

Кошку стоило бы поселить здесь, но Дудушке не нравится деревня, ей нужен Париж. Париж или ничего. Камиль и ее много рисовал. И Луи. И Жана. И Мальваля — раньше. Вчера вечером перед сном он извлек на свет божий все портреты Армана, нашел даже набросок, сделанный в день его смерти: распростертый на постели Арман, лицо вытянулось и обрело наконец спокойствие, которым все мертвецы так или иначе похожи друг на друга.

В пятидесяти метрах от дома встает лес, двор практически упирается в него. Ночи сырые, поэтому утром вся машина оказалась в каплях воды.

Он очень часто рисовал лес, рискнул даже сделать акварель, но цвет не его стихия. Камиль силен там, где есть эмоция, движение, что-то живое, колорист же он никудышный. Его мать — другое дело, но не он. Нет.

Точно в четверть восьмого завибрировал мобильник.

Камиль берет его, все еще держа кружку в другой руке. Луи начинает с извинений.

— Оставь! Что случилось?..

— Мадам Форестье ушла из больницы…

Короткая пауза. Пришлось бы кому-нибудь писать биографию Камиля Верховена, б'oльшая ее часть оказалась бы посвящена истории таких пауз. Луи, которому это известно, тем не менее продолжает размышлять. Какое место на самом деле занимает исчезнувшая женщина в жизни Камиля? И является ли она истинной и единственной причиной его поведения? И что от экзорцизма есть в занимаемой им позиции? По крайней мере, молчание майора Верховена красноречиво говорит о том, какой удар нанесен его жизни.

— Когда она исчезла?

— Неизвестно. Ночью. Медсестра заходила около десяти вечера, она с ней разговаривала и казалась спокойной, но уже через час заступившая на смену новая медсестра обнаружила, что в палате никого нет. Мадам Форестье оставила б'oльшую часть одежды в шкафчике, чтобы создать впечатление, что она просто ненадолго вышла. Они и правда не сразу поняли, что она действительно сбежала.

— Что говорит охранник?

— Что у него проблемы с простатой и он иногда задерживается в туалете.

Камиль отпивает глоток кофе.

— Сию же минуту отправь кого-нибудь к ней на квартиру.

— Я уже сделал это, прежде чем позвонить вам, — отвечает Луи. — Ее никто не видел…

Камиль впивается взглядом в опушку леса, как будто оттуда может прийти помощь.

— Не знаете, есть ли у нее родственники? — спрашивает Луи.

— Нет, — отвечает Камиль, — не знаю.

На самом деле — знаю: у нее дочь в Штатах. Он вспоминает, как ее зовут. Ах да — Агата. Но он об этом молчит.

— Если она отправилась в гостиницу, найти ее будет труднее, но она ведь могла обратиться за помощью к знакомым. Попробую начать с ее работы.

Камиль вздыхает.

— Оставь, — говорит он, — я сам этим займусь. А на тебе Афнер. Есть что-нибудь?

— В настоящий момент ничего. Он, похоже, действительно исчез. По последнему его известному адресу никого. Те, кто его знал, утверждают, что не видели его с начала прошлого года…

— То есть с январского налета?

— Что-то в этом роде.

— Наверное, смотал куда-нибудь подальше…

— Так все и думают. Есть даже те, кто думает, что он умер, но никаких доказательств. Еще говорят, что он болен, такая информация появлялась уже неоднократно, но, учитывая его выступление в пассаже Монье, думаю, что говорить об этом не приходится. Мы продолжаем поиски, но, боюсь, впустую…

— А когда будут результаты экспертизы по смерти Равика?

— В лучшем случае завтра.

Луи выдерживает деликатную паузу — это особое качество его воспитания: молчать, прежде чем задать трудный вопрос. Наконец он прерывает молчание:

— Кто из нас сообщит дивизионному комиссару о мадам Форестье?

— Я.

Ответ сорвался с его губ. Слишком быстро. Камиль ставит кружку в раковину. Луи, которому никогда не изменяет интуиция, ждет. И продолжение следует:

— Послушай, Луи, я бы предпочел поискать ее сам. — Камиль просто видит, как Луи осторожно покачивает головой. — Думаю, что смогу ее найти… достаточно быстро.

— Как хотите, — соглашается Луи.

Оба понимают, что комиссару Мишар никто ничего сообщать не будет.

— Я скоро буду, Луи, — произносит Камиль. — Сначала у меня встреча, но сразу же после я приеду.

По его позвоночнику сбегает капля холодного пота, но совсем не оттого, что в комнате холодно.

7 часов 20 минут

Он быстро заканчивает одеваться, но уйти просто так не может, это сильнее его, он должен убедиться, что безопасность обеспечена, — набившее оскомину чувство, что все всегда зависит от него.

Камиль на цыпочках поднимается в мезонин.

— Я не сплю…