Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза

Поездка в Риом состоялась в конце сентября. О ней Павел Строганов кратко рассказал в письме матери [536] и несколько более подробно – в письме отцу:

Мой дорогой папа,

Мы прибыли в Риом 22 сентября. У ворот города мы встретили друзей господина Ромма, в полном составе спешивших к нему навстречу. [Они] проводили его к матери, которая его расцеловала, так же как и сестры. Их радость невозможно описать. Три-четыре дня мы провели в городе, а потом находились в Жимо, где осматривали земельные владения господина Ромма и его дом. Он был счастлив оказаться в кругу семьи, и мне было радостно его там видеть. Затем мы посетили виноградники, которые весьма красивы. Несколько дней назад я испортил настроение господину Ромму, противоречил ему из упрямства, а потом сам на себя из-за этого досадовал. Теперь у нас все хорошо, и я обещаю, что в будущем это больше не повторится. Мне доставило огромную радость получение Ваших писем от 21 и 28 августа. Предыдущие были переправлены господином Франком в Женеву, что отдаляет от меня на месяц удовольствие их прочитать. Прошу засвидетельствовать мое почтение дяде [барону А.Н. Строганову, отцу Григория Строганова] [537] .

536

П.А. Строганов – Е.П. Строгановой, 10 октября 1786 г. – РГАДА. 1278 Строгановы. Оп. 1. Д. 348. Л. 65–65 об.

537

П.А. Строганов – А.С. Строганову, 10 октября 1786 г. – Там же. Л. 67–67 об.

То, что господин Франк, страсбургский банкир А.С. Строганова, переправил в Женеву пришедшие из Петербурга письма, означало только одно: Павел и его учитель слишком долго загостились в Оверни и уже давно должны были находиться в Швейцарии. Впрочем, Ромм и сам, видимо, чувствовал это, почему и счел нужным в послании из Риома поблагодарить графа за понимание, проявленное к его, Ромма, сыновним чувствам [538] .

* * *

Покинув Овернь в 20-х числах октября 1786 г. [539] , Ромм и Попо прибыли в Женеву 27-го [540] . Здесь, в Швейцарии, им довелось провести целых полтора года. Однако, как ни странно, этот период их совместной жизни, наиболее важный для образования Павла Строганова, получил в научной литературе еще более скромное освещение, чем даже российский.

538

Ж. Ромм – А.С. Строганову, 28 сентября / 9 октября 1786 г. – Там же. Л. 256.

539

26 октября они уже находились в Лионе. См.: Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 26 октября 1786 г. – MRM. Fonds Romme. Carton 1. D. 17.

540

См.: Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, ноябрь 1786 г. – Ibid.

М. де Виссак уделил ему в своей книге лишь пару параграфов 6-й главы (9 страниц) [541] , а великий князь Николай Михайлович и того меньше – всего 4 страницы, большую часть которых занимает письмо Ромма со сравнительной психологической характеристикой Павла и Григория Строгановых, не имеющее прямого отношения к теме учебы Попо в Швейцарии [542] . Более того, российский историк датировал их прибытие в Женеву ноябрем 1787 г., то есть ошибся на целый год [543] . Едва ли это была опечатка, поскольку та же дата приводится и во французском издании книги [544] . По-видимому, историк просто спутал два визита своего героя в Женеву: первый, продолжавшийся с ноября 1786 г. по июнь 1787 г., и второй – с ноября 1787 г. по май 1788 г. А. Галанте-Гарроне также достаточно бегло упомянул об этом периоде жизни Ромма, поскольку не имел доступа к московским архивам, где сосредоточены основные источники по данному сюжету [545] .

541

См.: Vissac M. de. Romme le Montagnard. Clermont-Ferrand, 1883. P. 102–111.

542

См.: Николай Михайлович, вел. кн. Граф Павел Александрович Строганов. СПб., 1903. Т. 1. С. 58–61.

543

Там же. С. 58.

544

Le Grand-duc Nicolas Mikhailovitch de Russie. Le comte Paul Stroganov. Paris, 1905. T. 1. P. 35.

545

Galante Garrone A. Gilbert Romme: histoire d’un r'evolutionnaire. Paris, 1971. P. 142–144.

Почему же в качестве дальнейшего места продолжения учебы Павла была избрана именно Швейцария, а точнее, Женева? Полагаю, на то имелось несколько причин. Прежде всего надо отметить, что четвертью века ранее отец Павла, Александр Сергеевич Строганов, учился два года в Женеве у Якоба Верне (1698–1789), известного теолога, историка и философа. У старого графа с тех пор имелись в этом городе дружеские связи, которые могли оказаться полезны его сыну.

Возможно, определенную роль сыграло и то, что Женева была родным городом Руссо, который с гордостью носил звание ее гражданина и до конца жизни хранил довольно идеализированные представления о ее порядках. Ромм же, как мы знаем, испытывал явную симпатию к идеям этого философа.

И все же главной причиной, по которой выбор пал на Женеву, думаю, было то, что этот город являл тогда собою поистине уникальный центр естественно-научных исследований, не имевший аналогов в Европе. Эта уникальность определялась отнюдь не количеством проживавших там ученых, хотя и оно было достаточно высоким. По подсчетам историков науки, в период с 1770 по 1820 г. в Женеве работало от 35 до 50 исследователей, 15 из которых можно считать величинами мирового уровня. Десять из них были иностранными членами или членами-корреспондентами четырех крупнейших европейских академий наук: Парижской, Лондонской (Королевское общество), Берлинской и Петербургской [546] . И это при том, что даже по меркам того времени Женева была относительно небольшим городом: в 1788 г. ее население насчитывало 26 тыс. чел. [547] (для сравнения: население Берлина составляло 150 тыс., Петербурга – 218 тыс., Парижа – ок. 600 тыс., Лондона – более 900 тыс. [548] ). Тем не менее истинную уникальность Женевы как научного центра определяло даже не это обстоятельство, а тот социальный статус, которым там обладали ученые.

546

См.: Sigrist R. L’essor de la science moderne `a Gen`eve. Lausanne, 2004. P. 23–24.

547

См.: Histoire de Gen`eve / Sous dir. P. Guichonnet. Toulouse, Lausanne, 1974. P. 225.

548

См.: Doyle W. The Old European Order. Oxford, 1978. P. 29.

По своему политическому устройству Женева представляла собою аристократическую республику. Все ее население делилось на 4 класса: «граждане» (Citoyens), «буржуа» (Bourgeois), «уроженцы» (Natifs) и «жители» (Habitants). Последний из них – «жители» – состоял из эмигрантов, недавно поселившихся в городе. Они, так же как их потомки – «уроженцы», не имели политических прав. «Буржуа» – коренные жители – участвовали в выборах представительного органа власти – Генерального совета, собиравшегося дважды в год, и сами могли быть туда избраны. Изредка некоторые из них попадали в Совет двухсот (Большой совет), постоянно действующий коллективный орган власти, и никогда – в Малый совет, стоявший во главе собственно администрации. Право участвовать в формировании всех без исключения органов власти имели только «граждане» [549] . Впрочем, границы правящей олигархии, своего рода патрициата республики, отнюдь не совпадали с классом «граждан». Хотя члены тех семейных кланов, что из поколения в поколение поставляли кадры для пополнявшихся путем кооптации Совета двухсот и Малого совета, обладали всеми правами «граждан», далеко не каждый «гражданин» имел реальные шансы войти в правительственные советы. К патрициату принадлежала наиболее богатая и экономически активная часть горожан: крупные негоцианты и банкиры. Вместе с тем к числу занятий, которые олигархия признавала достойными для себя, относилась и наука [550] .

549

См.: Nouvelle Histoire de la Suisse et des Suisses. Lausanne, 1986. P. 460.

550

См.: Histoire de Gen`eve. P. 238.

По подсчетам авторитетной исследовательницы истории швейцарской науки К. Монтадон, из 70 ученых первого ряда, живших и работавших в Женеве с 1700 по 1870 г., 35, то есть половина, были выходцами из патрицианских семей [551] . Что касается остальной половины, то значительную ее часть составляли выходцы из других мест, перебравшиеся жить в Женеву. И если для эмигрантов, занимавшихся какими-либо иными видами деятельности, доступ в олигархическую элиту могло открыть только очень большое богатство, то успех на научном поприще нередко сам по себе служил пропуском в ее ряды [552] .

551

См.: Sigrist R. L’essor de la science moderne. P. 68.

552

Histoire de Gen`eve. P. 238.

Это хорошо видно на примере профессорского состава протестантской Академии. Созданная в 1559 г. Ж. Кальвином, она на протяжении трех столетий служила республике основным центром подготовки интеллектуальных кадров для различных областей общественной жизни. В XVII – первой половине XVIII в. доминирующие позиции на ее кафедрах, так же как и в интеллектуальной жизни города вообще, занимали выходцы из нескольких патрицианских кланов – Крамеров, Леклерков, Троншенов и др. Однако после того как с 1700 г. в Академии развернулось все более активное изучение естественно-научных дисциплин, соответствующие кафедры в ней занял ряд видных ученых, которые ранее не принадлежали к патрициату, но стали после этого его частью [553] . Наибольшую известность среди них получил естествоиспытатель Орас-Бенедикт Соссюр (1740–1799). Возглавив в 22 года кафедру философии в Академии, он начал затем играть видную роль и в Совете двухсот.

553

Ibid. P. 250; Sigrist R. L’essor de la science moderne. P. 70–71.

Принадлежность к патрициату предполагала наличие иных источников дохода помимо научной деятельности. И хотя размеры профессорского жалованья в Академии были весьма скромными – должность обеспечивала скорее престиж, чем материальное благосостояние, – в большинстве своем женевские ученые являлись достаточно обеспеченными людьми. По подсчетам К. Монтадон, в период с 1700 по 1850 г. 75 % лиц, занимавшихся в Женеве научными исследованиями (в том числе на любительском уровне), имели состояние более 110 тыс. флоринов, или 50 тыс. французских ливров [554] . Напомню для сравнения, что годовое жалованье члена Парижской академии наук было 2 тыс. ливров.

554

Sigrist R. L’essor de la science moderne. P. 68–69.

Именно тот высочайший уровень социального престижа, который давало в Женеве звание ученого, и обеспечивал этому в общем-то небольшому городу уникальное место на карте европейской «республики наук». Если в других странах ученым приходилось добиваться уважения и поддержки со стороны власть имущих, то в Женеве успех на научном поприще мог открыть исследователю дорогу непосредственно в ряды самих власть имущих.

Неудивительно, что подобная ситуация способствовала развитию в республике научной среды, которая здесь не только отличалась высокой плотностью, но и была хорошо структурирована. Помимо Академии, в городе имелся еще целый ряд научных центров. В 1772 г. астроном Ж.А. Малле основал здесь первую в Швейцарии обсерваторию. В 1775 г. развернулась на постоянной основе деятельность женевского Медицинского общества. В 1776 г. по инициативе О.Б. Соссюра было учреждено Общество поощрения ремесел, занимавшееся популяризацией научных достижений и способов их применения на практике. Созданная еще в XVI в. общественная библиотека города имела в своем фонде к 1761 г. уже больше 30 тыс. книг [555] . Слава Женевы как своего рода «мекки наук» гремела в XVIII в. по всей Европе, и приезжавшие в Швейцарию путешественники считали посещение здешних ученых мужей такой же обязательной частью программы визита, как, например, осмотр Чертова моста или берегов Женевского озера [556] .

555

См.: Ibid. P. 46–47, 65; Histoire de Gen`eve. P. 248–252.

556

Reichler Cl., Ruffieux R. Le voyage en Suisse: Antologie des voyageurs francais et europ'eens de la Renaissance au XX^e si`ecle. Lausanne, 1998. P. 445.

Всего этого было более чем достаточно, чтобы определить выбор графом А.С. Строгановым и Ж. Роммом Женевы в качестве места дальнейшей учебы Попо. Однако имел этот город и еще одно очень важное, с точки зрения Ромма, преимущество – отсутствие соблазнов светской жизни. Женева, некогда прослывшая «кальвинистским Римом», в XVIII в. все еще отличалась строгостью нравов, которая была столь мила сердцу ее знаменитого уроженца – Жан-Жака Руссо. Просвещенные женевцы предпочитали занимать свой досуг скорее теологией, философией и точными науками, нежели чтением беллетристики, созерцанием живописи и посещением театра – развлечениями, которые здесь были не в ходу вплоть до второй половины XVIII столетия. И хотя мода на театр в начале 80-х годов добралась и сюда, все же в отношении зрелищ и развлечений Женеве было пока еще далеко до других европейских городов. Ромма, горячего сторонника руссоистской простоты нравов, это, конечно же, не могло не привлекать, о чем он и написал Дюбрёлю из Глена, по пути в Женеву: «Я направляюсь в страну, которой не знаю и которую, хотя сердце тому противилось, выбрал мой рассудок, дабы найти там еще чистые нравы и дать образование моему ученику. Преуспею ли я в этом? Не знаю…» [557]

557

Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 23 октября 1786 г. – MRM. Fonds Romme. Carton 1. D. 17.