Жестокий поцелуй

Это чертовски приятное ощущение, но это также отрезвляющее напоминание о том факте, что я дважды кончил в нее голым прошлой ночью. Глупый поступок и столь же абсурдный, поверить незнакомке, когда она сказала, что принимает таблетки. Но я доверился ей, и погряз в своих собственных нуждах, и теперь с этим ничего нельзя поделать. Скорее всего, я даже больше ее не увижу, напоминаю я себе, выскальзывая из кровати, хватая телефон, чтобы направиться в ванную принять душ. Это был роман на одну ночь, для меня в нем не было ничего необычного. Возможно, я немного скучаю по ней, что необычно, но опять же, это был первый хороший секс, который у меня был с тех пор, как я порвал отношения с Сиршей. Тогда не так уж странно, что я испытываю легкую боль при мысли о том, что мне больше не доведется испытать это снова.

Я иду собрать свою одежду с пола, где оставил ее прошлой ночью, и в этот момент роняю телефон.

— Черт, я сегодня с утра как на иголках, — бормочу я себе под нос, протягивая к нему руку — только для того, чтобы застыть на полпути.

На бежевом ковре, рядом с моей сброшенной одеждой, там, где я трахал Габриэлу прошлой ночью, есть что-то похожее на пятно крови. Темная и засохшая, склеивающая волокна, и я полагаю, что это могло быть что-то еще, но человек моей профессии знает, как выглядит кровь, даже в небольшом количестве.

Я хватаю свой телефон, выпрямляюсь и вытираю рукой рот, когда все подозрения, которые были у меня прошлой ночью, разом возвращаются. Наивность Габриэлы по отношению к мужчинам, которые пытались заигрывать с ней, ее милая невинность, то, как она колебалась, когда впервые увидела мой член. Какой тугой она была, крепче, чем любая другая женщина, с которой я был, почти до такой степени, что поначалу я не мог войти в нее. Сдавленный крик, который она издала, когда я вошел в нее, почти, как если бы ей было больно, нетерпеливая неуклюжесть ее движений.

— Блядь. — Это слово звучит громко и резко в тишине моей комнаты, и я чувствую, как сжимаются мои челюсти, когда я складываю все воедино. Я отмахивался от каждого из этих признаков по мере их появления, мысленно объясняя их, потому что не хотел сталкиваться с выбором, стоящим передо мной, если бы она была девственницей, быть у нее первым или отослать ее прочь. Я не хотел иметь дело с эмоциональными последствиями того, что был у кого-то первым. Так что я отговорил себя от всех своих внутренних ощущений, которые у меня были. И в результате я почти уверен, что лишил Габриэлу девственности прошлой ночью, а она мне ничего не сказала. Почему она не сказала мне? Она боялась, что я ее не захочу? Это не обязательно было бы правдой, но было бы полезно знать. Было над чем подумать, поэтому я не обращался с ней как… Как с женщиной, привыкшей к тому, чтобы ее трахали.

Это почти несомненное знание заставляет меня чувствовать себя дерьмово и в то же время немного злит, потому что я чувствую, что мне должны были предоставить выбор в этом вопросе. Я действительно не думаю, что отказал бы Габриэле, даже если бы знал. Я слишком сильно хотел ее, а она явно хотела меня. Но я даже не был в состоянии принять это решение.

Это не имеет значения, говорю я себе, залезая под горячий душ, запрокидывая голову под струи воды и стараясь не думать о Габриэле, которая была здесь прошлой ночью, о ее гладком влажном теле под моими руками, о том, как мы упали в постель насквозь мокрыми. Ты никогда больше ее не увидишь. От этого тоже почему-то становится еще хуже, как будто первая хорошая ночь, которую я провел с женщиной за бог знает сколько времени, была омрачена всем этим.

Я сказал ей, что, возможно, некоторое время побуду в Сангрен а случай, если она решит вернуться, и теперь я чувствую желание сделать это еще сильнее, по целому ряду причин. Частично потому, что я раздражен тем, что она была нечестна, и я хочу знать почему, частично потому, что хочу убедиться, что с ней все в порядке, что я не был слишком груб, что я не причинил ей боли, и частично потому, что я снова хочу ее. Я хочу повторить вчерашнюю ночь, но, чтобы между нами была честность, а не секреты.

Блядь. Вытираясь, я чувствую, как возвращается часть напряжения, мой желудок скручивается узлом при мысли о том, что она обманула меня. Солгала ли она о чем-нибудь еще? Впрочем, нет смысла давать волю моему воображению, возможно, она просто не хотела осложнений, связанных с тем, чтобы ее первый мужчина узнал, что он был первым. Возможно, она просто пыталась покончить с этим, и, хотя эта идея немного ранит, она, по крайней мере, придает некоторую форму лжи. Но на самом деле нет никакого способа узнать наверняка, не спросив ее.

Мой телефон зазвонил как раз в тот момент, когда я заканчивал одеваться, видеозвонок от Лиама. Я ставлю его на прикроватную тумбочку, сидя на краю кровати, и нажимаю на экран.

— Как Мексика? — Спрашивает Лиам, выглядя более усталым, чем обычно. Он выглядит так, словно немного постарел с тех пор, как появился ребенок: мешки под глазами, которых раньше не было, сонная бледность кожи. Обычно я бы отругал его за это, но я сам устал, и мои мысли слишком заняты другими вещами.

— Достаточно хорошо. Жарко и сухо. Отель, который я нашел, приличный. — Я не вдаюсь в подробности, и пока я жду ответа Лиама, Коннор подходит и садится рядом с ним. На заднем плане я мельком замечаю проходящую мимо Сиршу, и у меня сжимается грудь.

Она выглядит еще более глубоко беременной, чем когда я видел ее в последний раз, ее темно-рыжие волосы собраны в пучок на макушке, одета она во что-то похожее на одежду для йоги. Ее бледная кожа выглядит сияющей, как будто кто-то зажег внутри нее свечу, и все в ней, как всегда, потрясающе великолепно, даже на седьмом месяце беременности. Но в отличие от того раза, когда я видел ее в последний раз, это не так больно. Я испытываю острую боль утраты, видя, как она проходит через дом Коннора, видя, как она носит его ребенка и сияет от этого, но у меня нет ощущения, что меня вырезают изнутри, пока я еще дышу. Что-то в моей ночи с Габриэлой, даже если некоторые ее моменты под вопросом, смягчило эту боль. Возможно, она не во всем была правдива, но неистовство, с которым она хотела меня, не было ложью. После отстранения и неприятия моих отношений с Сиршей это больше, чем что-либо другое, помогло начать залечивать рану.

— Что насчет Рикардо? — Спрашивает Коннор, возвращая мое внимание к встрече, и я оглядываюсь на него и Лиама.

— Ему нужны мужчины в дополнение к профессии, которую мы наметили, — говорю я ему и продолжаю объяснять то, что Рикардо Сантьяго рассказал мне о своих трудностях с картелем Гонсалеса и растущей напряженности между различными семьями.

— Ну, я думаю, мы можем понять напряженность между мафиозными семьями, — криво усмехается Лиам. — Но я не решусь посылать туда людей без каких-либо гарантий. Прямо сейчас мы не готовы принимать чью-либо сторону в войне картелей. Если Рикардо считает, что все идет именно в этом направлении, а не пытается предотвратить это, тогда мы, возможно, захотим отказаться от сделки.

— Но прощупай это еще немного, — добавляет Коннор. — Посмотри, насколько он на самом деле обеспокоен, сколько людей ему нужно, какую отдачу от инвестиций он видит в торговле. Мы свяжемся с тобой после следующей встречи.

— Он устраивает гала-ужин через две недели, — говорю я им, поглядывая на Лиама. — Какое-то важное объявление в дополнение к потенциальному укреплению альянса. Я планирую остаться до тех пор, посмотрим, что из этого выйдет.

— Звучит как хороший план, — соглашается Лиам. — Мы будем регулярно проверять тебя. Дайте нам знать, как пройдет следующая встреча.