Жестокая любовь государя

— Не посмел бы, — пьяно согласился Василий.

Нутро радовалось обильному угощению, а в голове стало совсем весело.

— Вот и я об том же! — радостно подхватил Петр Иванович. — Сидел бы тогда под лавкой мышью задушенной. А к чему это я все говорю? Извести нужно царицу, тогда ты окольничим станешь. И мы от Гришки Захарьина избавимся, и, даст бог, может, царь из нашего рода невесту присмотрит.

— Извести?! — перепугался Василий.

Кусок хлебной корки, которым он смазывал соус с блюдца, застрял в горле.

Захаров откашливался долго, хрипел задушенно на всю комнату, а Петр Шуйский услужливо справлялся:

— Может, тебе, Василий, наливочки дать?

Захаров в ответ тряс головой, махал руками и вновь заходился в безудержном кашле. Петр похлопал дьяка по спине, и кусок хлеба, сжалившись над несчастным, благополучно пролетел в желудок.

— Ох, и напугал же я тебя, — беззаботно скалился князь. — Смотрю, у тебя даже слеза на глазах выступила. Али, может быть, ты царицу жалеешь? Или окольничим раздумал быть?

— Ты сразу говори, Василий, с кем ты! С нами или с царем будешь? — строго спросил Иван.

— Это кажется, что царь всесилен, только без воли бояр ничего не делается, как повернут они, так и выйдет! — поддержал братьев Федор Скопин.

Он вновь держал на коленях рыжего кота, который весьма был доволен боярской лаской. Пальцы перебирали густую шерсть, залезали под живот, чесали ухо.

И тут Василий Захаров вдруг с ужасом подумал о том, что выбора у него просто не существует. Даже если он осмелеет и скажет: «Нет!», то Шуйские задушат его в тот же миг. Затолкают невинноубиенного в холщовый мешок и выбросят куда-нибудь в реку.

— С вами я, — выдавил из горла хрип Василий.

— Уж не простудился ли ты часом? — посочувствовал Петр Иванович.

— Нет, это я так, — заверил дьяк.

— У нас от простуды одно средство имеется. Эй, Клушка, поди сюда! Где там тебя еще нечистый носит?! Лекарство неси нашему гостю!

— Сейчас я, батюшка, — послышалось из-за двери, и следом за словами в горницу вошла босоногая девчушка, сжимая в руках большой расписной кувшин.

— Малиновая? — подозрительно поинтересовался боярин.

— А то как же! Она самая, батюшка, — горячо уверяла босоногая красавица.

— Тогда налей гостю полный стакан, а то он совсем захворал… Да не на скатерть, раззява! В стакан, говорю, лей! А теперь пошла за дверь!

Василий отпил малинового настоя; и вправду, малость полегчало.

— А что далее… с царицей делать?

— «С царицей»! — передразнил Петр. — Да моя челядь у нее чернику на базаре покупала. А ты — «царица»! Ранее сроду башмаков не носила, в лаптях по Москве шастала. Царица! Что с ней делать, спрашиваешь? Порчу навести, а то, еще лучше, отравы какой дать!

— А кто даст-то?

— Кто-кто? Вот непонятливый! — злился не на шутку боярин. — Баба твоя даст, вот кто!

— Какая баба? — совсем отупел Захаров.

— Жена твоя. Ее, кажись, Лукерьей кличут? — Лукерьей.

— Она у царицы в сенных девках служит?

— В сенных.

— Ходит в любимицах?

— Точно так, — удивлялся Василий Захаров осведомленности Петра Шуйского.

— Вот передашь ей этого настоя, — взял боярин пузырек, стоявший на сундуке. — Пускай им постелю Настасьи накрапает. А как это сделаешь, еще благодарность от меня получишь. Чего желаешь? Жемчуга? Могу золотишка дать. А как окольничим станешь, так сам золото иметь будешь. Городок в кормление получишь, именьицем обзаведешься. А может быть, и не одним.

— А ежели дознаются? — Василий Захаров крутил в руках пузырек с отравой.

— Кто же дознаваться станет, Василий Дмитриевич? Окромя меня и братьев, никто об этом знать не будет. В могилу тайну унесем! — клятвенно заверял Петр. — Хочешь, крест на том поцелую?

— Хочу, — неожиданно согласился Захаров.

Петр Шуйский снял с угла огромный серебряный крест, поднял правую руку и торжественно заверил:

— Клянусь не обмолвиться об нашем уговоре ни с кем даже словом единым. И пусть геенна меня огненная съест, если от клятвы своей надумаю отойти. — После чего припал губами к распятию. — А вы чего расселись? — прикрикнул Петр на братьев. — Сюда подите, тоже крест целовать станете.

Государь в тот день всем думным чинам дал отпускную, и потому бояре спали до самого обеда. Не нужно было, как обычно, просыпаться спозаранку, чтобы спешить под двери самодержца, опасаясь опозданием накликать его гнев.

Некуда было торопиться и Шуйским.

Петр еще с вечера приказал выбить зимние шубы от песка и пыли, и сейчас со двора раздавались глухие размеренные удары.

Выглянул боярин во двор и увидел, что шуб набралось почти дюжина; пять из них — царский подарок. А они особенно ценны. Иногда государь спрашивал — не прохудились ли шубы? Не побила ли их моль? Тогда на следующий день Петр Иванович надевал царский гостинец и прел в нем на заседаниях в Думе.

Клуша, прижмурив глаза, нещадно лупила скалкой государев дар, выколачивая из него большое облако пыли, и если бы шуба имела душу, то девка наверняка сумела бы вытряхнуть и ее.

Петр распахнул ставни и зло прокричал наружу:

— Дуреха! Ну куда так колотишь! Царский подарок это! Полегче бы надобно. Вот девка бедовая, что с ней поделаешь! — в сердцах добавил боярин.

— А как же пыль-то вытрясти, Петр Иванович, если шибко не бить? — упрямилась девица. — Не получится иначе.

— Ты колоти, да меру знай! А то саму тебя поколотить придется.

Угроза подействовала, и девка стала вышибать потише. А когда поправляла шубу, то делала это так заботливо, как если бы она была живой.

Проснулся Василий Захаров.

На чужом месте он всегда спал плохо, а тут как уснул, так и пропал совсем. На лавке лежали чистые порты, сорочки — видать, хозяин о нем позаботился. Дьяк облачился во все свежее, но легче от того не стало.

Дверь открылась, и на пороге предстал Петр Шуйский. В руках он держал бобровую шубу.

— Вот тебе подарок, от царя мне досталась. Только и надевана трижды. Один раз, когда посла императорского встречал, а еще два раза, когда с царем на моленье в Троицу уезжал. Вот так-то! Она тебе как раз по плечу будет.

Вот об этакой обнове и мечтал Василий: чтобы шуба была до самого пола, рукава широкие, а воротник такой, что можно спрятать не только нос с ушами, но и всю голову.

— Неужно мне? — опешил Захаров от такой щедрости.

— А то кому же! Ты мой гость! И вообще хочу тебе сказать, Васенька: Шуйские тебе всегда рады. Не проходи мимо нас. Кто тебя приветит, если не мы? А ты шубку-то померь. Хорошо она на тебе смотреться будет.

Надел Василий шубу и утонул в бобровом меху. Ладный подарок вышел, ничего не скажешь.