Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
— Не знаю. Пусть будет. Как напоминание о старой жизни. О том, как когда-то мы все были счастливы. Ведь этот день — он был таким хорошим, правда, Вадим? И пусть потом случилось много жутких вещей — но тогда мы еще не знали, что ждет нас впереди. Мне кажется, мы даже не думали об этом, а просто наслаждались, тем, что есть.
На секунду я прикрыла глаза и передо мной снова пронеслись полузабытые картины: наша поляна, усеянная цветами, мой пластиковый стаканчик, наполненный щекочущим нос шампанским, ароматный запах дыма, и два голоса, звонкий и счастливый — Ярослава и вторящий ему ворчливый бас Вадима:
— Ого! Так у меня получилось! Я разжег! Разжег! Теперь я, Вадим Робертович, можно сказать, как и вы — монстр! За мной же как за каменной стеной — хоть в чистом поле, хоть в лесу среди зверей. Что бы ни случилось, а костер сумею развести — значит, никакие опасности нам не страшны!
— Прекрати трепаться и раздувай давай! Тоже мне, монстр…
Стараясь не поддаваться наваждению,
— Мне кажется, это и есть самое главное — ценить то, что имеем сейчас. Вот ты только что сказал — какая разница, что будет завтра. Живем то мы сегодня. Если постоянно думать о завтра, то никогда не будешь счастливым. А я очень хочу, чтобы ты был счастлив, Вадим. В новой жизни, в которую ты скоро улетаешь. И еще хочу пожелать, чтобы ты жил сегодняшним днем, а о прошлом вспоминал не с разочарованием, а с радостью. Да, пусть многое из того, что ты мог и хотел сделать, оказалось никому не нужным. Но ведь были и классные дни, были и победы. Все твои студенты, ученики — думаешь, они смогут просто так забыть то, чему ты их учил? Я тут немного подслушала ваш разговор и полностью согласна с твоим другом, Нестором. Ты и так сделал предостаточно. Ты повлиял на мировоззрение стольких людей, и когда-нибудь это принесет свои плоды, можешь быть уверен. Да, не сразу, и ты всегда не любил ждать, — тут я снова сконфуженно умолкла, вспомнив, как долго сама водила его за нос, дав повод для бессмысленных иллюзий и ожиданий. — Но… По-другому никак. Чтобы зерно, брошенное в почву, выросло в сильное дерево, надо время. И ты можешь быть спокоен, эти деревья вырастут и без тебя. А еще я хочу, чтобы ты просто помнил о тех людях, которые тебя очень сильно любили, и то, чему ты их учил, не проходят ни в одном университете мира. Вот, они… то есть мы… Я и Ярослав на этом фото. Так что забирай его… Так мы всегда будем с тобой, где бы ни оказался каждый их нас.
Выражение лица Вадима за время моей речи мало изменилось, только к концу, по внезапно вспыхнувшим искрам в глазах, я поняла, что, несмотря на крайнюю осторожность, все-таки задела его за живое.
— Да что ты говоришь, Алексия? И чему же я научил вас обоих, позволь полюбопытствовать? Один наложил на себя руки, хотя мог бы жить дальше — пусть не до старости, но каждый год отвоеванный у старухи с косой, стоит десятка лет тупого прозябания на диване. Вторая сознательно закапывает свой талант в землю, решив, что все сказала и теперь можно существовать как паразит — жрать, спать и… — он осекся, крепко сжав коньячную рюмку, после чего опустошил ее залпом, пытаясь погасить вспышку внезапной злости. — Ладно, давай не будем об итогах. Потому что они у меня не очень, как ни крути. Да, может где-то что-то у кого-то и осело в мозгах… Но мне ли не знать, во что превращает время эти зерна, о которых ты говорила. Некоторые и не всходят вовсе. Из некоторых вырастают какие-то мутанты — человек склонен извращать однажды услышанное в угоду своим минутным принципам. А некоторые, вырастив дерево, вовсе забьют на него и спилят под корень. Вот как ты. Что, не нравится правда? Так я и не просил меня утешать. Давай лучше выпьем, честнее будет, чем весь этот твой показной оптимизм.
Опустив глаза, я понимала, как наивна была, думая, что наша последняя встреча поможет сгладить противоречия и оставит в памяти только светлую ностальгию и грусть. И моя сегодняшняя попытка затереть гневную точку, поставленную между нами в прошлый раз, почти не имела смысла.
Продолжая молча смотреть на него, я пригубила коньяк и, чувствуя, как тепло пробежало по венам, решила просто говорить о чем-то легком и незначительном, не затрагивая более важные и болезненные для нас обоих темы.
— Хорошо, тогда мы не будем о прошлом. Будем о будущем. Скажи, ты же рад, что улетаешь? Это так неожиданно произошло, ты всех просто шокировал своей везучестью. Сам-то веришь уже в свой переезд?
— Верю-не верю, какая разница, Алексия, — зорко следя за тем, чтобы рюмки оставшихся гостей не пустели, Вадим долил коньяк мне и еще парочке активно пьющих товарищей, один из которых начал клониться головой на стол. — Но одно знаю точно — я рад, что уезжаю. Этот фокус с лотереей на гринку — он очень вовремя мне подвернулся. Да ты, думаю, и сама все понимаешь. Я бы все равно куда-то свалил, не через океан, так в другой город. Или в ближнее забугорье. Мне все равно куда. Штаты — просто один из вариантов, не лучший и не худший, скорее, удачно подвернувшийся. Я не раз там бывал, народу переехавшего много знаю, даже родственники есть, очень дальние. Но не это главное. Меньше всего мне хочется махнуть за несколько тысяч километров для того, чтобы прилепиться ко всему тому, что меня здесь достало. И городишко, чтобы на пару месяцев остановиться, я выбрал из тех, где никогда не был, и где обо мне из нашей эмигрантской братии никто не знает. Не хочу я всех этих привязок, соплей и страдалищ — тут мы плакались о тяжкой судьбе интеллигенции, а там, значит, будем на плече друг у друга ныть о нелегкой доле эмигранта. Пошло оно все на хрен. Новая жизнь — новые правила. Главное из которых — не привязываться ни
к людям, ни к местам.— Это прямо американская мечта какая-то, Вадим. Настоящее роуд-муви, длиною в жизнь, — снова отпив из своего бокала, я, наконец, почувствовала тепло и удовлетворение, и дело было совсем не в расслабляющем действий коньяка.
Все-таки, мне нужна была эта встреча, чтобы убедиться в том, что Вадим уезжает, не понуро опустив голову, в тихое забытье, присоединяясь к компании тех, кого он раньше высмеивал. Теперь даже мимолетная мысль-подозрение об этом казалась мне смешной. Нет, он по-прежнему оставался собой — активным, решительным, и эти глобальные перемены в его жизни были тем самым вызовом, еще одной битвой, которая была ему так необходима после того, как он утратил интерес к происходящему здесь.
Я больше не сомневалась, что все у него сложится хорошо и замечательно — там, где никогда не будет меня. И страница нашего общего прошлого окажется перевернутой, окончательно освободив его от теней моих иллюзий и неисполненных обещаний.
Похоже, о том же подумал и Вадим, потому что, тихо хмыкнув, он кивнул, подтверждая мои догадки:
— Верно мыслишь, Алексия Подбельская, и не кудахчешь, как многие — куда ж ты, бедненький, да на чужбинушку скитаться? Сам-один, бобылем, без жены и детушек. А как же дом, очаг, стакан воды в старости и прочая лабудень? Хорошо, что есть еще люди, которые не будут пускать слезок жалости, когда им скажешь, что лучшая жена — это дорога, а стакан воды в старости заменит галлон бензина, чтобы махнуть куда-нибудь с утра, навстречу встающему солнцу. Ух ты ж черт, вот и на сентиментальщину меня потянуло, но сегодня это позволительно, верно? Я рад, что ты понимаешь, что у меня на душе сейчас. Как ни крути, а это приятно, Алексия, приятно. За это мы выпьем, да и закругляться будем понемногу, пока снова с тобой не пособачились. А риск этот всегда велик, я знаю, — он устало улыбнулся и продолжил: — Пусть тебе завтра не на работу, но вот этим гаврикам, — Вадим кивнул в сторону тройки клюющих носами гостей и одного, откровенно дремлющего на столе, — утром перед начальством придется краснеть за свои помятые физиономии. Что смотришь? Думала, не знаю о твоем увольнении? Твой бывший шеф Русланчик — мой наивернейший человек, в тот же самый день все доложил. Так что можешь не трястись, Алексия. Это твоя жизнь и твои решения. Ты несколько раз уже четко дала понять, что не нуждаешься больше в моих живительных пенделях — и я не лезу туда, где меня не ждут. Так что, не трусь и не скрывайся. Ты человек взрослый, твори что хочешь. Не мое это дело больше.
Вот и все. Мы расставались мирно и спокойно, без ссор и драм, как я этого и хотела. Вадим, хоть и не понял, но принял мой выбор, я полностью понимала и принимала его. Тогда почему же так гадко и пусто было на душе, словно мы не отпускали друг друга навстречу будущему, а старательно врали в лицо?
Я не могла этого понять.
— Так-так, ребята, слушать меня сюда! Сейчас пьем по последней и сворачиваемся! Никому еще сон на столе не добавлял бодрости с утра, расслабляться будете дома. Такси я вызову, благоверных ваших по телефону успокою — не в первый раз мне грузить вас в машины и краснеть перед вашими женами. Может, даже, в последний, так что не подставляйте меня хоть на этот раз, — привычные шутки Вадима, на этот раз вышли невеселыми, и внезапно взбодрившиеся друзья неодобрительно загудели в ответ:
— Да какое там в последний!
— Типун тебе на язык, Третьяков, мы тебя еще в Америке твоей достанем! Будешь и там нас грузить!
— Из казино!
— Или из стриптиз-бара!
— В какие-нибудь Мустанги или Чероки! Ты себе тачку бери типично американскую, в другую мы не сядем, понял?
— Мы же бравые ковбои, не положено нам на мини-вэнах разъезжать!
— Так что можешь не расслабляться, мы к тебе как понаедем! Только без жен, чтоб ты больше за нас небылиц им не придумывал!
Дружный хохот, разлетевшийся по опустевшему залу, вмиг придал нашему последнему тосту бодро-залихватское настроение. Напоследок мы даже торжественно чокнулись, и звон бокалов разогнал муторную тоску, нависшую было над нами под самый конец вечера.
Все еще продолжая посмеиваться, Вадим поднялся с места, дав знак никому не разбредаться, и направился к барной стойке оплатить счет. Обстановка в зале тем временем оживлялась с каждой секундой. Увидев, что самая загулявшая компания все-таки собирается уходить, официанты еще быстрее зашмыгали по залу, собирая пустую посуду, лампы верхнего света вспыхнули ярче, музыка зазвучала громче, парочка из оставшихся приятелей, вопреки наставлению Вадима, все же решили ненадолго отлучиться для приведения себя в порядок перед тем, как предстать перед суровым взглядом законных жен.
За столом остались только я и еще один весьма помятого вида молодой человек, который тут же уткнулся головой в скрещенные руки и продолжил похрапывать, по-детски причмокивая губами. Единственным местом активной жизни в зале все еще оставалась барная стойка, где Вадим оплачивал счет, общаясь с барменом, которого, видимо, хорошо знал. Обменявшись дружескими похлопываниями по плечу, он собрался было вернуться к нашему столику, но тут же остановился, привлеченный первыми вкрадчивыми нотами песни, зазвучавшей из колонок.