Жестокий 2. Тебе не сбежать

Я знаю, что всё рано придётся выйти. Или же он вытащит меня за волосы. Не хочу, чтобы прикасался, боюсь спугнуть апатию. Не хочу, чтобы чувства и эмоции вернулись. Я не выдержу снова.

Из кабины выхожу. Встаю рядом с ним, жду дальнейших указаний. Вздрагиваю, когда на плечи ложится мягкое полотенце.

– Иди, - следует короткий приказ и я иду в спальню, на ходу оборачиваясь полотенцем. Там уже накрыт низкий резной стол, а на полу лежит кресло-подушка, которая раньше была в моей комнате.
– Сядь, ешь.

Как робот выполняю все указания, только есть совершенно не хочется и я наливаю себе воды.

Басаев садится в обычное кресло напротив и, широко расставив ноги в туфлях из крокодиловой кожи, смыкает свои большие руки в замок. Выше я не смотрю. Не могу видеть его лицо. Кажется, если посмотрю, сорвусь.

– Ты осознала за что была наказана?

Я молча играю стаканом с водой, смотрю на прозрачные капли на стекле. Отвечать не собираюсь.

– Ты была наказана за то, что использовала моего человека против меня. И за предательство. Твоё предательство. Сука не может лаять на хозяина. За это её пристрелят. И всё, что ты сделаешь в дальнейшем, или просто подумаешь - будет иметь последствия. Ты уяснила это?

– Да, - каркаю осипшим голосом и, набравшись смелости, поднимаю глаза.
– Я уяснила.

– Хорошая девочка, - капризные губы кривятся в подобии ухмылки.
– Ешь. Тебе, кстати, идёт сидеть в моих ногах.

Пропускаю его издевательское замечание мимо ушей, беру кусок пирога и силком заталкиваю его в себя. Он потягивает кофе из большой чашки, смотрит на меня с привычным превосходством.

– Сам не знаю, почему оставил тебя в живых. И вроде нет в тебе ничего такого, но... Чем-то ты цепляешь мужиков. Даже моего брата-психа за яйца схватила. За самые жабры. Что в тебе такого, а, красивая? Ну, кроме смазливого лица и дырки?

Я не говорю с ним, а он не настаивает и хорошо. Спустя время уходит, а я, беспрепятственно ухожу в свою комнату и, упав на кровать, закрываю глаза. Мне нужно отдохнуть. Нужно набраться сил. Мне нужно.

ГЛАВА 16

Вся следующая неделя проходит в прострации и самобичевании, что накатывает время от времени, как девятый вал. Я виню себя в гибели единственного друга, в том, что не смогла сбежать или убить Басаева, когда у меня была на это возможность. Рыдаю в подушку и через силу заталкиваю в себя еду.

Меня никто не беспокоит за исключением лишь охранника, что иногда заходит с едой. Иногда с ним приходит женщина, которую до этого видела только пару раз. Она убирается в комнате, забирает в стирку грязные вещи, которые я бросаю прямо на пол, моет ванную и туалет, а после уходит.

Я не говорю с ней, потому как знаю, что никакой поддержки от людей Имрана мне не будет. А если каким-то чудом и выйдет кого-нибудь разжалобить, он тут же будет убит.

Сам Басаев меня не беспокоит вот уже несколько дней. Я слышу, как поздними вечерами он заходит в свою комнату, а по утрам уходит. Но к моей двери не приближается и я почти отхожу от шока.

Очередной солнечный день, я заставляю себя встать с постели и подойти к окну. Там уже холодно, а деревья стоит голые, тянут кривые ветки к окну. Равнодушно думаю, что, если бы не проклятая тюремная решётка, я могла бы спуститься по дереву вниз и попробовать сбежать. Но желания как такового почему-то нет. Наверное, я просто устала верить в то, что смогу освободиться.

Когда дверь позади тихо открывается, я уже знаю, кто пришёл. Чувствую. Только он ходит так, словно крадущийся хищник. И каждый раз у меня на затылке поднимаются волосы. Мерзкое чувство страха, которое я ненавижу всей душой. Правда, не так сильно, как ненавижу его источник.

– Доброе утро. Погода замечательная, хотя уже довольно прохладно. Оденься потеплее.

Я приказываю себе повернуться, потому что разговора с ним не избежать. Смотрю в лицо подонку.

– Я куда-то иду? – спрашиваю ровным тоном, но в груди начинает стучать сердце. Целую неделю я не слышала своего сердцебиения. Думала, у меня уже и сердца не осталось.

– Мы идём на прогулку. Ты же просила меня как-то об этом. Забыла? – куда подевалась его мерзкая ухмылка? Или он ликует в душе, глядя на раздавленную, уничтоженную жертву?

– На прогулку? Мне теперь можно выходить?

– Со мной – да.

Кисло улыбаюсь и бреду к шкафу. Снимаю с себя халат, бросаю его на пол и достаю первые попавшиеся джинсы и толстовку. Когда надеваю последнюю, позади слышится шорох и я вздрагиваю.

– Ш-ш-ш, - звучит прямо над ухом, и волосатая ручища чудовища обвивает мою талию. – Не ори только, - прижимает меня к себе рывком, руки ложатся на мои груди, ещё не прикрытые одеждой, пальцы легонько сжимают соски, играют, поглаживают.

Дыхание Имрана на моей шее становится частым, горячим и в голую поясницу вжимается твёрдая эрекция.

– У тебя только один выход: изнасиловать меня. Потому что добровольно я никогда с тобой не лягу. Ни за что, - произношу также безэмоционально и даже не пытаюсь ему воспротивиться. Не доставлю этой сволочи такого удовольствия.

– Звучит, как вызов. Принимаю, - слышу, как ухмыляется и отворачиваю лицо в сторону.

– Мне даже дышать с тобой одним воздухом противно.

– И снова ты меня провоцируешь, - качает головой, цокая языком. – Ай-яй-яй, какая непослушная.

– Так мне можно одеться или нет?

Он тяжело вздыхает, словно рассчитывал на что-то другое, а после отпускает меня, сам же идёт к двери.

– Жду тебя на улице, красивая. Не забудь прикрыть свои прелести, а то мне придётся грохнуть всех своих парней.

Я вздрагиваю от его слов и, ссутулившись, прилипаю к двери шкафа. Мразь. Какая же мразь бессердечная.

Но жалеть себя больше не хочется и я, одевшись, выхожу на крыльцо. Басаев отлипает от перил, где, видимо, ждал меня, шутливо подставляет локоть, который я, конечно же, игнорирую. Спускаюсь по ступенькам, прохожу мимо Вахи, что застыл тут же и следит за мной каким-то сосредоточенным, задумчивым взглядом. Тешатся подонки. Радостно им, наверное, видеть меня повершенной и раздавленной. Они все здесь нелюди. Зверьё, понимающее лишь язык силы. А женщины для них не люди. Я так вообще никто.

Гулять на территории дома Басаева особо негде. За исключением небольшого сада, который я уже видела на заднем дворе. Туда и направляюсь, считая собственные шаги. Его же шаги позади стараюсь не замечать.

– Красиво, да? – закатываю глаза, когда он заговаривает и, естественно, не реагирую. – Этот сад я посадил в память о матери. Она всегда мечтала о большом доме, где могла бы посадить свой сад. Она любила эту свою мечту. Наверное, ещё больше, чем меня. Потому что я напоминал ей отца, который обещал ей дать это всё, а затем просто забыл о ней и своих обещаниях. Кому нужна бродячая цыганка и её приплод. Спустя годы я приобрёл этот дом для неё. Но полюбить его так и не смог. Знаешь почему? Я не умею чувствовать. Уже давно не умею. Забыл каково это. Всё забыл. Хотя мечтал вместе с ней.