Жестокое перемирие
Шрифт:
– Логика есть, – подтвердил Голуб. – Но какая-то женская.
– Поговорили, да? – Андрей нахмурился. – Обсудили приказ, теперь можно его выполнять? Для тех, кто еще не понял – я сговорчивый и покладистый человек до тех пор, пока меня не начинают раздражать. А вы уже в этом преуспели. Выполнять!
Ополченцы быстро обшарили лишь первые этажи. Несколько квартир были заперты, жильцы уехали или сидели в подвале. В квартире номер семь царил форменный погром – окна вынесены, мебель перевернута и разбита, на стене в спальне давно высохли жирные потеки крови. Этому жилью «повезло» больше прочих, в него попали дважды.
Сработал
– Капитан Окуленко? – торопливо проговорил абонент. – Майор Палич беспокоит.
– Здравия желаю, товарищ майор, – отозвался Андрей. – Виноват, но в данный момент проводим зачистку…
– Знаю, – перебил его Палич. – Ваше начальство уже доложило. Вы сейчас на улице Гаранина?
– Так точно.
– Здания оцепили?
– Да, товарищ майор. – Окуленко скрипнул зубами, но предпочел не нарываться.
Если уж начальство решило отвлечь его от такого важного дела…
– Внимание, товарищ капитан! Дом номер тридцать два по улице Гаранина. Возможно, именно его вы сейчас и зачищаете. Три минуты назад со мной связался некто Карамов Игорь Валентинович. Он проживает в указанном доме. Пенсионер, ветеран Великой Отечественной войны. Он мой бывший учитель. Но это не важно. Когда начался обстрел, Карамов остался в своей квартире на девятом этаже. Живет один, жена умерла, человеку трудно каждый раз спускаться в убежище, у него больные ноги. Весь обстрел он находился дома. Кроме него, на этаже никого не осталось. Пять минут назад старик вышел в подъезд, хотел пройти на технический балкон, чтобы посмотреть, что творится в городе, и увидел там постороннего. Человек, одетый в куртку с капюшоном, что-то говорил в рацию. Уверяю тебя, капитан, бывший фронтовик знает, что это такое. Пенсионер не стал выходить на балкон, тихонечко ушел обратно в квартиру, откуда и связался со мной. Не факт, что это наводчик, но советую проверить.
– Понял, товарищ майор, сделаем.
Ополченцы летели как угорелые. До соседней кирпичной свечки было метров семьдесят.
Андрей размышлял на бегу: «Из дома этот тип не выберется. Все подходы к зданию блокированы моими людьми. Но ему ничто не мешает спуститься на несколько этажей и спрятаться в пустующей квартире. Тогда поиски могут усложниться».
Электричества в доме не было, лифт не работал. Но что такое девять этажей для тренированных бойцов? Проскакивали по одному лестничные марши, прикрывали товарищей.
– Бойтесь гранаты! – предупредил Андрей.
Стараясь не топать, как стадо слонов, они просочились в коридор последнего этажа, где находились двери нескольких квартир, какие-то древние комоды, шкафы, в которых горожане хранили то, что жалко выбросить. Костюк первым подлетел к закрытой двери, ведущей на технический балкон, прижался к стене. Андрей оттер его плечом, ругнулся про себя. Неужели опоздали?
Это был даже не балкон, а лоджия, вместительная забетонированная площадка с закрытыми боковыми стенами. Два шкафа-пенала, древний развалившийся сундук.
Окуленко первым вышел туда, сместился к перилам, глянул вниз. Высота была приличная, виднелись фигурки ополченцев, стоявших в оцеплении. Перебраться на нижний балкон по силам только альпинисту с соответствующим снаряжением. Да и не смог бы он этого сделать. Люди, оставшиеся внизу, имеют глаза.
Товарищи выходили на балкон с расстроенными лицами. Но не все было так плохо. Вдруг скрипнула дверь одного
из шкафов. Бойцы все поняли, вскинули автоматы.Андрей подал знак не стрелять. Он приблизился на цыпочках, распахнул дверь, отпрянул в сторону.
В шкафу, скорчившись, сидел человек – невысокий, худой. На нем была замызганная курточка, голову закрывал капюшон. Под ногами валялась компактная рация.
Руки незнакомца были на виду, холеные, с тонкими пальцами. Гранаты в них не оказалось, но был телефон устаревшей модели, на экране которого мерцал красный перечеркнутый прямоугольник – разряженная батарейка.
Ополченцы недоуменно переглянулись. Человек сидел на корточках, не поднимая головы. Он дрожал. Видимо, слышал, как по лестнице топают люди, убежать не успел и не придумал ничего лучшего, как забраться в шкаф.
Серега Липник многозначительно кашлянул, бросил на Андрея выразительный взгляд.
– Эй, уважаемый, а чего мы такие застенчивые? – поинтересовался Пашка Дорофеев.
– Позвонить хотел, – ни к селу ни к городу ляпнул Савельев. – Мол, прощайте, дорогие, не поминайте лихом.
– Классический закон подлости, – поддержал его Голуб. – Чем хуже ситуация, тем меньше зарядки в телефоне.
– Подъем, ублюдок! – сказал Андрей. – Выходи!
– Дай ты ему по башке, Андрюха, – посоветовал Костюк, добрейшей души человек.
Скрюченная личность вдруг распрямилась и вылетела из шкафа. Заблестели голубые глаза, свалился капюшон, спутанные белокурые волосы рассыпались по плечам. Это была молодая женщина, скуластая, бледная, со сведенным от волнения лицом. Она взмахнула ножом с коротким, но массивным лезвием, и Андрей невольно отступил.
– Не подходи, убью! Ненавижу вас! – взвизгнула дама.
В драку она не полезла, стояла на месте и махала ножом. Было видно, что ее насквозь пронизывает страх. Челюсть тряслась, конечности дрожали. Женщина сообразила, что выглядит как полная дура, прекратила орудовать ножом, выставила его перед собой и замерла. Большие голубые глаза наполнял не только страх. В них хватало и ненависти.
– Сюрприз, – проговорил Дорофеев. – Белокурая бестия, скелет в шкафу!
– Да вовсе и не скелет, – рассудительно заметил Ленька Голуб, большой специалист по прекрасному полу. – Вполне себе в теле, самый сок. Идейная, похоже. Может, пристрелим ее, Андрей? Посмотри, каких дел натворила! Ведь ей плевать, что от ее наводок гибнут дети и старики…
– Ненавижу вас, твари! – Женщина скалилась, шипела как гадюка. – Убивать вас буду, пока дышу. Все ваше гнусное племя, всех до одного.
– Да, это диагноз. – Андрей удрученно почесал переносицу. – Нож выброси, дура. А то ведь реально пристрелим.
– Стреляйте, козлы! – взвизгнула дама. – Всех не перестреляете!
– И все же мы попробуем, – сказал Костюк, вскинул «АК», но стрелять не стал, команды не было.
Женщина побледнела до предела. Миловидное лицо превратилось в высушенную маску, ее трясло от переизбытка эмоций. О подобных фанатичках Андрей был наслышан, хотя лично сталкиваться с ними ему пока не приходилось. Истерички с промытыми мозгами, идейные, обработанные пропагандой, свято верящие в исключительность собственной нации, прародительницы всех прочих, глубоко презирающие все, что связано с Юго-Востоком, с Россией, виновницей всех бед украинского народа. На Востоке проживает исключительно быдло, которое следует истребить.