Жестокая клятва

— Что-то не так? — Нервно спрашиваю я, когда Кларк открывает передо мной дверь и проскальзывает внутрь.

— Нет, — отвечает Найл, его голос звучит немного более отрывисто. — Но мне действительно нужно отвезти тебя домой на случай, если я понадоблюсь где-то еще.

— От кого сообщение? — Обычно я бы не спросила, но я рискну, чувствуя, как узел возвращается в мой желудок.

Найл смотрит на меня.

— Лиам, — говорит он наконец. — У Сирши роды.

13

НАЙЛ

Очевидно, что мне нет необходимости ехать в больницу, поэтому, как только я отвезу Изабеллу и удостоверюсь, что она благополучно добралась, я вернусь к себе. Я сильно сомневаюсь, что я кому-нибудь понадоблюсь сегодня вечером, последнее место, где я хочу быть, это больница, и я могу гарантировать, что ни Коннор, ни Сирша тоже не хотят, чтобы я там был. Лиаму может понадобиться дружеская поддержка, но для этого он может прийти ко мне домой или встретиться со мной, если потребуется. Правда в том, что я не хочу быть там, где Изабелла сможет увидеть клубок эмоций, одни мрачнее других, которые поднялись во мне, когда я услышал, что Сирша рожает. Теперь, вернувшись в свою квартиру с бокалом крепкого виски в руке, я могу вместо этого отдаться им, позволяя всему этому проходить через мою систему в уединении.

Я действительно думал, что покончил со всем этим, со всем, что произошло с ней, что мне уже наплевать. Особенно после выходок Сирши в последние недели, я был совершенно сыт по горло ее вмешательством и тем, как она продолжала совать свой чертов нос во все подряд, даже после того, как она ушла из моей жизни. Но кое-что, что Сирша прямо сейчас рожает, у нее вот-вот родится ребенок от Коннора, вдобавок к сегодняшней встрече… это действительно меня подкосило.

Единственное средство, которое я вижу, это напиться.

На приеме у врача я почувствовал то, чего никак не ожидал. С тех пор, как Изабелла сказала мне, что беременна, я боролся с волнами противоречивых эмоций: гневом из-за того, что меня заставили взять на себя такую огромную ответственность, страхом, что я буду плохим отцом, а также странным и неопределенным ожиданием. Я никогда в жизни не боялся смерти, но теперь я ловлю себя на том, что беспокоюсь о том, что умру и оставлю своего ребенка без отца, оставлю Изабеллу без защитника, и это постоянно меня раздражает.

Я не знаю, как быть другим человеком, кроме того, кем я являюсь сейчас. Я никогда не желал ничего другого. Но теперь я ловлю себя на том, что каждую ночь, ложась спать, испытываю тоску по Изабелле, которая выходит за рамки простого физического желания. Всякий раз, когда я нахожусь с ней в ее квартире, которая, кажется, ей достаточно нравится, но никогда не могла стать для меня домом, я не могу не представлять ее в своем доме с серыми стенами, стоящей в огромной гостиной с моим ребенком на руках. Я вижу вещи, которые, как мне казалось, меня никогда не волновали, но каждый раз, когда я иду по этой нити воображения, это заканчивается ссорами и слезами, когда я не могу доверять ей, когда я слежу за каждым ее движением, когда я разбираю ее слова в ожидании следующей лжи. Чувства, которые я испытываю к ней, то, чего она заставила меня хотеть, в сочетании с моим глубоко укоренившимся страхом, что мы все испортили с самого начала, словно разрывают меня на части.

Виски помогает, но не так сильно, как следовало бы. Я допиваю один стакан, потом другой, и еще один, желая притупить разрывающую боль в груди. Я думаю о Сирше в больнице, Конноре рядом с ней, о Лиаме дома с Анной и Бриджит, думаю о той ночи, когда на свет появилась его дочь, и я чувствую себя таким отчаянно и мучительно одиноким, что это оставляет меня опустошенным.

Мой телефон жужжит, и я беру трубку, думая, что это Лиам. Вместо этого я вижу сообщение от Изабеллы, мерцающее на экране.

Ты не обязан отвечать, если не хочешь, но я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

Я смотрю на сообщение, перечитывая его снова и снова. Я могу представить ее в квартире, кусающую нижнюю губу, мучительно раздумывающую, отправлять ли сообщение вообще. Мне хочется прижать ее к себе, заключить в объятия, поцелуем прогнать все ее страхи, но как я могу это сделать, когда я сам источник всех этих страхов, когда все, чего она хочет, это то, чего я слишком боюсь и слишком обижен, чтобы дать ей?

Не ходи туда. Говорю я себе это, выпивая еще виски и крепче сжимая телефон в руке. Я слишком пьян, чтобы контролировать себя, и я знаю, что произойдет. Я могу это видеть, и это только ухудшает ситуацию, делает ее намного сложнее, потому что я, блядь, этого хочу.

Я испытываю агонию, которую я никогда не испытывал ни к кому, кроме Изабеллы, и я чувствую, что проигрываю борьбу между тем, что, как я знаю, я должен сделать, и тем, что, как я знаю, в конце концов я все равно сделаю.

Я встаю и, пошатываясь, бреду к стойке со стаканом в руке. Я снова тянусь к бутылке виски, зная, что еще одна или две могут сделать это, погрузив меня в такой глубокий сон, что завтра я проснусь с похмельем и буду рад, что предпочел забвение тому, что могло оказаться всего лишь ошибкой.

Или я пожалею об этом.

Я еще не написал ей ответное сообщение, потому что слишком боюсь, что вместо того, чтобы сказать: "У меня все в порядке", я пришлю "Я приеду". И я не думаю, что она отговорила бы меня.

Внутри меня бурлит водоворот эмоций, я разрываюсь между чувством, что я никогда не смогу доверять ей, и желанием ее так сильно, что мне хочется сказать: "Черт возьми, давай все равно попробуем". Я надеваю ботинки, прежде чем полностью осознаю, что делаю, беру телефон, чтобы позвонить в Uber, понимая с каждым шагом, что все глубже запутываю нас двоих, и в то же время понимая, что не могу остановиться. Я чувствую ее как магнит на другом конце города, она зовет меня к себе, и я не могу устоять перед этой гребаной песней сирены. Я никогда не мог, с самого начала. С той секунды, как она просунула палец мне под рубашку и притянула к себе для того первого поцелуя, она всегда была моей.

Добираться на Uber до квартиры — сплошная муть. Я оказываюсь перед ее дверью и стучу вместо того, чтобы вытащить ключ-карту из кошелька, поскольку уже поздно. Я не хочу пугать ее и говорю себе, что если она не ответит, я смирюсь с тем, что она легла спать, и пойду домой сам. Но я едва успеваю дважды постучать в дверь, как слышу звук ее шагов, и дверь распахивается навстречу видению.

Ее волосы распущены, густые, блестящие и темные, они обрамляют ее лицо. Ее глаза расширяются, когда она видит меня, губы приоткрываются, но с них не слетает ни звука. На ней рубиново-красный шелковый халат, доходящий до середины бедра, и я не могу не задаться вопросом, что может быть под ним, пока стою там, уставившись на нее и прерывисто дыша.