Жестокии развод

– Олег у нас…с характером, – бубнит эта грузная баба.

Александра Геннадьевна встретила меня с фальшивой улыбкой и широко распахнутыми объятиями, полными алчной жадности. И да. Я это заметила, как и то, что Олег ей вообще не нравился.

За два пролета она успела сообщить, что он непослушный, слишком наглый и совершенно неконтактный ребенок. Рассказала, что он не может выстраивать здоровые отношения со сверстниками и вообще: хамит-хамит и еще раз хамит!

Непонятно только зачем? Чего она пытается добиться?

– Если вы хотите провести время с детьми, я могу отвести вас…

А, поняла. Дальше не слушаю, а перевожу взгляд на развешанные по стенам рисунки, на которых, конечно же, дети стоят в полной семье. И с мамой, и с папой, а кто и с собакой.

Это дико сложно. У меня в душе что-то переворачивается, и я снова ежусь, но продолжаю идти.

Как по костям.

Александра Геннадьевна продолжает вещать. Нет, серьезно, теперь мне все ясно: Олег не станет передо мной лебезить, поэтому тут не дождешься восторженных выкриков и улыбок, а значит, не будет и лишнего финансирования. Ну, по крайней мере, мне почему-то так кажется, и это звучит как единственное разумное объяснение.

– Я хочу увидеть именно Олега.

– Ладно, как знаете, – директриса детдома поджимает губы и останавливается напротив неказистой двери, – Он там. С вами сходить?

А сейчас я слышу лелейный сарказм? Что? Все настолько плохо?

Усмехаюсь и прохожу мимо, а потом толкаю дверь. Я не боюсь этого мальчика. Ну, разве что совсем немного.

Олег сидит на скамейке в полном одиночестве. На нем нет огромной рубашки, вместо нее растянутая футболочка и серые, спортивные штаны с заплатками на коленях. Волосы тоже не зализаны, стоят забавным ежиком вверх. А на губах ссадина…

Он поднимает глаза, стоит мне сделать шаг, и тут же хмурится.

– Это вы.

Не вопрос, констатация факта. Киваю и делаю еще один шаг.

– Я.

Повисает пауза. Как вести себя дальше – без понятия. Он мне помогать тоже не собирается. Смотрит недолго, потом как-то колюче ухмыляется и опускает глаза.

Я прищуриваюсь.

– Что смешного?

– Зачем вы пришли?

– А я тебе противна?

Молчит. Нет, вряд ли противна, но…почему-то он злится. Хорошо…попробуем. У меня все-таки трое детей, так? И они все совсем не с простыми характерами.

Делаю еще один шаг и смотрю вправо. Там стоит рояль. И вообще. Здесь много музыкальных инструментов, даже если треугольник.

– Обычно в музыкальном классе не сидят просто так.

– Нет настроения играть.

– Мама занималась с тобой на пианино? – расстегиваю свою шубу еще на пару пуговиц и делаю небольшой шаг ему навстречу.

Мои каблучки звонко стучат по деревянным плиткам паркета.

Олег молча жует губы и смотрит на меня внезапно как на врага. Не понимаю…и как-то слишком сильно теряюсь. Даже обернуться хочется, будто бы там, за спиной, я найду какую-то опору и помощь.

Какой бред…

– Что?

– Ясно, – выплевывает он.

Я не понимаю еще больше.

– Что ясно?

– Вам все обо мне доложили. Она хотела забрать меня, а теперь уже не сможет. Бедный-несчастный мальчик.

– Я не…

– Вы здесь из-за жалости.

Отсекает и резко встает, а потом отходит к окну и поворачивается спиной.

Ух…! Ну и характер…

– Меня не нужно жалеть, – продолжает холодно и твердо, – У меня есть отец. Когда он выйдет, он заберет меня отсюда, потому что он меня любит. Он меня любит, я не сирота! Так что не нужно. Ясно?! Не нужно!

Нутро проходится в токовых разрядах. В горле начинает опять колоть, и на глазах появляются слезы. Как можно не отличить капризы от боли? Я без понятия. Наверно, если плотно-плотно закрыть глаза и видеть перед собой только заработок – можно. Наверно, тогда все-таки можно…

Прикрываю глаза и коротко выдыхаю. Не смей рыдать! Он уйдет только в еще большую оборону…

– Я не жалеть тебя приехала, Олег.

– Угу.

– Это правда, – делаю еще один шажок, но потом замираю на месте, – Я хотела поговорить.

– О чем это нам с вами говорить?! Мне всего-ничего, вряд ли я смогу поддержать интересную беседу.

Какой…простите за мой французский, лютый треш. Он говорит, как взрослый! И только укрепляет мои мысли по поводу костей детства, на которых я тут стою…

Ад…

– Я хотела…я хотела поговорить с тобой о маме.

Олег бросает на меня короткий, хмурый взгляд.

– О вашей?

– Да. Ты проводил с ней много времени, и я хотела…ну, просто поговорить.

– Вы врете, – неуверенно утверждает, я мотаю головой.

– Нет.

– Дат. Вы врете, – и снова глухая оборона, никакого внимания, только взгляд перед собой.

Гордый.

– Я знаю, что у вас есть семья. Она говорила, вы давно замужем. У вас есть дети. Зачем вам обсуждать ее со мной? Кто я вам и…

Из груди вырывается глухой смешок.

Я поднимаю голову и смотрю в потолок на тусклые, но теплые лампы. Слезы все-таки скатываются с глаз, и я вытираю их, продолжая улыбаться…

Вот это ирония, конечно. По факту, он дело говорит, и мама ему совсем не врала. Она же не знала…не знала, как я глубоко встряла со всей своей семьей.

– Да, – киваю и снова смотрю на Олега, который уже успел стушеваться.

Я замечаю отблеск стыда за то, как он со мной себя повел. От этого тепло в груди. Он жует губу и продолжает хмуриться, но уже не из глубокой обороны. Ему стыдно.

Ему стыдно, а моим детям – ни капли. Серьезно. Вот это, конечно, ирония…

Вздыхаю и киваю пару раз.

– Да, ты прав. У меня есть муж и дети…точнее, были.

– Были? – обеспокоенно подается вперед.

Это еще одна черта его характера, которая мне нравится – эмпатичность. Мальчик не лишен совести и умеет сострадать. Скорее всего, очень сильно. Не знаю, откуда я это беру, но сердце чувствует – так и есть.

Слегка улыбаюсь.

Нам не нравится быть обнаженными душой, если в ответ мы получаем стену. Мне бы было некомфортно, и чтобы ему было наоборот, я должна открыться. Так сказать, заложить первый мостик.

Может быть, неправильно. Может быть, и он когда-то использует эту информацию против меня, но…наверно, я все еще наивна до безобразия и хочу верить во что-то хорошее в людях так же сильно, как верю в Новый год.

– С ними все в порядке, не переживай, просто…Оказалось, что мой муж нашел себе новую жену, а мои дети об этом знали и поддерживают его в решении развестись.