Жестокие истины (Часть 1)

Лучше бы он так не думал...

Повязки, задубевшие от свернувшейся крови, Элиот вспорол ножом. Правая рука лекаря казалась совсем целой, и только взопревшая под бинтами кожа указывала на то, что с ней не всё благополучно. Очевидно, неумелая помощь булочника никак не повредила бы и левой руке, если бы перелом был закрытым. Но он был открытым - и сломанная кость торчала наружу, пропоров в этом месте кожу. Рука вздулась и покраснела - языки опухоли подбирались к самому плечу.

– Помоги мне!
– сказал мастер Годар, - Хочу взглянуть...

Элиот осторожно поддержал его за плечи, пока лекарь молча разглядывал свою рану.

– Опусти.

Элиот подчинился.

– Может, дренаж?
– спросил он неуверенно.

– Поздно.. Ампутация - и та... Кровь разнесла заразу по всем... членам... Удивительно, что мозгу... еще удается сохранять трезвость суждений... Скоро... агония...

Он говорил так, как будто речь шла не о нем. Как будто кто-то другой лежал здесь, а сам мастер Годар просто ставил ему диагноз - один из тысяч. Элиоту стало не по себе. Как он может? И, словно прочитав его мысли, лекарь добавил:

– Не хочется умирать...

Наступило молчание. Элиот бросил в воду несколько крупинок марганцовки, смочил чистую тряпицу и стал протирать кожу вокруг раны. Слова лекаря острыми иглами вошли в него: не вытащить. Не хочется умирать - сказал он. Ладно, пусть он смирился; Элиот будет сражаться до конца! Он не отступит!

Чешуйки кровавой корки отскакивали одна за другой. Вдруг мастер Годар вздрогнул всем телом: на тряпицу потек желтый гной.

– Послушай, что хочу сказать... Пришла пора...

– Помалкивайте! Силы берегите!
– перебил Элиот. И даже засопел от злости.

– Нель... зя...
– на лбу у мастера Годара снова выступил пот, - Скоро... уйду... и... мало времени... Осталось еще дело... ты помнишь Книгу?.. Поедешь в Редею... Найдешь человека Шоттена... имя - Лавин... Это городской лекарь... спросишь лю... бого... покажут...

Нельзя сказать, что Элиот опешил: он всё время ждал чего-то подобного. С той самой минуты, когда впервые услышал о Книге. Но видит святой Николус: не думал он, что Книга перейдет ему по наследству. Слова мастера Годара тяжелыми камнями падали в его память, но он потом будет думать о них. Потом. А пока он просто смотрел на учителя: как шевелятся губы, как дрожит веко, как жизнь тоненькой струйкой утекает вместе с дыханием. Если бы мастеру Годару снова не стало хуже, он, конечно, заметил бы, что глаза его ученика наполняются слезами, а зубы скрипят от бессилия. Но жар лекаря усиливался, а речь становилась всё путаннее:

– Ты должен отнести Шоттену Книгу... Там еще мои записи и деньги... С-слышишь?.. Прочтешь - узнаешь, почему...
– лекарь вдруг булькнул горлом и жилы на его шее вздулись. Пересилив приступ дурноты, он продолжил, - Иди в "Добрый Кравен"... В моей... ком-нате... у левой стены... снимешь крайнюю по-ловицу... Там они...

Он замолчал, устало прикрыв глаз веком. Силы окончательно покинули его. Когда Элиот решил уже, что учитель впал в беспамятство, он заговорил снова:

– Рано... рано пришла... А-х-р-р... Жалею, не... довелось прикончить... тебя... Элиот! Ты где?

– Я здесь.

– Берегись... черного... Не знаю, кто он... не от Ангела...

Мастер Годар, забывшись, заскрипел зубами, и лицо его перекосилось от боли.

– Успокойтесь, - сказал Элиот, склонившись к его лицу.

– Пошла прочь!
– крикнул лекарь, глядя на Элиота с ненавистью, - Прочь!

Он ничего не видел - над ним нависла сама смерть. Серый зрачок плавал в орбите глаза, на долю секунды цепляясь за лицо Элиота - и снова скользил мимо, потухший, бессмысленный.

– Воды...
– прошептал мастер Годар.

Элиота словно ветром сдуло. Он рад был неожиданной жажде учителя: лишь бы не сидеть вот так, сложивши лапки и бессильно наблюдая, как медленно угасает мастер Годар. Вода в одночасье превратилась в бог весть какую проблему вселенского масштаба.

В запале он прихватил пальцами кастрюльку с кипятком - и с грохотом швырнул ее на пол, дуя на ожоги. На несколько секунд всё скрылось в облаке пара, а когда пар развеялся, Элиота уже не было в лаборатории. Воду он нашел быстро: в брошенной на произвол судьбы бочке какого-то водоноса. Торопясь, кулаком разбил лед, доверху наполнил глинянный горшок. Пальцы на левой руке, которые после кипятка оказались в ледяной купели, свело судорогой. Но Элиот знал, что делать: надо было с силой оттянуть пальцы на себя - средство проверенное. Он осторожно поставил на землю полный горшок, и вдруг замер, прислушиваясь: ему почудилось, что снег визжит под чьими-то сапогами. Так и есть! По крайней мере, пять человек шли прямо к лаборатории.

– Сюда, ваша милость!
– сказал бойкий голос, - Плащик не оборвите: гвоздочки торчат.

Элиот нырнул за бочку. С этой позиции ему хорошо было видно, как загрохотали пустые ящики, загораживающие проход от пирсов. Там, где Элиоту пришлось перелазить, эти люди без затей проломили себе дорогу - им некого было опасаться. Мелькнула голубой сталью гвардейская кираса, трубка, выпирающая из прокуренных усов. И вдруг Элиот почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Следом за гвардейцем, согнувшись, шел Рюкли. И на нем был синий плащ с белым подбоем. Тот самый.

– Где?
– спросил он коротко, повернувшись к кому-то.

– Вон в том амбаре, ваша милость!
– сказал вертлявый мужичок, протягивая руку, - Там он!

Они гуськом шли к лаборатории, а у Элиота всё плыло перед глазами. Случись такое месяц назад - и он безрассудно бросился бы на Рюкли и на пятерых солдат в отчаянной попытке спасти учителя. Но с тех пор прошло немало времени: Элиот поумнел и понимал, что так только погубит себя. Пока он ничего не мог сделать. Может, потом найдется выход?

Двое солдат остались у ворот, остальные вошли внутрь. Через минуту они вынесли мастера Годара на носилках, на скорую руку сооруженных из войлочного одеяла и двух копий. Холодный ветер срывал с губ лекаря белые облачка пара, и они уносились вдаль. Значит, жив - с облегчением понял Элиот, - значит, не всё еще потеряно. У него совершенно выскочило из головы, что по любому мастер Годар обречен, и надежда, умерев уже много раз, снова возродилась в нем, подобно зверю Ом, который бесконечно пожирая себя, бесконечно же и растет.

Последним вышел Рюкли: остановился, озираясь.

– Ваша милость, а как же наш уговор?
– подлез к нему сбоку доносчик.

Рюкли брезгливо уронил в снег мошну. Доносчик пал на колени и стал развязывать тесемку, помогая себе зубами. Блесннуло серебро.

– Здесь только десять коронеров, вы ошиблись! Ваша милость!
– голос доносчика сорвался на визг.

Но для Рюкли этот человек больше не существовал. Он задумчиво разглядывал следы, которые оставили здесь чьи-то сапоги. Элиот видел, как раздуваются у него ноздри. Потом Рюкли медленно поднял глаза и уперся в бочку.