Жил-был коть…

– Точнее не бывает. Такими вещами не шутят, – ответил старлей. – Так что всё, мужики. Постарайтесь пока без анекдотов.

– Что с нами теперь будет? – Пробормотал Паша.

– С нами? Как-то выживем. А что со страной будет – вот главный вопрос.

На следующий день 11 ноября 1982 года в десять утра о смерти Леонида Брежнева на всю страну сообщил телеведущий Игорь Кириллов. Все понимали, что это закат эпохи. Кто-то ждал перемен, кто-то – продолжения застоя. В стране объявили трехдневный траур. В день похорон отменили занятия в школе. Обстановка была гнетущая. Из телевизоров раздавалась траурная музыка. Все новости сводились к прощанию с телом. Казалось, что ничего светлого советский народ уже не увидит.

Я болела, поэтому и так сидела дома. С удивлением и страхом я смотрела телевизор. Мама умелась со Славочкой в поликлинику. Со мной тогда оставили дедушку, который тоже скорбил, как мог. На журнальном столике стояла бутылка водки, тарелка с квашеной капустой, четверть украинского хлеба и банка с тушенкой. Из бара он достал стопочку тонкого стекла с надписью на польском языке "вудкавыборова". Сначала мы поговорили об утрате всего советского народа. Но стоило мне начать задавать неудобные вопросы о том, кто будет вместо Брежнева, дедушка сказал:

– Ната-батонэ (он так называл меня по-грузински), дай посмотреть телевизор. Не видишь что ли, страна в трауре?

Я посидела с дедушкой еще чуть-чуть. По телику ничего не показывали, кроме бесконечного прощания с советским вождем. И тут мой взгляд скользнул на балкон. Сквозь заиндевевшее стекло я увидела странный узкий и длинный ящик.

– Деда, деда, а что это? – Спросила я, показывая на балкон.

Дедуля подбирался к той волшебной стадии опьянения, когда он начинал балагурить.

– А это, Ната-батонэ, гробик для меня, – сказал он и хлопнул еще стопку.

Я с ужасом посмотрела на деда. К горлу подкатил комок.

– Как "гробик"? – Я подошла поближе к балкону и посмотрела на ящик повнимательнее. – Не, деда, ты толстый, туда не поместишься.

Дедушка поддел вилкой еще мяса из банки и отправил его себе в рот.

– Нет, помещусь, – ответил он. – Вот тут кусочек отрежут и тут.

После этого разговора я не спала несколько дней. Мне было безумно жаль дедушку.

Как выяснилось позже, на балконе стоял новый цветочный ящик и ждал весны. Кстати, старый ящик пал жертвой манипуляций моего нетрезвого деда. Это произошло давно, еще до моего рождения. И начинать эту историю тогда надо не с ящика, а с рояля.

Когда-то посреди нашей гостиной стоял немецкий расстроенный рояль редкого перламутрового цвета. Он достался бабушке в подарок от соседки по коммуналке на Владимирской. Одна из его ножек была аккуратно, со всех сторон, обгрызена собакой. Рояль благополучно переехал на Гарматную, чтобы украсить гостиную элементом роскоши, однако на нем никто не музицировал. Когда дедушка очередной раз ночью об него споткнулся по дороге в туалет, его терпению подошел край. В субботу летнего утра он купил ящик "Жигулевского" пива и пригласил в гости Жорика. Бабушка, ничего не подозревая, ушла в парикмахерскую. Мужики сначала посидели на балконе с пивом и воблой. Потом дедуля хлопнул в ладоши и сказал:

– Ну что, Жорик, сейчас начнется комедия. Лидусик будет иметь ихес за нас, полную гордость, я бы сказал.

Потом дед широким жестом сбросил с рояля вязанную салфетку, нажал пару раз на клавиши и позвал товарища в комнату.

– Бери, Жора, инструмент спереди, а я тебя сзади подстрахую.

Работяга и имбецилл, Жорик даже не вогнал, что будет происходить дальше. Товарищи втащили рояль на балкон, ободрав дверной проем.

– Вира давай! – Необдуманно крикнул дедушка.

Жорик, на котором пахать можно было, поднял рояль вверх, зацепив при этом крепеж цветочного горшка, в котором Лидусик выращивала анютины глазки, чернобрывцы и помидоры. Ящик затрещал и рухнул вниз. Доски, земля и цветы с корнями отскочили от асфальта в разные стороны.

– Соседи! Вы шо делаете? – Закричал снизу Саша Осадчий, который вышел вынести мусор.

– Саня! – Орал ему дед из-под рояля. – Постой на шухере, чтобы никого не забили! Ща Лидкин рояль с балкона выкидывать будем! Вира, Жорик, поднажми!

Инструмент сопротивлялся, как мог. Отлетела обгрызенная ножка, ободрался лак на толстом боку. Но его судьба была предрешена. Вообще, я не знаю, как соседи не вызвали милицию. Рояль разорвало об асфальт. Щепки еще неделю по двору подметала дворничиха, матюкаясь на моего дедушку. Такого концерта на улице Гарматной не было и уже не будет никогда.

Глава шестая

Из-под тяжелых штор, сползающих с окна, я увидела, как тополя раскорячились ветвями в зимне-серое небо. Уже полтора месяца я наблюдаю эту картину. У меня температура под сорок. Больно глотать, больно дышать, невыносимо жить. Опухшие лимфоузлы по всему телу. Я лежу, практически не шевелясь. Славочку "изолировали" из комнаты. Мама и бабушка заходят ко мне только для того, чтобы обтереть меня уксусом. Запах абхазских мандарин просачивается из-за двери и наслаивается на уксус. Дикая боль в горле и наступающий Новый год.

Почти не разговариваю и не шевелюсь. Я жду чуда, а оно все не наступает. Из внешней жизни – дребезжание трамвая за окном. Он ездит раз в пять минут, поэтому слух у меня натренирован звоном.

За дверью стоят мама с бабушкой и тихонько разговаривают.

– Вот что с ней делать? Заходила в школу, беседовала с учительницей. Наташу хотят оставить на второй год.

Мелкие иголочки закололи мои руки и ноги.Как же так может быть? За что? За то, что я болею и умираю?

– Господи, Царица Небесная, – шепчет бабушка и плачет.

Не знаю, что именно меня поставило на ноги. Чувство стыда и страх стать второгодницей или мой сон. Я всегда видела яркие, цветные сны. При температуре обычно был бред. В ту ночь я увидела красивый теплый свет и незнакомую бабушку в платке с широкими скулами и синими глазами. Она погладила меня по голове и сказала:

– Чахлая ты, Наташка. Вот отказалась Лидка от нашего дара, теперь ты болеешь. Ну да ничё, дитятко. Мы тебя поздоровеем. Я теперь тебя не оставлю.

Было ли это мое детское духовное зрение? Покровительство бабки-ведуньи? Или же промысел Божий?

Через пару дней температура спала, у меня взяли анализ крови. Я написала дома полугодовую контрольную по математике и диктанты по русскому и украинскому языках в мамином прочтении. И хоть по другим предметам в табеле у меня стояли две буквы н/а (не аттестована), на второй год меня никто не оставил. Я вышла в школу после новогодних каникул.

У нас продолжается шабат. Время тянется, как тогда, когда я болела во втором классе. Но в этот раз я наслаждаюсь жизнью и не хочу, чтобы шабат заканчивался.