Жезл маршала. Василевский

Вечером Азар собрался на рыбалку, но мать остановила его:

— На речку не ходи. Про отца хочу рассказать. — Она хмуро сдвинула брови. — Не всё ты знаешь о нём, сынок. В последнее время я часто хвораю, сердечный приступ был, боюсь, что, как умру, унесу с собой в могилу правду о нём, моём Петре Гавриловиче...

— Какая ещё правда, мать? — удивился Азар. — В Гражданскую он смело рубил беляков, погиб под Ростовом.

— В двадцатом году зимой я жила в Ростове на квартире у одной старушки, а ваш отец служил в штабе Деникина, разведкой занимался. Оскар воевал на Западном фронте вместе со своим земляком Сашей Василевским, а ты ушёл, в Первую Конную армию Будённого. Я тогда столько слёз выплакала, боялась, что красные узнают про моего мужа и всех вас порешат.

Азар слушал мать затаив дыхание.

— Ну, а дальше что было?

— Ничего хорошего, сынок, не было, — вздохнула мать. — В январскую ночь двадцатого года, когда красные наступали на Ростов, а деникинцы оборонялись, отец пришёл домой. На нём была чёрная кожаная куртка, фуражка с красной звездой, левая рука забинтована. «Пуля вчера задела под Батайском», — сказал он, перехватив мой взгляд. Я, сынок, так рада была его приходу, что зашлась слезами. Хотела позвать соседку, чтобы дала немного керосина в лампу, но отец крепко схватил меня за руку. «Не смей, — говорит, — звать соседку, никто не должен знать, что я был у тебя». Он быстро собрал свои вещи, револьвер спрятал в карман куртки. Говорил: «Жаль мне тебя бросать с сыновьями, да что поделаешь, не хочу жить при Советах. Уйду со штабом генерала Деникина. Куда он, туда и я. Но ты, жёнушка, не горюй, я скоро сюда вернусь, так как Советской власти не жить». — «А что сказать сыновьям, когда вернутся с фронта?» — спросила я. «Скажи им, что погиб я в бою под Ростовом и что ты меня сама похоронила». — «Зачем мне грех на душу брать?» — «Так надо, — ответил он. — А если большевики узнают, что я сражался на стороне белых, всех вас расстреляют...» Ушёл он в ночь, а утром в город ворвались красные.

Мать помолчала.

— Долго я хранила эту тайну, теперь же пришло время сказать вам правду. Не знаю, жив ли ваш отец, но один мой знакомый видел его в Париже. Говорит, седой стал как лунь и борода такая же седая. По-прежнему он в свите генерала Деникина. Жаль мне его. — Она встала. — Будешь в Москве, поведай эту тайну и Оскару. Мы трое честны перед Советской властью, и упрекать нас не за что. И тебе с Оскаром нечего бояться. Сам Сталин говорил, что сыновья не отвечают за деяния своих отцов.

«Пусть всё останется так, как было, и Оскару я ничего не скажу» — решил Азар.

Утром он искупался в речке, пришёл домой весёлый, стал говорить о том, что в ночь пойдёт на рыбалку, потом сел завтракать. Мать сидела рядом и вязала ему шерстяные носки.

— Сынок, о чём ты всё думаешь? — спросила она.

— Я? — встрепенулся Азар. — Так... О корабле думаю, как он там живёт без меня.

— Может, и о корабле твои думы, но чует моё сердце, что у тебя появилась женщина. О ней ты и думаешь. Кто она?

— Настя... — Азар улыбнулся. — В Москве познакомился, когда ехал к тебе. Запала мне в душу...

— Что ж, сынок, свою жизнь сам устраивай, — сказала мать. — Что меня тревожит? Давно от тебя внука жду, но, видно, так и не дождусь. Сын Оскара Петя вырос, учится в Ленинграде, а про меня, наверно, забыл. Одно письмо лишь прислал...

«Дождёшься внука, мать, я тебе обещаю», — подумал Азар, но ей ничего не ответил.

Уезжал он из дому на неделю раньше срока.

— Ежели суждено вам с Настей сойтись, то я бы желала побывать на вашей свадьбе, так что не забудь пригласить.

— Хорошо, мама, я это сделаю!

Но случилось так, что мать на свадьбу не попала. Да её и не было, этой свадьбы. Прилетел Азар в Мурманск поздним рейсом и, едва получив багаж, сел в такси, бросив водителю:

— Улица Полярных зорь, дом семь...

Пока ехал к Насте, его мучил вопрос: вернулась ли она из Москвы? Свет фар «эмки» выхватил из темноты низкорослые берёзы, кусты можжевельника. На душе у Азара было тоскливо, но, когда заблестело море, он повеселел: дом, где жила Настя, уже недалеко.

Вышел из машины и различил окно, в котором тускло горел свет. «Дома Настя», — обрадовался он, и приятная истома разлилась по всему телу.

Вошёл в квартиру без стука. Настя увидела его на пороге и застыла у дивана, выронив из рук книгу. Наконец пришла в себя.

— Ты?! Вот уж не ожидала... Проходи, садись. — А у самой колотилось сердце.

Азар подошёл к ней, посмотрел в её лучистые глаза.

— Ждала? — только и выдохнул.

— Очень ждала... — Она уткнулась пылающим лицом ему в грудь.

Он прижал её к себе. Настя покорно подалась, ощутив на своих губах горячий поцелуй...

Всё это как в калейдоскопе промелькнуло в памяти Кальвина. В подъезде дома он отдышался, а когда вошёл в квартиру, Настя сказала:

— Как долго тебя не было! Что, снова уходишь в море? Я буду по тебе скучать...

Азар нежно обнял её.

— Ты угадала, Настя, — тихо произнёс он. — Я ухожу в море, но через сутки буду дома. Как ты себя чувствуешь? Или, быть может, мне остаться с тобой? Комбриг мне предлагал...

— Я дождусь тебя, да и соседка тут рядом, если что, поможет мне.

Азар сделал покупки в магазине и вернулся домой. Настя стирала бельё на кухне, и он начал помогать ей. Он оберегал её от всего, что могло отрицательно повлиять на её самочувствие. Бывало, вернётся с моря и, закатав рукава, берётся за любое дело по хозяйству. Особенно стал беречь жену после беседы с профессором-гинекологом, которая приезжала в Мурманск. Азару удалось встретиться с ней. Она рассеяла его тревогу за жизнь жены, но посоветовала не волновать её. «И провожать вас в море она не должна! — строго заметила врач, глядя на Азара сквозь стёкла очков. — Да-с, не должна! Знаете ли, волнение, да-да, волнение! А где есть это скверное чувство, которое портит нам нервы, там появляются страдания. Я не из трусливых, но, когда вижу корабль, сразу всплывает в памяти бушующий океан и «Девятый вал» Айвазовского. По телу пробегает противная дрожь. Что, не верите?..»

— Что-то сердце покалывает, — пожаловалась Настя после того, как на балконе развесила бельё. — Как будто иголка туда попала. И холодно мне. Я прилягу, а ты накрой меня пледом...

Азар посмотрел на часы — двенадцать. К двум часам дня ему надо быть у комбрига. Возьмёт задание — ив море! Настя тихо лежала на диване. Кажется, она вздремнула. Стирка, видно, утомила её.

— Азар, — вдруг заговорила она. — Положи меня в роддом. Я боюсь, что, как и в прошлый раз, может случиться выкидыш. Утром главврач предлагала мне лечь, но я отказалась. Теперь же не желаю рисковать. Вот её телефон, позвони и скажи, что я хочу лечь. — Она протянула ему листок, на котором был записан номер телефона.

— Ты правильно решила, Настя, и мне в море будет спокойнее. — Азар набрал номер врача. — Вас беспокоит супруг Анастасии Петровны. Она согласна с вашим предложением лечь в роддом на сохранение. Сердечко у неё шалит... Сейчас подойдёт «скорая»? Добро, я пока я соберу жену...

Учения на Северном флоте были в самом разгаре. На рассвете эсминец «Жгучий» нанёс торпедный удар по десантному кораблю противника и теперь осуществлял поиск «чужой» подводной лодки. Море глухо плескалось за бортом, пенились узорчатые кружева волн. Глядя на них, капитан 3-го ранга Азар Кальвин невольно подумал: «Белые, как воротничок у Насти». Будто наяву увидел её добродушное лицо, большие чёрные, как у цыганки, глаза, в которых затаилась грусть, услышал её настороженный голос: «Азар, побереги себя, а то море кусается!» Настя всегда провожала его в поход. Бывало, поднимется на пригорок рядом с домом, бухта как на ладони видна, и машет ему косынкой. Моряки давно это заметили, кое-кто острил на этот счёт, а акустик краснофлотец Ткаченко однажды сказал, что «командирскую любовь солёной водой не разлить». Старшина команды мичман Романов, крутнув ус, осадил его: