Жестокие истины (Часть 1)

Элиот стоял, открыв рот и склонив набок голову. Июньское солнце слепило глаза, и он видел только солнечные блики на воде. Но голоса продолжали звучать...

Он и думать забыл о черепахе, которую держал в руке. А она, оправившись от первого ужаса, уже высунула голову и шевелила лапами в воздухе. То ли панцирь ее был слишком скользкий, то ли она была более проворной, чем принято думать о черепахах, но только ей все же удалось освободиться, и она со всплеском шла под воду. И тут же его заметили. От такой неожиданности, Элиот оступился и полетел в воду.

Первые секунды он ничего не слышал и не видел, бултыхаясь в воде и пытаясь найти на скользком дне опору. А как только начал подниматься, что-то снова столкнуло его в речку, и возмущенный голос веснушчатой подружки крикнул прямо в ухо:

– Дурак дубиноголовый!

Это было последней каплей: Элиот бросился наутек. В спешке была потеряна раколовка и расцарапано колено, но он даже не заметил таких мелочей. Кровь тяжелым молотом стучала в голове, и трепыхалась в ней, как птица в силках, одна-единственная фраза: "дурак дубиноголовый, дурак дубиноголовый..." Это я дурак дубиноголовый!
– подумал он вдруг, и остановился, тяжело дыша. Но, святой Николус, как красива была Альгеда! И тут же увидел он, словно воочию, ее белую кожу, и даже зажмурился.

– Чертова черепаха!
– сказал он с выражением.
– Это она во всем виновата!

Мысли Элиота немного прояснились. Он снял свесившуюся с уха нитку водорослей, и огляделся. Река лениво несла свои воды в узком коридоре, стиснутая с обоих берегов камышовыми зарослями. В камышах был ветер. Над самой водой носились стрекозы и оводы. Один из оводов уже сидел на шее Элиота, и парень с наслаждением прихлопнул его.

На берег он выбрался, проложив себе дорогу прямо в стене камышей. Руки и плечи горели от жестких прикосновений камышовых листьев. Он оказался на проселочной дороге - две неглубокие колеи, проложенные в густой траве. Хромая на правую ногу, Элиот пошел к усадьбе. У поворота его нагнала телега с впряженной в нее мохнатой кобыленкой. В телеге, свесив набок ноги, сидел мужик. Мужик лениво помахивал на лошадь кнутом, и та, понимая, что это лишь пустая формальность, так же лениво переставляла копыта.

– Н-но!
– сказал мужик, натягивая вожжи, - Куда правишь, малец?

– На стабаккерову усадьбу.

– О! И мне туда ж-же!
– удивился мужик, - Залазь на телегу, подвезу на раз!

– Не, я сам, - мотнул головой Элиот.

– Ты гля, гордый какой! Обижаешь! Залезай, тебе говорят!

Элиот вздохнул и забрался в телегу. От мужика на сажень несло самогоном, и был он сам какой-то помятый, словно из него все кости вынули. Лицо его изрытое оспинами, всё время пребывало в движении, а нос провалился - вероятно, следствие тяжелой простуды, или сифилиса. Всё это промелькнуло в голове Элиота в одно мгновение, и он даже подивился про себя, что думает так о мужике словно диагноз больному ставит. Впрочем, проверить свою догадку Элиот даже не пытался - завязывать разговор у него охоты не было.

Мужик, однако, молча ехать не мог. Он начал длинно излагать, что возвращается от кума, а к Стабаккеру у него дело - надеется занять денег до весны, сыну на свадьбу. Сын у него - уже медведь здоровый, женилка до колен отросла, а бабы доброй всё никак не найдет. Вот и приходится самому искать. Ну и сыны нынче пошли, кол им в задницу! На печи лежат, приходится оглоблей погонять. А как на пахоту, там, или на сенокос - так у него грыжа болит, сопляка! Он еще много говорил обо всяком, но поскольку Элиот словно в рот воды набрал, замолчал и мужик.

– Ты, что ль, не местный, - сказал он вдруг, повернувшись к Элиоту, Лицо твое мне совсем незнакомое.

– Из города я, - буркнул Элиот.

– По разговору твоему вроде как подольник!
– сощурившись, развивал мысль мужик, - Чего это тебя эанесло в нашу глухомань? Иль ты шпион?

– Нет, я у лекаря Рэмода Годара в услужении.

– Вон оно, как! Про хозяина твоего много разговоров ходит. Говорят, он в жабу может превращаться! Правда, или брешут люди?

– Брешут!
– уверенно ответил Элиот, - Мой хозяин - лекарь, а не колдун.

– Лекарь, так лекарь, одна беда, - легко согласился мужик, - А вот скажи мне, подльник, как думаешь: будет у нас война с Ангелом?

Элиот вскинул глаза на мужика. Выражение лица у того было хитрое, как у кота, укравшего сметану.

– Не знаю... А с чего бы это войне быть?

Теперь удивился мужик:

– У тебя, парень, мозги муравьи, что ль, сожрали? Мы хоть и живем в лесах , поболе некоторых знаем... С Низа купцы приходят: говорят, Ангел большие армии собирает! В Терцении у него сто тысяч войска стоит, а может, больше. Все трактиры солдатами забиты - честных людей вышибают вон, сидеть рядом не дают. Говорят, он эти тыщи на нас двинет!

– Почему это на нас? Может, он за Ияр пойдет...

– А тулупы ему для какой такой надобности?
– торжествующе крикнул мужик, - Он тулупы по всем землям скупает! Наши купцы в Подол их возами возят!

Элиот подумал, что мужики не так уж тупы, как кажется некоторым.

– Ну да и мы тоже не штанами, поди, воду тягаем!
– продолжал его попутчик, - Мы, кравники, ваших спокон веков били! Как в прошлый раз, годов сто тому назад, ваши пришли с Низа, так мы вам всыпали в заднюю калитку! До самых Шпарп гнали! По сю пору шишаки подольские в лесах находят...

Он вдруг осекся и резко натянул вожжи.

– А ну слазь!
– сказал мужик зловещим голосом, покрепче ухватившись за кнутовище.

– Э, да ты чего?
– спросил Элиот, опешив от неожиданности.

– Слазь, сучье вымя! Знаем мы, чьи вы услужники! Понаехали тут, лекари всякие, а у самих Глаз под рубашкой наколот!

Элиот молча спрыгнул с телеги. Оправдываться было бесполезно. Мужик остервенело хлестнул кобылу по хребту и крикнул тягуче:

– Н-но! Пшла, зараза!

И через минуту его скрипучая повозка скрылась в клубах пыли.

К тому времени, когда Элиот добрался до усадьбы, одежда на нем успела просохнуть. Последние шаги дались ему с большим трудом: предстояла встреча с Альгедой, и это после всего того, что произошло на речке. Но делать было нечего. Скрепя сердце, Элиот вошел в ворота.

Во дворе никого не оказалось. В дом Элиоту идти совсем не хотелось, и он отправился в конюшню. Здесь пахло сеном, конским потом и навозом. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь сито рассохшейся крыши, косыми брызгами ложились на пол и стены. Лошади смотрели на него поверх загородок, а одна, самая наглая, осторожно потянула зубами ткань куртки на его плече. Элиот беззлобно шлепнул ее по морде и направился в дальний конец конюшни - там кто-то шумно возился. Конечно же, это был Аршан. Он прикатил со двора тачку, и теперь загружал ее конским навозом.

– Николус в помощь, - сказал Элиот, - Ты чего это тут делаешь?

Аршан покосился на него, но промолчал. Элиот, впрочем, не обиделся: он давно уже привык к странностям этого человека.

– Помочь?
– спросил он.

– Я сам...

На этом разговор у них закончился. Элиот забрался на какую-то перекладину, подсунул под задницу ладони, и надолго задумался. Мысли его были неясны и подобны бреду - ни одну из них он не мог бы облечь в слова. Аршан несколько раз успел обернуться с тачкой, и был немало удивлен, когда услышал одно-единственное слово, сорвавшееся с губ лекарева ученика: