Жестокие истории. Сборник рассказов и повестей
Шрифт:
Попив горячего, крепко заваренного чая, оделись потеплее, выключили электрический рубильник, закрыли двери и, спрятав ключ на заветное место, вышли из избушки около трёх часов ночи.
На улице была оттепель и на небе не видно ни одной звезды. Деревенская улица была хорошо освещена уличными фонарями, но, спустившись с крутого берега на заснеженный лёд, словно погрузились в спрятавшуюся под речным обрывом ночь.
Шли медленно, щупая санную колею ногами. Алексей шагал впереди и, казалось, ему было не до разговоров...
Втянувшись в ходьбу, разогрелись.
Я остался доволен поездкой: много впечатлений, много хороших разговоров и Лёша для меня стал ещё более близким и понятным человеком. Я стал его ещё больше уважать.
Выйдя на асфальт дороги, пошли медленнее и разговор уже переключился на городские темы.
– Ты знаешь, - начал Лёша.
– Чем больше я общаюсь с депутатами, тем больше хочется уйти с этой работы. И если бы не наша дружба с шефом, то я бы уже давно покинул "стены" Собрания, - он широко улыбнулся и продолжил.
– Его сейчас одного нельзя оставлять. А то, ведь он тоже живой человек, может бросить копать это "болото" и сделает вид, что его это не касается...
Начался ветер, прилетевший откуда-то, из-за дальних полей и принёсший дальние звуки собачьего лая. Лес на обочине стоял тёмной стеной и только изредка вдалеке проглядывали серые прогалины...
Вспомнил, что пока шли сюда, на Свирь, то видели на обочине несколько отдельно стоящих домов с заборами вокруг, а сегодня тьма была непроглядная и потому дома прятались в ней, как за занавеской...
Долго шли молча. А потом Лёша спросил, как у меня дела на работе. Я привычно стал перечислять чиновников районной администрации, с которыми успел поругаться за последний год.
– Они работают только для себя, - стал я объяснять.
– Они работают на "государевой" службе, получают зарплату с наших налогов, но ведут себя, как владельцы своих чиновных кресел. И если частный предприниматель, ошибётся в своём деле, он свою ошибку будет расхлебывать, рискуя личными деньгами, благополучием, а иногда, по нашим временам, даже жизнью...
Издалека, вместе с порывом ветра долетел тоскливый собачий вой...
– Сам знаешь, бандиты сейчас весь частный сектор контролируют. Государственные же чиновники ни за что не отвечают, "двигают" своих, заваливают работу и, в конце концов, с них, как с гусей вода - знай себе штаты увеличивают и ещё гордятся тем, что за малую работу получают большие зарплаты. Это своеобразная "культура работы" в русских госучреждениях. При таком отношении - когда на конечный результат никто не обращает внимания, лишь бы бумаги и отчёты были в порядке - всё разваливается!
Я разгорячился. Пришла моя очередь исповедоваться.
– И вот десятки, сотни тысяч, миллионы таких горе - работников, ходят на службу, получают зарплату, выступают на совещаниях и семинарах, а дела идут всё хуже и хуже. И это ещё полбеды. Но они ведь угнетают всех несогласных, всё новое встречают презрительно-подозрительно
и губят всё неординарное и направленное в будущее... И они ведь друг за друга горой стоят...Я уже шёл по дороге первым и, словно на автопилоте, разыскивал, чувствовал правильную дорогу.
– Они ведь как плесень - скреби ножом, кипятком поливай, а ей хоть бы что. Только настырнее в размножении после этого становятся... Тот, кто, начиная службу, сидел в общей комнате, смотришь уже обзавёлся собственным кабинетом, завёл секретаршу, повесил на двери табличку с часами приёма и всё... Его уже голой рукой не возьмешь, даже если он дурак дураком, и взятки берёт ловко и привычно. А ничего не докажешь...
Я сделал паузу, вглядываясь в подозрительно тёмное пятно на обочине, а потом продолжил:
– Рука руку моет. Они друг друга в районе хорошо знают. Зачем им лишние хлопоты и работа с новыми веяниями. "Неплохо живём и без инициативных людей - как бы говорят они своим поведением..." Их завтрашний день не интересует. Они живут как философы - одним днём. Но разница в том, что они обыватели и потому, глубоко о чём-то думать не привыкли и не научены...
Я улыбнулся, вспомнив понравившееся мне выражение.
– Им, я думаю, "мыслительного пространства" не хватает. Иначе говоря, они и времени не имеют, и думать не приучены. Как у нас в армии шутили остряки:
"Я имям сказал, пущай делают!"
Вдруг налетел порыв холодного ветра и пришлось прикрыться воротником куртки...
– Они знают одно: у них есть свои интересы, а интересы людей их совершенно не интересуют... Система!
– заключил я, как обычно начиная горячиться разговаривая о чиновниках. ...
На востоке появилась синеватая полоска и когда мы свернули с асфальта на станционный отворот, стало почти совсем светло. Сквозь серую пелену ненастного утра, проглянули уже ненужные огоньки сонной станции...
Мы пришли раньше назначенного срока на полчаса. И стояли на платформе, подрагивая от недосыпа и холодного ветра, дующего с востока...
Жёлтой звёздочкой, впереди мелькнула фара тепловоза и мимо с громом, скрипом и ветром пронёсся грузовой состав, оставив за собой тишину, лесное эхо и пустоту раннего утра.
Вспомнились стихи Бориса Пастернака из сборника "На ранних поездах":
...Навстречу мне на переезде
Вставали вётлы пустыря,
Надмирно высились созвездья
В холодной дали января.
Вдруг света хитрые морщины
Сбирались щупальцами вкруг
Прожектор нёсся всей махиной
На оглушенный виадук...
Я читал вслух, вспоминая с пятого на десятое, а Лёша слушая с восторгом говорил:
– Хорошо, как хорошо! Я ведь в Переделкине бывал зимой и представлял, как Пастернак, не выспавшись, рано утром, стоял у переезда - там есть такое место, а мимо, с грохотом и стоном рельс, проносились металлические чудовища, пышущие горячим паром - паровозы. И страшно выл гудок...